Шеф-повар Иван Дубков сделал себе имя как автор вегетарианских концепций ресторанов KM20 и «Рихтер». Участвуя в таких крупных проектах, как гастрономическое кураторство посольства Катара в России в 2020–2021 годах, он в то же время активно вовлечен в деятельность арт-группы Applied Ingredients. Именно поэтому «Москвич Mag» расспросил его о связи еды и искусства.

Объясните, почему вас, концепт-шефа, автора меню нескольких ресторанов, заинтересовала связь еды и искусства?

Когда меня пригласили делать ресторан веганской гастрономии при отеле «Рихтер», это место, созданное на стыке искусства и дизайна, подтолкнуло меня к идее, что посредством вкуса можно раскрывать проблемы нашего существования.

Есть масса примеров того, как еда, отраженная в искусстве, становилась частью изменений, которые происходили в обществе. Самый известный — итальянские футуристы. «Манифест футуризма» Филиппо Томмазо Маринетти, который объявил в начале XX века пасту врагом итальянского народа, вызвал шквал негодующих публикаций, около полутора тысяч публикаций в итальянских газетах! Это казалось настолько гротескно неправдоподобным, что итальянский поэт борется с пастой, что повлияло не только на гастрономическую повестку, но и на национальное понимание того, кто такой итальянец, какие у него приоритеты и цели. Современное искусство 1960–1980-х напичкано художниками, у которых еда и связанные с ней образы становятся художественным материалом, от Энди Уорхола до Йозефа Бойса, Даниэля Шпёрри и Ива Кляйна. Все вместе сильно повлияло на те образы, которые мы видим спустя 30 лет, когда знаменитый шеф-провокатор Ферран Адриа закрывает свой ресторан-лабораторию El Bulli и говорит, что знание ничто по сравнению с искусством. Отчаянно пытается прорваться на биеннале Documenta, пишет статьи для Delfina Foundation, стараясь, как и его коллега Массимо Боттура, закрепиться в художественном контексте.

Сейчас любой значимый шеф пытается связать себя с миром будоражащих сознание идей, через искусство отрефлексировать процессы, происходящие в обществе, и перенести их в гастрономию. Эта тенденция будет лишь усиливаться.

Несмотря на то что существует большой пласт исследований, пытающихся формализовать роль еды в искусстве, сама еда никогда в искусство не превращается, оставаясь лишь материалом для него. Почему?

У еды есть функциональное значение, оно ярко выражено. Такого значения нет у изобразительных форм объектов. Необходимого для выживания человека, функционального назначения у холста, у скульптуры, у перформанса, у инсталляции нет. У еды это есть: это то, что объединяет людей. Мы много слышали о том, как еда выступает медиумом, который объединяет людей. Эта мысль настолько распространена, что чуть ли не вульгарна. Мы видим ее от Тайной вечери сквозь кавказские застолья и до итальянских пиршеств.

Еда также часто является маркером социального статуса. То, что ты ешь, определяет тебя в глазах окружающих с точки зрения влияния на общество, твоего положения и места в нем. Еда в этом смысле очень сильно политизирована. Можно говорить, что это искусство, потому что здесь очень легко найти место для манипуляции сознанием и общественным мнением.

Кроме того, еда не зафиксирована во времени, она имеет предельно преходящее мгновение, так же как аромат или прикосновение. Их воспроизведение требует условий, не все могут с ними соприкоснуться в моменте. Сложно оценить степень художественности акции, во время которой художник готовит суп и угощает им (речь идет о художнике Риркрите Тиравании, который на открытии музея Garage в Москве кормил посетителей пельменями. — «Москвич Mag»), но все могут отличить вкусное от невкусного.

А вам не кажется, что свойство еды исчезать близко связано с перформансами? Скажем, арт-объект Маурицио Каттелана «Комедиант» в виде приклеенного скотчем к стене банана, разрезанная картина Бэнкси, да и вообще переход искусства в цифровую форму, NFT. Искусство по сути растворяется, мы его поглощаем диджитальной средой, как соляной кислотой желудок поглощает еду.

Недавние арт-ярмарки Paris Internationale, FIAC (Foire Internationale d’Art Contemporain), Asia Now показали популярность таких материалов, как воск и свечи. Это не то чтобы большое открытие, с ними последние 50 лет работало много художников. Но работы Урса Фишера и Жюльетт Минчин поэтично показывают изменение и разрушение мира вокруг тебя. Я думаю, что еда, сама природа которой обладает деструктивным свойством саморазрушения, прекрасно транслирует, с одной стороны, очарование, с другой — свою гниющую природу, за которой следует разложение и смерть.

Многие лидеры арт-рынка согласны, что времена, когда ты перцептивно воспринимаешь искусство, прошли. Сейчас накопление физических объектов кажется настолько устаревшим и неправильным с точки зрения экологии и левого дискурса, что тенденция накапливать опыт становится важной. Есть такой перформер Тино Сегал, он получил «Золотого льва» как лучший художник 55-й Венецианской биеннале. Так вот, он запрещает как-либо фиксировать, снимать, фотографировать свои акции. Следов его искусства фактически нет, оно остается только в памяти зрителей. При этом он умудряется продавать это искусство за невероятные деньги галереям и фондам.

