В середине 1990-х сын американского страховщика Джастас Уолкер оказался посреди глухой сибирской деревни, куда отправился с религиозной миссией, захватив с собой семью. Россия Джастаса пообтесала и приковала — теперь он живет здесь и стал чуть ли не самым известным фермером страны. В «Вестях» во времена крымских санкций появился бодрый сюжет, где «веселый молочник» Джастас гогочет: «Не будет больше вашего итальянского сыра!» — и радуется, что всем придется покупать отечественную продукцию, в том числе и его производства. Теперь Kion снял фильм про деревенские будни Уолкера — он практически создал общину.

К премьере фильма «Земля больших возможностей» «Москвич Mag» узнал у фермера-протестанта Джастаса Уолкера, что именно заставило его семью поехать в место, о котором они даже ничего не знали. Уолкер рассказал, как к нему приходила для спецбесед ФСК, а местные звали сектантом, и поделился размышлениями, почему жить в ветхом доме в 200 километрах от города не наказание.

В каком штате вы выросли?

Я родился в Канзасе, в очень маленьком безымянном поселке, где даже не было больницы. Кроме дня своего рождения никогда там не был. Сам Канзас — сельскохозяйственный штат, хлебница Америки — сердце фермерства. Жил я там до 6 лет, а потом мы переехали в Айдахо, там и поселились с семьей до момента, когда поехали в Россию.

Когда мне было 11, в 1994-м, родители почувствовали Божий призыв поехать в Россию заниматься благовестием — духовной работой, открывать церкви.

Оба штата консервативные, если не сказать радикально правые. На вас это как-то повлияло?

Сказать, что Канзас и Айдахо радикально правые, не совсем справедливо. Но да, это консервативные штаты. Не глубокий Юг, тем не менее буквально недавно Верховный суд Америки вынес опровержение прецедентного права «Роу против Уэйда» — еще в 1960-х они возвели аборт в ранг других прав. Roe v. Wade не запрещает аборты, но снижает их с уровня прав до урегулирования законодательством штата. В Канзасе же был выдвинут билль, чтобы запретить аборты в корень, как в других радикально правых штатах, но у нас это не прошло. Это говорит об умеренности взглядов.

Но мы все такие: футбол, пистолеты, земля. Мы христиане: консервативные взгляды и христианство идут не один к одному, но они очень сильно связаны.

Что это за протестантская община, частью которой была ваша семья?

Протестантизм как христианское явление — вечная гремучая смесь: исторически излишества и злоупотребления властью в церкви, которые мы видели в католичестве из-за жесткой иерархии, а в православии из-за прецедентного права, — наследие, которое начало загораживать саму суть веры. В протестантизме оно заменено на радикальное право интерпретировать все чисто для себя. Я не видел, как Мартин Лютер делал свое дело, мы не начали всю систему, но, смотря на то, что произошло позже, кто знает, что хуже? Протестантизм как шведский стол, где человек выбирает себе в тарелку всего понемногу.

Конкретно наша посылающая организация — так называемая «Межденоминационная миссионерская организация», которая придерживалась идей, что суть не в том, какую конкретную деноминацию продвигать. Евангелие само вне деноминационной формы, — это идея, что Иисус Христос пришел на землю как человек, жил ради нас, умер ради нас и воскрес ради нас — саму эту стержневую идею стоит распространять до краев земли независимо от того, в какую рясу она одета. Они готовили миссионеров. Здесь мы связывались с разными уже существующими церквями в России — баптистами, пятидесятниками.

Как была устроена эта организация?

