О невозможности выстроить инфраструктуру велодорожек, о схожести Москвы с Азией и о премьере своего спектакля «Стражи Тадж-Махала».

Я родился и вырос…

Раннее детство я провел на Олимпийском проспекте, но не очень хорошо его помню. Там была двухкомнатная квартира. Гуляли мы в парке напротив. Лишь относительно недавно, когда поступил в ГИТИС, я узнал, что за теми домами, в которых мы жили, и была театральная общага. Но маленьким я не знал, что там, и мне туда категорически запрещали ходить: сказали, что очень опасно!

Потом, заняв у всех друзей, у которых только возможно, родители купили квартиру на Самотечной. Это был 1997 год, за ним наступил 1998-й, и все поменялось из-за кризиса. Квартиру на Самотеке пришлось сдавать, чтобы свести концы с концами, а мы жили на Речном вокзале вместе с бабушкой и дедушкой в их квартире. В тех хрущевках поселилась московская интеллигенция: профессура, врачи. В двориках были не лебеди из шин, как сегодня, а яблоневые сады и огородики. Царила советская идиллия. Сейчас эти дома на Беломорской улице снесли и возвели там огромные новостройки. Но я часто вспоминаю Левобережный парк, где я катался на санках, и дом бабушки с дедушкой со старинным пианино, кучей шкафов с книгами по физике и фарфором-хрусталем.

Во двор меня спокойно отпускали одного. Да и про лихие девяностые начал слышать только недавно. Так как это было мое раннее детство, то я ничего такого не ощущал, у меня было полно друзей, мы запросто с ними играли во дворе. И хоть мы и жили в этой квартире на Беломорской вшестером, там не чувствовалось стеснения. Родители много работали, а я много учился: «драмкружок, кружок по фото». Не знаю, связано ли это исключительно с тем, что я был маленьким, но для меня 1990-е исключительно счастливое и спокойное время.

Вкус детства…

Ничего специфичного и особенного дома не готовили. Но «Макдоналдс» — я просто обжирался там!..  Мы стояли в этих огромных очередях, чтобы купить пирожков сорок впрок. Хранили их в холодильнике, а потом подогревали. И ели по одному в день, растягивая яблочное счастье на месяц.

Студенчество…

На журфак я поступил лет в шестнадцать, это еще формирующийся человек, не то что сейчас!..  Возвращаясь к теме «Макдоналдса», это не реклама, я не его амбассадор и никогда им не был, но я очень много времени проводил там, когда учился в университете: пятьдесят на пятьдесят примерно. А в эмгэушную общагу я вообще не ездил. Журфак — время внутреннего поиска себя, да и я не самый тусовочный человек. В Щуке я был в общаге, которая находится на «Сходненской» (ее делят с Гнесинкой), от силы раза три, а в ГИТИСе — два.

С нюханьем были проблемы, с выпиванием тоже несладко. Да и в театральном я реально как самый настоящий задротище учился. Не до этого все было точно.

Настоящие москвичи — это…

Не делю людей на москвичей и немосквичей: я же не из партии «Родина». Извините. Но для меня москвичи — мои бабушка, дедушка, мама. Кстати, один раз я пришел в Щуку, и вахтерша сказала мне: «Господи, да у вас же настоящий московский акцент!» Я почему-то это запомнил. Я не говорю «дьверь», «читьверг» и «Маяковскый», хотя мне иногда это нравится: когда хочется поиронизировать, то я использую эти старомосковские штучки.

Москвич поколений для меня — это интеллигенция: человек, у которого большую часть квартиры занимают книжные полки. Когда я готовился к поступлению, то занимался с блестящим педагогом Еленой Исааковной Вигдоровой (у нее есть чудесные лекции на «Арзамасе») — это было такое удовольствие!..  Ты приходишь и просто продираешься сквозь книги, которые реально везде, под ногами бегают какие-то дети-внуки, Елена Исааковна варит тебе кофе в турке и, уточнив, какая в прошлый раз была тема, начинает шпарить, никогда не читая по бумажке: не содержание пересказывает, а разбирает произведение. Не знаю, насколько она москвичка и в каком поколении, но для меня москвичи выглядят так.

