О том, что, переехав, столкнулся здесь с завистливой, ревностной к провинциальным успехам средой, об ужасных гаражах-ракушках и о том, что необходимо соорудить инженерный купол и поставить санитарные посты, чтобы в Москве было чисто.

Город моего детства…

Это Астрахань.

Наверное, я не буду оригинальным, если скажу, что это прекрасный город на Волге, где я совершенно не помню зимы. Да, выпадал снег, мела метель, Волга покрывалась толстым слоем льда, ходил ледоход. Но Астрахань для меня — это, конечно, лето. Оно наступало всегда довольно быстро. Мгновенно вырывалось: начиналось стремительно, а не через ручьи и проталины. Вдруг все таяло и прорастало — зеленая листва появлялась на деревьях враз. А поскольку жара стояла невыносимая, то к началу лета она уже желтела.

Помню, все мы ходили облезлые — детвора быстро сгорала на солнце, потому что с первыми лучами даже не солнца, а с признаками чистой воды мы все с удочками шли ловить ту самую знаменитую астраханскую воблу. Проводили там огромное количество времени, благо солнце постоянно стояло высоко — ярко и безоблачно. Сгорали немилосердно. Облезали за летний период по несколько раз — кожа не успевала нарастить себя заново, как тут же превращалась в лохмотья. Но это было прекрасное время.

Когда наконец приходила осень, это было счастьем и говорило о том, что жара спадает и можно будет чуть-чуть передохнуть от этого бесчеловечного зноя. Быстро опять что-то сумрачно-снежно-дождливое — тот самый передых на короткое время, лишавший летнего удовольствия.

Астрахань запомнилась, конечно же, водным чудом — устье Волги, где все было подчинено волжским просторам: лодочки, катера, буксиры, большие корабли, транспортные. Это было самое яркое и впечатляющее — огромные туристические белоснежные лайнеры, конечно же, не такие, какие я увидел на море, но тогда они казались невероятными гигантами.

Как я оказался в Москве…

Провинциальный театр, в котором я служил в то время в Петропавловске-Камчатском. Приехал на гастроли в Москву, меня увидели в спектакле «Идиот», где я играл Мышкина. Спектакль проходил на прославленной сцене Малого театра. И я получил приглашение работать в Москве. И вот так в 1981 году я появился в Москве.

Если профессионально мне было не так обидно и тяжело, хотя порой даже печально, то бытово это были скитания, скитания, скитания. Не только слезам Москва не верит — она ничему не верит. От нее ты не ждешь даже каких-то заверений, что вот-вот, и все наладится. Сейчас, да и тогда уже была очень размытая социальная среда. Очень много приезжало из провинции тех самых, кого называли лимитой. Но сейчас если есть материальная подпорка, то ты можешь купить в Москве квартиру и жить и работать здесь. Тогда все решал только элемент прописки. Это было муторно и мучительно, порой опускались руки, через это пробиваться было трудно. Когда я переехал, мне было 33 года — все, оборачиваясь, представляется прекрасным.

Сначала жил, естественно, не в центре. У театра было общежитие, но не было возможности туда заселить меня — я был не один, а с семьей. Очень хорошие, милые люди — москвичи оказались ко мне невероятно добры и помогли с семьей просуществовать здесь первый сезон достаточно комфортно.

Хотя я еще раз хочу повторить: если ты не родился в пределах Садового кольца, то это вызывало недоумение: «А что ты здесь делаешь?», особенно у тех людей, которые были партнерами по сцене — эта среда ревностна к чужим успехам. Если ты приехал и маешься, это можно снести и перетерпеть. Но если ты приехал не бог весть знает откуда и у тебя есть успехи, то ты будешь тычком в глаза тем людям, которые здесь родились и не достигли больших успехов в профессии и, следовательно, в жизни. Это вызывало неприязнь — так всегда. Наверное, и сейчас что-то есть, но исчез институт прописки — сегодня приезжие вступают здесь в свои полные права, у них нет комплекса неполноценности, что обязательно нужно родиться в Москве, иначе ты никто. Тогда это до обидного ощущалось. Какая-то такая не то что несправедливость…  Но к этому быстро привыкаешь, когда понимаешь, что профессионально и бытово ты здесь утвердился, перестаешь на это обращать внимание. Люди, которые еще вчера могли укротить тебя нехорошим взглядом, давно поняли, что поздно так остро тебя воспринимать — это данность.