Это очень похоже на гастрономический опыт, не так ли?

Искусство, связанное с едой, с одной стороны, функционально, может объединять людей, делать их жизнь радостной. С другой стороны, оно не паразитирует на стремлении к накоплению, к присвоению. Оно направлено на работу всех органов чувств. Если у художника хватает таланта и стремления, его искусство может транслировать смыслы новой этики, гендерного неравенства, объединяющие силы маленьких племен, и быть услышанным теми кругами людей, для которых абстрактное искусство недоступно ввиду разных причин.

Все, что вы говорите, основано на анализе искусства, а не еды. Что можно назвать примерами искусства в еде непосредственно?

Есть такие арт-объединения, как, скажем, группировка Ghetto Gastro. Это пять чернокожих ребят из Бронкса, которые решили через гастрономию сделать свой район интересным. В итоге они привлекли столько внимания, сотрудничая с разными брендами на перекрестке моды, музыки, кино и изобразительного искусства и используя пищу в качестве катализатора для разговора об интеграции, расе и экономических возможностях, что сподвигли власти Нью-Йорка перестроить систему метро. Теперь Бронкс — это круто. Туда ездят туристы, туда не боятся ездить люди, оттуда ушла криминальная составляющая. Вот это для меня искусство, которое создается посредством еды, это круто.

Кроме прочего вы еще и участник арт-группы Applied Ingredients. Свой взгляд на искусство вы тоже проецируете через еду?

Американский художник Джордж Кондо определяет искусство как экстраординарную мысль, выраженную посредством художественных медиумов. Я, когда услышал это определение, подумал: «Вот оно!» Потому что когда думаешь о современном искусстве, вообще не понимаешь, о чем речь. Это не картины, не действия, не ситуации и не инсталляции. Это поиск оригинальности, которая наделяет смыслом наше пребывание в этом мире. Для меня это единственная возможность развития собственного потенциала. Единственное, с чем я имел дело как ремесленник — это еда. Для меня и для моего партнера Евгения Щура (он архитектор по профессии, ставший бренд-кондитером известной французской марки в России) перенос еды в арт-сферу оказался очевидным, потому что гастрономические начинания в России находятся в рамках коммерческих проектов и определяются запросом аудитории: в ресторане искусство не сваришь. В то время как мир искусства больше определяется неповторимостью и оригинальностью идеи автора, ее донесением до аудитории. Мы решили, что для нас как для поваров и специалистов гастрономического рынка это единственный способ дальнейшего развития.

Мы находим острые точки, непонятые в современном мире, и пытаемся через гастрономию дать им проявиться. Недавно мы сделали перформанс, который называется «Рекурсия». Этот термин обозначает действие или объект, часть которого заключена в нем самом. Визуально это очень просто представить — вспомните бесконечное отражение самого себя в зеркальном лифте. Это повторение с небольшим искажением и есть отличительная черта рекурсии. Делая этот ужин, мы хотели отразить процессы, которые свойственны современному искусству, спустя годы повторяющему одни и те же паттерны с одними и теми же смыслами. Мы подготовили перформанс, состоящий из трех частей. Первая — на промышленных подносах с фабрики-кухни мы сделали десять блюд, элемент каждого из которых повторял соседнее. Перформер, который выкладывал эти блюда, менял их местами в течение пяти часов, чтобы сложилась некая картинка хаотичного, но в то же время упорядоченного процесса, в котором один ингредиент перетекает в другой. Другой перформер брал большие пласты мармелада, разрезал их и посыпал обсыпкой. В течение вечера гости видели автоматизированный механистический процесс, в результате которого получились ровные и аккуратные коробочки мармелада, которые они унесли с собой. Третья часть заключалась в том, что перформер нарезал строганину. Если вы выложите ее на стол, то вряд ли сможете отличить одну полоску замороженной рыбы от другой, но каждую их них отличают действие, процесс и изменения.

Этот ужин, связанный с открытием ГЭС-2, с одной стороны, показывал, как искусство само себя репродуцирует, а с другой — стал реверансом в сторону Рагнара Кьяртанссона. Этот художник в своем творчестве применяет похожий прием. Вы наверняка знаете его перформанс, где он в течение восьми часов повторял одну фразу, и она теряла смысл, приобретала новый, а сейчас делает большую инсталляцию «Санта-Барбара», заново снимая сто серий самого известного в России сериала. Как-то Фрэнк Заппа в ответ на негативную статью на свой альбом в негодовании сказал, что писать о музыке — это как танцевать об архитектуре. Нам кажется, что готовить об искусстве — это нормальный подход для определения его смыслов в современности и будущем.

Кстати, о будущем. На фестивале «Фанерон. Город мечты» вы читали лекцию о том, как искусство определяет тренды развития питания будущего. Искусство на это действительно способно?

Искусство не в вульгарном и ликвидном его выражении, а в способности влиять и преобразовывать жизнь людей — это ценность будущего. Если этим смыслом наделить и еду, то с точки зрения этической она может стать более приятным и осознанным элементом нашей повседневной жизни. Пример, который я привел про Ghetto Gastro, изменившей жизнь своего города, — один из ответов на этот вопрос.

Фото: из личного архива Ивана Дубкова, appliedingredients.ru