О коммуналке в Зачатьевском монастыре, ядерном реакторе под Институтом теоретической и экспериментальной физики и желании «отрезать» по несколько этажей у некоторых высоток.

Я родился…

В Москве, в семье физиков. Мой дед, несмотря на то что сам был творческой личностью, художником, в свое время настоял, чтобы его дочь окончила Бауманский институт. В то время вообще было модно отдавать детей в физики, а не в лирики. Так мама стала инженером, хотя в детстве занималась танцами. А вот мой отец, тоже физик, буквально горел на работе, был очень увлечен своим делом. Последние годы жизни ездил в Швейцарию, сотрудничал с CERN — Европейским институтом ядерных исследований, участвовал в экспериментах на адронном коллайдере.

Москва моего детства….

Это район Черемушек. Мы жили в доме 27 по улице Кржижановского. Пока родители были на работе, приезжал дед, с которым мы вместе гуляли по округе. Помню его картины, помню, как мастерил мебель, шкатулки. А работал он с фронтовых времен ретушером в газете. Я видел, как дед пишет картины, как у сестры хорошо получается рисовать, и мне казалось, что могу не хуже. Когда решил поступать в архитектурный, быстро убедился, что слишком самонадеян.

В центр я выбирался редко: когда нужно было навестить дедушку и бабушку, живших в коммуналке в Зачатьевском монастыре (в советские годы, когда монастырь был закрыт, кельи отдали под коммунальные квартиры. — «Москвич Mag»). Дорога была долгой: сначала ехали на трамвае, потом несколько остановок на метро, дальше выходили из метро «Парк культуры» и шли по улице Метростроевской до монастыря. Зимой мне нравилось ходить мимо открытого бассейна «Москва», располагавшегося на месте Храма Христа Спасителя, смотреть на пар над водой. Тогда Зачатьевский монастырь был абсолютно разрушен, на месте храма стояла школа. Сейчас на территории монастыря живут монахини, а непосредственно в комнате моих бабушки и дедушки располагается трапезная.

Дед ушел, когда мне было шесть лет и я начал гулять по парку рядом с домом самостоятельно. Надо сказать, что располагался он рядом с Институтом теоретической и экспериментальной физики, где работали мои родители. Институт этот, кстати, и по сей день существует в усадьбе XVIII века Черемушки-Знаменское, вокруг которой цветут прекрасные яблоневые и грушевые сады. А под самим институтом был ядерный ускоритель и даже какое-то время реактор. Сейчас, к сожалению, институт приходит в упадок, а к территории подбираются застройщики новых жилых комплексов.

По Черемушкам и вокруг парка, который мы называли запреткой, было принято гулять в телогрейке и кирзовых сапогах с магнитофоном «Электроника» в руках под Still Loving You группы Scorpions. Позже в моей жизни появились киностудия при Дворце пионеров на Ленинских (Воробьевых) горах и русский рок: «Воскресение», «Машина времени», «Аквариум», «Алиса», «Кино», «Наутилус».

Учился…

Сперва в МАРХИ, но поступил не с первого раза. Не поступив сначала, пошел работать чертежником, параллельно учился на курсах рисовать как следует — гипсовые головы, композиция, занимался начертательной геометрией. Надо признаться, архитектурный я выбрал не потому, что хотел только туда. Этот институт оканчивали мои кумиры — Андрей Макаревич, Алексей Романов. А мне так хотелось быть как они: играть на гитаре, отпустить длинные волосы, носить клеш, быть неформальным. Во дворике МАРХИ, кстати, так все и было. Для родителей такой поворот, конечно, стал неожиданным, но не паническим: они меня поддержали. Достаточно быстро я про себя понял, что архитектор будет из меня неважный. В первый же учебный год в МАРХИ попал в театральный кружок, которым руководили Сережа Петрейков, режиссер театра «Квартет И», и актер Александр Назаров. На третьем курсе МАРХИ я уже бил баклуши. В какой-то момент ребята из киностудии, с которыми я был с детства дружен, позвали меня преподавать у них рисунок и историю искусств. И очень быстро вокруг меня завертелась киношная тусовка. Все только и говорили о поступлении в театральный. Мне тоже предложили попробовать. С чего я взял, что поступлю? В начале 1990-х годов мальчишки больше шли в бандиты, а не в актеры. Думаю, приняли меня тогда в ГИТИС именно из-за недобора, потому что на весь курс было пять пацанов. Поступив вольнослушателем на курс к Леониду Ефимовичу Хейфецу, сразу же разочаровался в своих актерских способностях. Весь первый год мне говорили, что я профнепригоден, утюжили и месили, приговаривая, что я вялый, что у меня нет темперамента. Честно говоря, думал, что отчислят. Я просто не понимал, куда попал. Мне двадцать два, с чего я должен изображать собачку или курочку? К тому времени из архитектурного меня уже выгнали, потому что совмещать и то и другое было невозможно: с 9.00 и до 0.45 был в ГИТИСе. В час закрывалось метро, так что было всего пятнадцать минут, чтобы успеть прыгнуть в вагон и домчаться до дома. Ничего не оставалось, как продолжать учиться в театральном. Мне очень нравилось то, что делал на курсе режиссер и педагог Олег Львович Кудряшов. Он много занимался музыкальным театром, а так как музыка всегда была со мной рядом, это подкупало. Конечно же, не прошла даром работа над дипломными спектаклями с Натальей Алексеевной Зверевой, с моими однокурсниками-режиссерами.