У протестантов в целом есть три формы поддержки и организации миссионерской деятельности: первая — классическая, есть деноминация или конкретная церковь, которая отправляет проповедников на конкретную задачу. Вторая — так называемая посылающая организация от конкретной деноминации — мой прадед был методистом «Объединенных братьев», где была посылающая организация: каждая поместная церковь не отправляла своих миссионеров, но если у тебя было желание, ты писал, и тебе помогали. Третья форма — то, что мы видим сегодня и в чем начали участвовать мои родители: межденоминационная направляющая организация. Первый пример был в середине XIX века — Хадсон Тейлор поехал в Китай. Это сигнальный момент в истории протестантской мировой миссии. Он говорил, что идея не в том, баптист ты, пресвитерианин или методист — важно, что ты хочешь донести об Иисусе Христе. А дальше техника — как мы это будем делать.

Сама организация дает обучение, отчетность, помощь и поддержку миссионерам в нравственном и моральном плане. И очень часто миссионеры сами финансируют свою миссию. У миссии, с которой мы были связаны тогда, в 1990-х годах, было понятие, что они в принципе не давали денег: ты как миссионер должен был написать всем своим родственникам, друзьям, во все церкви, что ты чувствуешь — Бог посылает тебя на миссию, поддержите донатами. Или как сделал мой отец: он продал все свое имение — у него был большой дом на озере, мы жили выше среднего американского класса, он занимался страховым бизнесом. Продал — и по большому счету сам финансировал свою миссию.

Ваша миссия родилась из-за притеснения в Штатах?

Хорошо это на уровне общественного образования или плохо, но в Штатах радикальная позиция по поводу свободы вероисповедания: хоть сатанист — делай что хочешь.

То есть вас не гнали?

Нет.

Почему Россия?

Все-таки эту историю должен рассказывать мой отец — мне тогда было 11 лет. Консервативная семья, жесткий патриархат: папа сказал прыгать — единственный вопрос, который должен появиться в голове: «Как высоко и на сколько задержаться в воздухе?»

Он решил, что если Бог кладет ему на сердце идею поехать как миссионер, то это должно стать нашим общим семейным делом. Было очень много примеров, когда семья едет на миссию, а дети как бы ни при чем: проходит 10–15 лет — дети огорчены и обижены, что их вырвали из круга их общения, отвезли в глубокую темную страну третьего мира. Он не хотел, чтобы это произошло. И мы много общались узким семейным кругом: почему мы едем, куда? И очень много молились вместе.

Сначала отец решил, что нужно ехать именно в зарубежную миссию — такое у него было чувство, призыв на сердце. Мы думали, что, вероятнее всего, поедем в Африку — мой прадед 20 лет служил миссионером в Сьерра-Леоне. Бабушка родилась и выросла в Африке — у нас очень тесные семейные связи с зарубежной миссией. Но обстоятельства сложились так, что в молитве отец получил слово: «Сибирь — деревни».

Вы понимали, что это такое?

Единственное наше представление о Сибири тогда — «Скрипач на крыше», хотя в принципе события происходят в Европейской России, и «Доктор Живаго». Это все.

Но для того, чтобы проповедовать, нужен язык.

Языка тогда не было. Незнакомая страна, культура, язык. Первый этап любого миссионера — выучить язык. Около года мы этим и занимались: сначала жили в Риге и Латвии, потом в Туапсе и только после этого поехали в Красноярск.

Жили на те деньги от продажи имения?

Финансовая поддержка была от друзей и родственников. Но это все дестабилизировано — многие русские люди представляют себе миссию как церковную бюрократию, но на самом деле львиная доля миссионерской деятельности, которая делалась по крайней мере с американской и английской стороны за последние 200 лет (золотая эпоха протестантской миссии), очень децентрализована: мелкие церкви поддерживают конкретного миссионера, отправляют его, болеют за него.

Может ли миссия быть монетизирована — стать средством заработка?

Могут быть отдельные случаи, как телеевангелисты, но это на границе с мошенничеством. В целом же — нет.