Сейчас 80% приезжих, неважно, сколько они здесь проживают, а коренных мало. Все настолько размыто, что сказать, чем отличается москвич от немосквича, невозможно — уже ничем. В любом случае столичный город несет с коренным населением свой менталитет, а провинциальный город, неважно, плох он или хорош, свой. Все размывается. Люди прибывают сюда со всех уголков — и это уже такой Вавилон: смешение нравов, стилей, языков и прочее, прочее.

Любимые районы…

Старая Москва: Арбат, Патриаршие пруды — я там долгое время прожил. А сейчас я живу на Ленинградском проспекте — это артерия, соединяющая две столицы, культурную и географическую. Это мои знаковые места. Но опять-таки Москва невообразимо перестроилась, и мне приятно наблюдать за «Москва-Сити», но когда она в архитектурном ансамбле со средой. Когда эти гигантские здания появляются оторванными от комплекса или стоят где-то одинокие, то они выглядят эклектично, не очень вписываются. В Москве это не очень ощущается в отличие от Питера, ансамблевого старинного города, где когда появляется внутри ансамбля что-то воткнутое, то это нелепо. У нас это не то что гармонично, но Москва действительно всякая-всякая, здесь можно найти уголок с любым архитектурным решением.

Я очень люблю Москву, искать здесь какие-то изъяны и недостатки я бы не стал…

Мне кажется, она действительно разгружает свои непомерные потоки за счет хорд, дорог, транспортных колец. Не хватает ухоженности, думаю, виной климат, хотя другие столицы в точно таком же климате пребывают: Дания, Норвегия, Финляндия, та же самая Швеция — там чисто. У нас все грязное, начиная с машин, они такими заезжают в город, и все это остается на дорогах. Это особенно заметно сейчас, когда начинается весна. Хотя город пытаются очищать. Мне бы мечталось, чтобы над Москвой был какой-то инженерный купол, а на въездах в Москву — санитарные посты: чтобы не пускали машину немытую, тем более с грязными колесами. А сейчас каких только машин нет, даже те, которые неизвестно, почему на ходу, они не только свой срок, а несколько сроков изжили, они должны на ходу разваливаться, а седоки из них — выпадать на дорогу, настолько они проржавели. Таких бы машин не хотелось.

Особое отвращение у меня вызывают гаражи, одно название, вот эти металлические ржавые коробки, которые, как правило, располагаются вдоль железнодорожных путей. И в какой бы аэропорт ты не ехал, ты все это видишь и думаешь, когда это отвратительное зрелище исчезнет. Они все уродливые, занимают огромные площади. А особая мерзость — эти так называемые ракушки во дворах. Ссылаются на то, что они для льготников. Может быть, но не думаю, что у нас такое количество ветеранов. Но я терпеть не могу это, я за цивильные стоянки: многоярусные, подземные, какие угодно, лишь бы не это уродство. На месте этих площадей можно было организовать газоны и детские площадки. Всякий раз, когда я их вижу, а видеть их приходится все время, хотя во дворе у нас нет этого отвратительного изобретения, думаю: «Когда же это закончится?» В свое время их было изготовлено несколько миллионов десятков — больше, чем жителей, и эта отвратительная дрянь была разбросана по всем городам и весям. Понимаю, что мои слова вызовут бурю негодования у владельцев, для них это вторые, а то и третьи квартиры. Но и пусть, у меня тоже машина, которая стоит либо на подземной стоянке, либо во дворе, а не в этих уродливых образованиях, которые заполонили все. Я желаю не только московским властям, но и властям всех городов беспощадно уничтожить эту гадость.

Москва по сравнению с заграничными городами…

По драйву для меня это Нью-Йорк, я бывал там много-много раз.

Спектакль «Фальшивая нота» в «LA’ Театр»…

Французский драматург. Послевоенная Германия. Встретились два пожилых человека: один стал великим дирижером, второй стал поклонником музыки. И однажды в великом музыканте и дирижере узнал юношу, который когда-то в концлагере застрелил его отца. Я играю вот этого человека, потому что мой партнер Игорь Ливанов сказал, что он будет играть дирижера — у него благородная внешность, даже бороду отпустил.

В том же театре идет постановка «Слухи». Редко в Москве в репертуаре любого театра найдется спектакль, который так долго существует. Я в этом спектакле с самого начала.

1 апреля в «LA’ Театр» — «Слухи», 22 апреля — «Фальшивая нота».

Фото: Persona Stars