Наши студенческие маршруты…

Помню прекрасно. Главный наш маршрут был к ларьку, который стоял на Арбатской площади недалеко от ГИТИСа. Туда мы ходили за батончиком Mars и пивом. Да за всем! С пацанами на курсе мы любили сидеть на Никитском бульваре. Еще один наш маршрут — до театра армии, куда мы ходили смотреть спектакли Леонида Ефимовича. Я понимал тогда, что это Мастер, но, откровенно говоря, спектакли Хейфеца начали попадать в меня только сейчас. Это такая крутизна, такой уровень! По молодости казалось, что да, артисты хорошо играют, но где режиссура? Ходили по десять раз на все спектакли «фоменок», в «Маяковку» на спектакли Гончарова, Арье. Там же я увидел спектакли Някрошюса, от которых чуть с ума не сошел. Что-то начал привозить Чеховский фестиваль: Брук, Стрелер, Доннеллан. Москву накрыло веянием перемен.

А еще помню страшный маршрут октября 1993 года, когда мы репетировали одну из дипломных работ. Я взял у отца машину, потому что нужно было перевезти какую-то аппаратуру. Да еще в машине нас было шесть человек. Мы знали, что где-то недалеко, на Новом Арбате, свистят пули, но ничего не замечали: надо было выпустить спектакль. В итоге в переулках рядом с Белорусским вокзалом нас окружили омоновцы, вывели из машины, поставили под автоматы, руки на капот, обыскали машину…

За последнее десятилетие Москва…

Стала цивилизованнее, это факт. Те самые ларьки, из которых раздавалась музыка Эннио Морриконе или саундтрек к фильму Arizona Dream, где при случае студенту можно было все купить, заменили появляющиеся многочисленные кафешки и мини-маркеты, но меня пугает масштаб новостроек. Видно, что многие проекты продиктованы не чувством меры и стиля архитектора. Почти в каждой новостройке я вижу лишние три-пять этажей. Это делает новые жилые комплексы несоразмерными человеческому масштабу, историческим районам. Напротив моего дома раньше стояла шестиэтажка. Ее снесли и недавно построили одиннадцатиэтажный комплекс, который совершенно не вписывается в район, нависает над узкой улицей, заслоняет все солнце. Мне кажется, властям города стоит задуматься, как бороться с жадностью девелоперов.

Если говорить о стремительно прирастающих к Москве новых районах, то я редко там бываю. Издалека магазины и кафе в этих жилых комплексах кажутся симпатичными, но у многих высоток хочется отрезать несколько этажей, сделать их более человечными. Меня, например, пугает огромный многоэтажный дом рядом с метро «Беговая». Но, конечно, я не знаю, что творится во дворах, насколько хорошо они обустроены, как обстоят дела с выездом в город и выезжают ли жители этих домов из районов вообще куда-то.

Отличить москвичей от жителей других городов…

На улице сейчас уже сложнее, чем несколько лет назад. Торговые центры и магазины во всех городах более или менее похожи. Не рискну описать типичный образ москвича, он стерся. Хотя публику, приходящую в театр, можно отличить по реакции, по тому, как люди готовы смеяться: если москвичи более сдержанны, то люди из провинции открыто на все реагируют. За последние два-три года каким-то магическим образом в некоторых российских городах что-то начало меняться к лучшему. Не знаю, за счет каких вливаний происходят эти изменения, но я очень рад этому движению. Чем чище и современнее город, тем цивилизованнее люди в нем живущие. Расскажу о нескольких, в которых был в последнее время. Например, много работал в Ярославле. Это прекрасный город с очень современными людьми, с чудесными театрами — камерным и театром драмы — с мощнейшей труппой, которой могут позавидовать московские театры. Осенью нам посчастливилось съездить на гастроли в Воронеж, Самару, до этого — в Калининград, Екатеринбург — очень современные, живые города. Мне хочется, чтобы разница между Москвой и другими городами постепенно сглаживалась, чтобы не нужно было ехать за счастьем или работой в столицу.