Наша история выглядела так: мы продали дом в Америке за 300 тыс. долларов, на нем были облигации в 220 — 80 тыс. на руках: на эти деньги жили семь-восемь лет с учетом учебы. По русским стандартам, особенно в 1990-х, это выглядит как мегамиллионер — 12 тыс. долларов в год! Но если считать, что каждые полтора года мы были вынуждены улетать из-за визового режима: огромный трансатлантический перелет раз в полтора года съедает часть этих денег. И опять же сравнить с чем? Отец 100 тыс. долларов зарабатывал в Штатах каждый год, а тут 80 тыс. надо растягивать на 10 лет — это совсем другое: снижение уровня жизни в десятки раз.

Разговор миссионера с местным населением, особенно в 1994 году, когда я только приехал, выглядел как игры богатых, а со стороны внутреннего культурного контекста всех твоих друзей и родственников — ты будто финансово выстрелил себе в голову. И тут тебя не совсем поняли, и там смотрят странно.

Как выстраивалась ваша просветительская работа в сибирском поселке?

Делали все на свете! И снимали ДК, и показывали фильм «Иисус», и гуманитарные кампании организовывали. 1990-е не то что сейчас: не было никакого внешнего информационного влияния за столько лет Советского Союза — был просто мегаинформационный голод по новому и интересному. Можно было на любом магазине вывесить бумажку, что в ДК будет встреча-беседа на духовные темы — полный зал был всегда.

Ходили на вас как на диковинку или на тему?

Конечно, как в зоопарк — люди столько лет были в изоляции. Не было уверенности, что 1990-е — период изобилия и открытости — продлятся. Было вечное: кто его знает, вернутся ли коммунисты к власти? И люди пользовались возможностями, пока есть шансы посмотреть на что-то.

Как реагировали представители власти? Спецбеседы, попытки вникнуть в программы? Не обвиняли ли в сектантстве — в фильме есть сцена, где основательно датая односельчанка выдвигает вам такие претензии?

Гонения со стороны власти и недоброжелательность со стороны общества — разные вещи. Я не против того, что меня обозвали вонючим сектантом.

Был момент в 1990-х, когда ФСК приезжала к нам, брала длительные интервью, ко мне представители органов приезжали раз шесть: интересовались нашей деятельностью, чем мы занимаемся, почему в деревне, почему Сибирь, кто к нам ходит? Когда к тебе приходит представитель госконтроля и видит маленький домик, отреставрированный, который в свое время врос в землю… Все достаточно простенько, приход — 10 человек. Зачем ты здесь? Либо человек на самом деле скрывает побочные мотивы, которых не видно, либо он искренен. Третьего не дано — явно не ради заработка.

И в 2014 году, когда был Крым, ко мне приезжали несколько раз.

Когда ваш отец понял, что миссия изжита, и вернулся в Штаты?

В 2000 году были семейные обстоятельства, которые потребовали возвращения. Для любого духовного служителя важен баланс семьи и служения. Апостол Павел говорил в посланиях к Тимофею и Титу, что епископ и пресвитер прежде всего должен управлять своим домом — если есть проблема в доме, то с какого перепугу ты будешь учить жить других. Семейные трудности потребовали более тщательного внимания — отец с матерью решили, что не смогут разобраться, одновременно занимаясь служением. Этот момент требовал отступления от дела. Они вернулись в Штаты — построили свою жизнь там.

Полновременного занятия церковной деятельностью уже не было. Папа снова начал продавать страхование, а мама занималась воспитанием моих младших сестер. Потом они усыновили еще четырех детей — как раз из России. Как шутит папа, вторая смена (нас тоже было четверо).

Вы, оказавшись вместе с ними в Штатах, чувствовали себя чужим?

Это чисто русский подход к вопросу: свой среди чужих — чужой среди своих. На самом деле такое чувство, что я всегда буду там иностранцем. Иногда мне казалось, что американские разговоры слишком легкомысленные и слишком поверхностные. Когда ты реально борешься за выживание и постоянно встает вопрос, как накормить себя и что-то заработать, когда приходят и рассказывают ужасы на исповеди, становится смешно слушать, что какому-то американцу не мило ответил врач — надо сменить. У тебя есть выбор врачей? У тебя вообще есть врач? В поселке — это отлично.