Вообще при ответе на этот вопрос у меня перед глазами встает не молодой человек, а эмгэушная профессура. Галина Сергеевна Лапшина, с которой мы до сих пор общаемся в FB, я писал у нее диплом по Некрасову. Кирилл Мошков, главный редактор «Джаз.ру», он вел на факультете музыкальную журналистику. Олег Андершанович Лекманов — я подписан на него в фейсбуке и лайкаю его до смерти. Было очень приятно, когда он пришел на мой спектакль «Самая легкая лодка в мире» в РАМТе: он очень любит Коваля, написал о нем кучу книжек, и мой спектакль ему вроде тоже понравился. Лекманов — мой литературный ориентир. Вот уж кто московская интеллигенция в 138-м колене! Я таких людей, эту, простите за слово, породу просто обожаю: для меня они как любимые книги. Их меньшинство — так было всегда. А сейчас на фоне всеобщего победобесия, мне кажется, быть интеллектуалом не очень модно. Антон Долин недавно в своем фейсбуке спрашивал: «Почему все так ненавидят бардов?» Есть такой антитренд, говорю как автор спектакля про бардов, не будучи при этом ни знатоком, ни фанатом этого движения. У меня действительно есть ощущение, что к ним появилось иронично-ерническое отношение: бесит интеллигенция! Тенденция осуждения за рамками субкультуры. Раньше барды стояли на пьедестале, был пиетет. А сейчас он почему-то начинает исчезать. Но, думаю, авторская песня не пропадет: даже мы с моей группой Fire Granny играли на платформе Грушинского фестиваля (их существует несколько, между ними терки, кто настоящий, а кто нет), мы попали на одно из ответвлений, которое более толерантно — у нас другая музыка. Было очень уютно.

Меня беспокоит, что…

Начинается застой. И это касается не только политики. Ведь ни для кого не секрет, что сменяемость и прогресс идут рука об руку как лучшие друзья. Да и в театре так…  Ой, чувствую, пошел по тонкому льду. Меня сейчас перестанут звать в кино и театр. Но проблема худручества стоит суперостро: такое ощущение, что нет народа! Хотя есть приятные исключения, например назначение Азарова в театре Виктюка. А касаемо того, что происходит с крупными театрами — там все непросто. Мне кажется, театрами должны руководить театроведы, а не актеры, может быть, даже не каждый режиссер. Вот я не знаю ни одного театра, где руководил бы театровед. А было бы интересно. Даешь в театры театроведов!

Сравнивать Москву с другими крупными мировыми городами…

Сложно. Попутешествовав по Америке и побывав в европах, я не могу не признать: что ни говори, а похорошела Москва. При всех «но» мне нравится, как сегодня в глобальном смысле выглядит город: всегда есть к чему придраться, за что поругать и на что всплеснуть руками, но общий вектор мне, не побоюсь этого слова, симпатичен.

Мы же находимся как бы между Азией и Европой: у нас и то и другое — и плюсы, и минусы этого положения. Сейчас азиатская часть начинает превалировать над европейской. Это странно, но ощущение, что чем чище, тем более азиатско в плохом смысле. Я недавно был в Нью-Йорке, и там все просто в говне: везде мусор. А приехал к нам, и у нас все вылизано, как в Туркмении. Что я несу? Все, остановись. Люблю Москву.

В городе мне не нравится…

Я не люблю ездить по Москве за рулем. Когда ты на метро тратишь 15 минут, то на машине будешь ехать три часа и за парковку заплатишь как за полквартиры.

Украшения мне не нравятся. Велодорожки…  Я люблю ездить на велике, мне нравятся самокатики и прокаты — это офигенно. Но я, как человек, который все лето рассекал на прокатном самокате, с ужасом недавно узнал, что дедушку Феди Левина (ученый-биолог Иван Пигарев. — «Москвич Mag»)самокатчик задавил насмерть. Просто ужасно. После этого перестал пользоваться прокатом самокатов. Хотя мне кажется, что проблема не в самих прокатах, а в отсутствии инфраструктуры. Но я не представляю, как можно решить проблему велодорожек, чтобы тебя потом не уничтожили.

Полная жопа с мусором. Надо сортировать, но люди должны понимать, как и для чего. А сейчас ничего не понятно. Ты, как сраный лошара, все сортируешь, а потом приезжает машина и все, что ты насортировал, забирает в одну кучу.

Любимые районы…

Ленинградка. Я с «Речного вокзала» ездил на «Сокол» в музыкальную и обычную школу. Сейчас живу на «Аэропорте». Я обожаю эти районы, они суперактерские: в каждом доме квартира у кого-то из коллег и знакомых. Я хочу сниматься у Учителя и Звягинцева, постепенно к ним подбираюсь — они тоже местные жители — слежу, что они покупают в «Азбуке вкуса», и стараюсь питаться так же, как они — той же колбаской.