Если сравнивать Москву и мировые мегаполисы…

Например, в моем любимом Лондоне особенно не въедешь в центр города, власти делают все, чтобы вытеснить машины из центра. Мне кажется, и в Москве в последнее время проводят такую же политику по отношению к автомобилистам. Люблю все европейские столицы, но если сравнивать Москву с Парижем или Мадридом, совершенно точно могу сказать, что Москва — очень чистый и в основном хорошо освещенный город. Иногда даже слишком хорошо. Всю ночь в моем доме светло как днем, потому что с одной стороны горит вывеска банка, с другой — ярко освещенный фасад элитного жилого комплекса, сбоку — лифты, зачем-то увешанные дюралайтом.

Не люблю украшения улиц и прогулочных зон. Они часто вызывают у меня вопросы к вкусу людей, разрабатывавших и утверждавших их дизайн. Ту же Эйфелеву башню гасят после часа ночи. Европа не может себе позволить жечь электричество всю ночь.

Гулять по Москве…

Люблю. Как только позволяет погода, забрасываю машину и выхожу из дома заранее, чтобы пешком успеть на работу. Люблю гулять по Бульварному кольцу, арбатским переулкам, переулкам, ведущим к Сретенке. Мне очень нравится район Трубной улицы. Бываю там с удовольствием. Очарование этим местом сохранилось еще со времен учебы в МАРХИ. Нравится район Солянки. Давно там не был, а тут зашел в офис к другу и обнаружил совершенно европейский кусочек с выставочными галереями и симпатичными кафе. Люблю район Университета и Воробьевых гор. Но мои самые любимые места — набережные. Саввинская, Новодевичья, Фрунзенская, Лужнецкая. Если бы не набережные, то во время пандемии мне пришлось бы туго. А так была возможность рвануть куда-то на роликах или велосипеде по десять километров туда и обратно. Уверен, чем больше в Москве будет набережных, тем лучше. Люблю выйти и поехать в сторону Новоспасского монастыря вдоль Москвы-реки.

До окончания школы городским транспортом почти не пользовался, потому что школа была напротив дома. Когда серьезно начал заниматься академическим рисунком, брал уроки у художника, который жил в Замоскворечье. Там же была его мастерская. Забавно, что моя дочь берет сейчас уроки художественного мастерства и тоже в Замоскворечье. Дочь пешком может пройти через всю Москву. Конечно, когда это происходит вечером, волнуюсь. Но, с другой стороны, мне нравится, что она любит пешие прогулки. Сын с друзьями тоже любит гулять, чаще по арбатским переулкам. Рад, что у моих детей есть свои любимые городские маршруты.

Я не гурман…

К ресторанам и кафе отношусь абсолютно функционально. Люблю зайти в «Волконский» или «Кофеманию» за вкусным кофе. В своем районе бываю в «Рыбной мануфактуре», в Black Market. Люблю старую добрую «Академию» в Камергерском, «Техникум».

Ситуация с коронавирусом…

Для театра была мощнейшим ударом. Я не знаю, когда театр справится с этим и оправится ли вообще. Сейчас мы, конечно, счастливы, что хотя бы 50% зрителей имеют возможность приходить к нам на спектакли. Это потрясающая публика, очень благодарная. И мы после каждого спектакля со сцены аплодируем им за смелость, за верность. Но другие 50% отвыкают от театра, это, конечно, очень болезненно видеть. К сожалению, все, кто работает в сфере развлечений, поняли, что их умения, опыт, талант не являются для людей предметом первой необходимости. Это горький опыт. Тем не менее осенью, когда все съемки закрывались или переносились, мне посчастливилось принять участие в прекрасном проекте. Я получил огромное удовольствие от работы с чудесными партнерами — Светланой Ходченковой, Сергеем Гармашем, Аленой Константиновой. Рабочее название проекта — «По ту сторону смерти». Наша группа как нож сквозь масло прорезала этот ковид, и, несмотря ни на что, мы дошли до конца без потерь. Эта работа стала мне очень дорога. Мечтаю о том, чтобы весной появилось что-то похожее по интенсивности, сложности и глубине материала.

Сейчас…

В Школе-студии МХАТ с Евгением Александровичем Писаревым выпускаем четвертый курс. Буквально сегодня состоится дипломный спектакль «Двенадцатая ночь». Готовимся к набору на первый курс: в апреле начались прослушивания, ждем, кто придет, какими будут эти молодые люди. С каждым новым витком первый курс становится набирать все страшнее и страшнее, потому что потом начинается долгий и мучительный поиск общего языка. И чем труднее этот поиск, тем сложнее потом расставаться, отпускать, предоставить возможность делать ошибки и идти своим путем. Слава богу, играем спектакли. В родном театре Пушкина — «Влюбленный Шекспир», «Рыцарь пламенеющего пестика» и «Обычный конец света». В МХТ — «Предел любви» и «Мальва», в Театре Наций — «Иранская конференция», в Театр.doc «Штирлиц идет по коридору… »

Фото: Филипп Буткин