Можно сказать, что разница между русской городской цивилизацией и русской деревенской больше, чем между русской городской жизнью и американской. Пропасть большая.

Вы живете в деревне, дом обтянут полиэтиленовой пленкой — зачем вы себя так наказываете?

Я не думаю, что это какое-то наказание. Христос говорил: иди до краев земли проповедовать Евангелие. Если ты говоришь, что любишь Бога, которого ты не видишь, но ненавидишь ближнего, которого видишь, то как ты вообще можешь так говорить? Это неправильная идея. Я верю, что людям нужен Христос, Евангелие — это стержень всего, что мы делаем. Допустим, в Москве, если у человека появляется порыв богоискания, чуть ли не в каждом переулке есть куда обратиться. Много мест, куда вы можете пойти и в этом порыве получить непосредственную человеческую помощь. В деревне, где вообще нет никакой христианской жизни, не говорю уже протестантской — я достаточно открытый человек, такой здоровый религиозный коммунизм.

Есть традиционное убеждение, что деревни более верующие, чем города.

Это неправда. Бабки с суевериями остались, но это не вера. Вопрос такой: мы, миссионеры, хотим быть посольством Божьим в этих местах — если у человека появляется порыв богоискания, справедливо, чтобы ему было куда пойти.

Как вас воспринимают односельчане?

Для кого-то я просто фермер, для человека, который помогает на покосе, я — работодатель, друг, знакомый, сосед, для кого-то сектант, для тех, кто находится в приходе, пастор. Я просто брат Джастас! И все.

А зачем вы вернулись в Россию?

Когда родители уехали в 2000 году, у меня был свой план на развитие событий жизни: поступить в христианский университет, заниматься исследованиями нейронных сетей — искусственным интеллектом. Свой четкий план я строил приблизительно с 14 лет — знал, как я буду финансировать образование. До 18 лет я два раза посетил кампус, выбрал общежитие, в котором буду жить, даже имел предпочтения по этажам, переписывался по электронной почте с будущими профессорами — готовился. Вернувшись в Штаты, я, как принято среди консервативных семей, пошел молиться, чтобы получить одобрение Бога на свое дело. В церкви же спросят, молился ли ты о поступлении, получил ли ответ на свой вопрос. Ты ответишь: «Конечно! Ведь молчание — знак согласия, Богу нравятся мои планы». Я молился — искал внутренний мир и покой по поводу учебы. И был очень удивлен, когда Бог мне четко сказал, чтобы я вернулся в Россию.

Как?

Как вы мне, а я вам. Не скажу, что это были вибрации в воздухе, которые касались моих барабанных перепонок, но был голос — четкий и понятный. И напутствием было вернуться, а не ехать куда-то дальше.

Вы познакомились с женой-американкой Ребеккой в России?

Формально в Америке — она подружка моей старшей сестры. Когда окончила 12-й класс, взяла небольшой gap year и поехала на миссию, спросила, может ли быть чем-то полезной нам. Мы тогда как раз имели отношения с детским приютом в Богучанах — я устроил ее туда работать волонтером. Целый год она жила в России, и как взрослые люди, близко, мы познакомились уже здесь.

А вам дочек не жаль — вместо счастливого детства в городе, с музеями, ровесниками и хорошим образованием, они сидят где-то на отшибе?

Сколько средних жителей города пользуются его благами? Чаще всего такие вещи являются абстрактным аргументом, нежели чем-то конкретным. Я уверен, что за счет того, что мои дети постоянно ездят со мной на конференции, они видели намного больше светских благ и разнообразия страны и мира, чем любой русский ребенок. В этом плане вообще не жалко.