Обожаю Китай-город. Кто ж его, старину, не любит? Правда, Покровка и Хитровка сейчас стали местом обитания тусовочных подвыпивших людей.

Нелюбимые районы…

Скорее не районы, а отдельные уродцы лужковской эпохи. Типа здания Военторга рядом с ГИТИСом или «новое» здание цирка Никулина на Цветном.

А с «Сити», между прочим, хорошо. Может, меня это не смущает, потому что я америкалюб. Перед «Сити» офигенно стоит маленький панельный тринадцатиэтажный дом, видно блоки, из которых он состоит. Ощущение, будто он один против всех. Хочу сделать фотку, как «Москва-Сити» наступает на наше советское прошлое.

Если не Москва, то…

Мне нравится Подмосковье. Вспоминая все время дедушку с бабушкой, опять возвращаюсь к ним. Дед был профессором хайлевела в МАИ, и им, 20 академикам, дали в 1950-х построить под Истрой, прямо на водохранилище, дачи — это тогда те места были еще заповедной зоной, а сейчас все обросло Новым Иерусалимом. При первой возможности еду на дачу — для меня это место силы.

Что греха таить? Обожаю Штаты! Так получилось, что я воспитался на всяком блюзе и буги-вуги. Тащусь от этой музыки и езжу специально послушать ее, хотя там она уже никому не нужна — только трем инвалидам и мне. И пока мои любимые исполнители живы, хотя они умирают пачками каждый год, буду ездить в Америку. Были мы тут на The Isley Brothers, и они объявили на концерте: «Нашему первому хиту 60 лет!» А еще я ездил в Мемфис, Теннесси, был в усадьбе Джерри Ли Льюиса и разговаривал с его восьмой женой по телефону. Ни с чем не сравнимое удовольствие, как будто я на броневичке постоял с Лениным. Очень люблю эту музыку: как бы это ни парадоксально звучало, езжу в США за культурой.

Недавно открыл там для себя новое место — мы побывали в Чикаго. Просто офигительно! Посмотрели на Хоппера, любимого художника Дэвида Линча. Чикаго — тот же Нью-Йорк, но без туристов: как турист скажу, что меня бесят туристы. В Нью-Йорке до этого лета я не был года три. Там супергрязно. На нас напал обдолбанный наркоман, он, с прозрачными зрачками, выглядел как ходок из «Игры престолов». Шел за нами, дергал за рукава, но меня спас чернокожий таксист. Это практически завязка для нового спектакля: я уже мечтал поставить что-то про зомби, но, по-моему, мой брат на четвертом курсе меня сейчас опережает.

Зато я поставил про Тадж-Махал. И нет, в Индии я не был. Да и мой новый спектакль не про нее: Индия просто повод. Очень хочу побывать в Азии — нигде там, кроме Узбекистана в детстве, не был.

Премьера спектакля «Стражи Тадж-Махала» в театре Пушкина…

Американский автор индийского происхождения пишет в стиле английской абсурдистской комедии. Офигенно! Потрясающее сочетание. Надеюсь, что все получится. Просто я никогда не работал с таким количеством текста, чтобы вообще без сокращений. Мне, хоть я и фанат театра Погребничко, кажется, что сейчас не очень моден театр текста: все режут, делают образы. А у нас прямо традиционный театр текста вышел. Интересно, насколько это живучий жанр сегодня. Не Тыквером единым!

Безусловно, это спектакль про дружбу. Имеет ли она место в моей жизни?

Имеет. Хотя у меня сейчас такой период, когда чувство дружбы начинает мутировать, что ли. Понимаешь, что вы с друзьями отдаляетесь друг от друга, и при этом неясно, что делать — дружить, потому что так надо, или все бросить? Все же на сегодняшнем этапе дружба связана для меня с совместной работой над общим делом. Я не могу себя назвать трудоголиком, но во время общности труда всегда зарождается дружба.

Вообще, дорогие мои, приходите в театр Пушкина на наш спектакль «Стражи Тадж-Махала». Это классный текст и отличные актеры. Два мужика сторожат мавзолей и много словоблудят — что может быть интересней? Я сейчас ходил на спектакль «Человек.doc. Олег Кулик. Игра на барабанах», там рассуждается о том, что мы единственная страна, в сердце которой лежит труп, да и то полый…

Премьерные показы спектакля «Стражи Тадж-Махала» в театре Пушкина состоятся 12 и 13 ноября, после спектакль можно будет увидеть 4 и 5 декабря.

Фото: Илья Золкин