Наша философия образования — приучить ребенка навыкам самообразования. Диапазон знаний, необходимый в любой отрасли, совершенно разный: важно иметь не хорошую базу в науках, а инструменты к самообразованию, уметь осваивать материал и задавать правильные вопросы. Уметь осознать, соответствует ли полученный ответ на вопрос логике. Это гораздо важнее, чем выучить энциклопедию ограниченных знаний, непонятно, применимых ли в жизни. Чего бы я ни касался, в какую сферу жизни ни приходил бы, я всегда быстро осваиваюсь. Нет никакого сомнения, что если мне будет нужно радикально сменить карьеру, даже в 40 лет, я смогу это сделать достаточно просто — без проблем.

Большой вопрос, который я себе постоянно задаю: следуя за своим чувством призвания — исполнить великое поручение, мое личное отношение с Господом, обеспечиваю ли я детям и жене безопасность? Не скажу, что на этот вопрос у меня есть хороший ответ. Исторически церковь всегда отправляла на миссии монахов. Если смотреть на историю католической или христианской мировой миссии, число мучеников, людей, которые там погибли не только своей смертью, но и всякими разными ужасными путями в попытке донести Евангелие до мира, огромно. Сам предводитель наш Христос нехорошо кончил. Понимаю, что это всегда риск и жертва, и стараюсь найти компромисс. Да, как холостой я смог бы себе позволить что-то более радикальное. Когда не было семьи, я прямо жил в реабилитационном центре, где за стенкой 15–20 бывших наркоманов. Сейчас нужен отдельный дом, условия. Поэтому я надеюсь на то, что мы очень много внимания уделяем общению с детьми, эта социальная атмосфера необходима для них.

Есть ли молодежь в вашем поселке или только «откинувшиеся»?

Мы живем сейчас даже не в поселке Степное, а на ферме в 10 километрах от него. Мы регулярно ездим в поселок: допустим, по четвергам кооператив семейного образования, куда сейчас ходят 25 детей, поэтому каждый четверг мы встречаемся — дети общаются.

Насколько Степное изолировано от города?

Районный центр Солонешенский — 50 километров от нас, большой город Бийск, 200 тыс. человек — 200 километров.

Как часто вы там бываете?

Слишком часто: в Солонешенский мы ездим раз в неделю — за покупками и продуктами, в Бийск мы ездим по необходимости — купить, например, тракторные запчасти.

Сталкивались за эти годы вашего миссионерства с актами агрессии?

Когда живешь в деревне, особенно если взять Север, где много зон — очень сложный контингент: кто из тюрьмы вышел сам, а у кого — родители.

Были разные ситуации: три раза нас сжигали, два раза резали скот, травили собаку, но из-за чего это? Я встречался с русскими фермерами, которым тоже жгли имения — это от «жабы». Он же не протестант, не американец. А просто не надо выпендриваться — сейчас мы научим.

В моем случае все вместе: и человек, который старается что-то делать, и американец, и протестант.

Визитки и открытки «Дорогой Джастас Уолкер… » не оставляют. Хотя было бы интересно иметь хоть какую-то статистику: три раза за это, два — за то. Все ужасы, о которых можно рассказать, растянуты на 28 лет жизни в России. Большинство ужасных случаев сконцентрировано в конце 1990-х — начале 2000-х.

С переездом на Алтай мы вообще увидели совсем другой народ. Ребекка мне призналась: «Я сформировала неправильный образ русского человека на основании русских людей в Богучанском районе», — опять же Север, зоны, бывшие преступники. Тяжелый контингент сформировал у нее неправильное представление о русских в принципе. На Алтае ничего подобного даже и не было. На Севере с центральной улицы села, которая освещается, где мы жили, у меня украли борону — железяку, которую таскаешь по полю. Когда пошел весной за бороной, нахожу, что пара досок от забора заколочена и вставлена на место, а бороны нет. Кто-то зимой на центральной освещенной улице прямо из-под бока утащил борону. А на Алтае любую технику можно оставить на поле, в 5–6 километрах от дома, рядом с дорогой, и никто болтика не открутит.

То, что вы стали фермером — побочный эффект миссии?

По большому счету да. Когда я вернулся в 2000 году, четыре года прожил в городе, но потом переехал обратно в родимое село Осиновый Мыс — продолжал деятельность отца в той протестантской церкви, которую основал отец. Тогда встал вопрос: хорошо, в воскресенье ты служишь, но всю неделю же надо чем-то заниматься, чтобы себя обеспечивать. Поэтому всякие разные попытки предпринимательства: мелкий бизнес, заработок. Чего только не было! Преподавал английский язык, копал могилы, чинил компьютеры, возил паленые айфоны из Америки и продавал их в городе, пилил дрова, у меня была маленькая шпалорезка, была большая пилорама. Крутился как мог. В 2010 году мы остановились на сельском хозяйстве — я начал заниматься коровами и козами.

Как устроена ваша ферма?

Наш бизнес построен как крафтовое производство. Цель не огромный объем, а умеренный, и при этом сохранение максимальной маржинальности. Мы контролируем весь процесс производства, от кормов до продаж. У нас нет посредников — прямые продажи по всей России через ютуб-канал. Почти что все продажи частные, но есть несколько регулярных заказчиков, берущих наши продукты себе в кафе. По большому счету большие партии в пределах 3–4 тысяч: мед, сыр, чай, тушенка.

А шерстью занимаетесь?

Как раз собираемся сейчас: несколько лет назад у нас был порыв продавать полуфабрикаты, но это оказалось слишком сложно. В деле шерстепереработки есть два уровня: хобби — мамочка со щетками, или завод из Италии за 200 тыс. евро. Вариант между найти очень сложно. В этом году я подобрал оборудование, которое долго-долго искал: что-то бэушное советское, что-то новое. Мы надеемся, что сможем в эту зиму организовать маленькие прядильные — 30–40 килограммов в неделю. Этот уровень нам интересен и экономически выгоден. У меня стадо баранов около ста голов, в нашем тесном окружении еще 300–350 голов: с каждого барана по 3–4 килограмма шерсти в год — больше тонны.

У вас на ферме работает весь поселок?

Да ну вы что! Мы маленькие производители. Сейчас в моем хозяйстве пять рабочих мест: я и еще четыре мужика. Это все.

Какой доход у производства?

Валовый оборот в прошлом году был около 3 млн — мы только вышли в ноль. Ковидное время было очень сложным. Надеюсь, в этом году мы наконец нормализуем прибыль.

Сколько вкладываете?

По мере поступления финансов. В этом году хоть и не урожайный сезон, но сено очень высокое в цене — если мы сможем продать его хорошо, я выцеплю тысяч двести и вложу в прядильную. В этом году получилось произвести большой объем иван-чая. Если к весне 2023 года мы более или менее продадим весь объем, то будем вкладывать в автоматизацию его производства неплохие деньги.

Наша схема распределения прибыли — что работники, включая меня, получают очень скромный оклад, но в конце года (для нас, фермеров, это конец зимы — начало весны) мы смотрим общую финансовую картину фермы за год и делим прибыль на трети: треть мне как хозяину-инвестору, треть на расширение и производство, треть работникам.

Гражданином какой страны вы сейчас являетесь?

С прошлого года я гражданин России. Официально двойного гражданства между Россией и Америкой не существует — это дипломатический термин, который означает, что у государств есть взаимопонимание, как относиться к таким гражданам. У меня сейчас два гражданства, но нет двойного гражданства. Хотя в России ко мне относятся только как к русскому. Американцы удивляются: чего, ты в России русский?

Вы не переживаете, что из-за нынешней политической ситуации и вашей известности на федеральных отечественных каналах (тот самый сюжет) вас просто не пустят в Америку?

Да, есть такое опасение, но напрямую не пустить — вряд ли.

Как часто вы бываете в Штатах?

Очень редко. В последний раз мы были в Америке с семьей в 2016 году, я ездил один туда на 10 дней в 2019 году, когда у отца был инфаркт: когда спрашивал у матери, как дела, она уверяла меня, что все хорошо, а сестры кричали: «Все плохо!», поехал сам оценить ситуацию, нужно ли помочь.

Хотели побывать там до начала ковида, но он пресек эти планы на два года, потом собирались еще раз, я уже буквально подбирал билеты, когда началась спецоперация. Тогда мы с Ребеккой задались вопросом: «Мы не знаем, во что это выльется, но если получится так, что закроют границы, где мы хотим “застрять”?» Конечно, лучше в России, чем в Штатах. Вся наша жизнь здесь: церковное дело, друзья, хозяйство — все, что мы имеем, здесь.

У вас остались связи со Штатами?

Да нет. Большинство просто родственники: родители, братья-сестры.

А как же головной офис общины, которая еще в 1994 году отправила вашу семью с миссионерской работой в Россию?

Самое смешное, что головной офис «Молодежь», миссия которого давала родителям обучение, порвал с нами отношения в 1995 году, решив, что у них нет видения протестантского потенциала в Сибири — они хотели, чтобы родители вернулись в Штаты и работали внутри самой организации. Но они отказались: «Мы призваны проповедовать в деревнях, а не работать в Америке в офисе. Благословите и отпустите». Получилось, что с 1995-го отец более или менее независимо вел свою миссионерскую деятельность.

Когда закончится ваша миссия в деревне?

Когда Господь мне так же явно, как тогда сказал поехать, скажет остановиться, или когда жизнь закончится, или когда деревня закончится.

А если не скажет?

Я не вижу для себя причины расстраиваться из-за этого — это труд моей жизни, которая включает в себя и проповедь, и желание заработать самому и показать людям, что можно жить в деревне хорошо. Идея проповеди Евангелия не просто обеспечение духовных нужд людей. Иаков в конце Нового Завета спрашивает, как можно говорить брату быть благословенным, если он нуждается в ежедневной пище, если он наг, ему холодно — сначала нужно обеспечить физические нужды. Очень часто их обеспечение для людей низшего слоя общества намного сложнее, чем просто дать кому-нибудь подачку, что унизительно и не так часто помогает. Нужно показать пример, построить свое производство рядом, работать с людьми, давать им советы, обучать.

Ваша миссия может показаться глубоко эгоистичной: все это делается, чтобы потом зачлось. Это так?

Можно оценить и так цинично, но, думаю, что быть христианином значит быть учеником Иисуса Христа: я осознаю, что не понимаю, как моя жизнь должна быть устроена — ты скажи мне, как устроить ее. Если мои отношения с Христом привели меня к тому месту, где я проповедую, работаю, что-то делаю — это мой путь. Не сказать, что я его не выбирал, но тем не менее это путь, который следует за Христом, где центр не я, а он. Надеюсь, что я делаю это не для себя, а для него.

Нагорная проповедь от Матфея, 5–7 главы — страшная вещь: когда я бы проповедовал и читал морали о вреде наркотиков, алкоголя и так далее, то говорил бы, что у того, кто пьет, жизнь сложилась плохо, а кто нет — хорошо. Стандартный морализм: Нагорная проповедь — страшная проповедь. Иисус говорит, что есть два человека: оба никого не убили, оба молятся, постятся, делают пожертвования, но один не оправдается перед Богом, а второй оправдается. В чем между ними разница? Дела все одинаковые. Но один молится и постится, чтобы все видели — не для Бога, а для себя, для показухи. Вопрос внутренних мотиваторов. Бог не столько много ищет наших дел, сколько, я верю, ищет нашу искренность. Поскольку человеческое сердце крайне испорчено и лукаво, даже свои собственные мотивы сложно знать, для этого в жизни нужны стесненные обстоятельства и лишения — для того, чтобы ты видел свои мотивации, чтобы мог сказать: «Господи, прости меня, грешного, помоги встать на правильный путь!»

Фото: Kion