Об интеллигентности коренных москвичей, мысленных путешествиях во время самоизоляции и новой нетипичной роли в сериале «Псих».

Я родилась…

В венгерском городке на границе с Австрией. Папа, офицер, служил там. Уже в своем петербургском детстве я поражала всех названием этого города — Кишкунмайша, как будто разговариваю на тарабарском языке. Городок был военный. Детей рожали много, малышня гуляла везде сама, без нянь и мам: мамы либо работали, либо занимались домашними делами. Я жила в Кишкунмайше до четырех с половиной лет и хорошо помню, что к этому возрасту была вполне самостоятельной: сходить одной в магазин было для меня обычным делом. Однажды хотела сделать маме сюрприз на 8 Марта: сбежала на полигон нарвать букет маков, меня потом всем городком искали. Любила, как и все дети, гулять сама, проверяла лужи. Так что мое детство было незабываемым. Спустя 27 лет мы приехали туда с родителями, увидели наш дом, площадку, полигон. Сейчас всего этого уже нет. Мир очень сильно изменился, поэтому наши дети, к сожалению, лишены такого детства.

Но эта внутренняя свобода, заложенная благодаря сложившимся обстоятельствам моей жизни, со мной и по сей день. И я, конечно, единоличница: сложно уживаюсь в коллективе, мне бывает непросто работать в большой команде.

Училась…

В физико-математической школе в Ленинграде. В девятом классе пошла заниматься в театральный кружок. Упросила родителей, потому что они были против. Говорили, что у меня нет времени, что нужно отучиться в старших классах, решить, куда поступать, окончить подготовительные курсы. Конец 1990-х годов, кино как такового нет, зато активно обсуждается личная жизнь артистов. Это, конечно, вызывало у родителей страх и испуг за судьбу ребенка. Папа убеждал, что сначала я должна получить нормальную профессию, а потом идти куда захочу. Для него моя тяга к актерскому ремеслу была настоящим коллапсом. Но я попросила родителей дать мне шанс попробовать. Если за год ничего не получится, на следующий пойду туда, куда захотите. И это было ловушкой для родителей и выходом для меня. Рассудив, что в Петербурге на тот момент был один-единственный ЛГИТМиК (сейчас РГИСИ), а в Москве целых пять театральных институтов, соответственно, и шансов поступить больше, я поехала в Москву.

Первые впечатления о Москве…

Мне было 16 лет, когда я приехала в Москву поступать в театральный. Одна в таком большом городе! Это был сложный период: уходил из жизни мой дедушка, маме срочно пришлось ехать к родителям в Тулу. Сколько же я блуждала в московском метро! Битых полчаса никак не могла понять, где же мне нужно выходить, чтобы попасть на Старый Арбат. Этот страх к московскому метро в сравнении с ленинградским, где две-три пересекающихся ветки уже много, сопровождал меня еще какое-то время.

Возможно, если бы я жила в Питере на 3-й улице Строителей, дом 25, где нас всех все объединяет, то не так сильно почувствовала бы разницу. Но я приехала из самого сердца Петербурга, где в соседнем доме Пушкин встретил Анну Керн, а в доме с пятиметровыми потолками, где мы жили, стояли шкафы времен Екатерины II. Раньше в этом доме располагались Екатерининские полки. Игры в казаки-разбойники на петропавловских крышах или в прятки в нашей коммунальной квартире, тайные лабиринты сквозных дворов Петербурга, которые до недавнего времени еще не были перекрыты, — все это уже было частью меня.

Поступив в Театральный институт им. Бориса Щукина, я попала в общежитие Гнесинского училища на Хорошевском шоссе. Третий этаж этого огромного здания из красного кирпича как раз принадлежал Щуке. Мы жили абсолютно интернациональной компанией — осетины, корейцы — кого там только не было! Кто-то жарил селедку, кто-то в свои национальные праздники на балконах резал баранов. Для меня, девочки, воспитывавшейся в интеллигентной семье, жизнь в общежитии не была так страшна, как могло бы показаться, глядя на меня со стороны. Удивительным образом во мне всегда уживался микс воспитанности с желанием нашкодить. Однажды, когда я еще работала в «Современнике», разговорилась с завлитом театра, замечательной Евгенией Борисовной Кузнецовой, о моем ленинградском прошлом. Она искренне удивилась, узнав, что я играла на арфе, живя в коммунальной квартире, по которой бегала вместе с другими детьми: «Марина, вы же играли на арфе! Я думала, вы жили в квартире с антиквариатом!» На что я отвечала: «Ну примерно так и было, только вместе с нами в квартире жили еще 13 семей!»

Живя в общежитии, я знала, что в субботу в шесть вечера мне необходимо стоять на вахте и ждать звонка родителей. Что бы ни произошло, тусовка или экзамен, как штык должна быть на месте либо предупредить о том, что не смогу в это время присутствовать (спустя время появился пейджер, поддерживать связь стало легче). Это было время романтики, с одной стороны, а с другой — мне очень не хватало питерских мест. Поэтому в свободное время много гуляла по Москве в поисках кафе, дворов-колодцев, которые напоминали бы мне атмосферу Петербурга. Помню, ходила и заглядывала в окна. Видя люстру и кусочек какого-нибудь шкафа с книгами, сочиняла историю, как живет эта семья, почему были выбраны именно эта люстра и эти шторы, что наклеено на окнах и так далее. Арбатские переулки рядом с училищем, Патриаршие пруды — эти места были исхожены вдоль и поперек.

Любимый пеший маршрут пролегал от Арбата до «Баррикадной», дальше мы с ребятами из осетинской студии ехали на метро. Время тогда было неспокойное, в Москве взрывали дома. А у нас не было регистрации. И всех нас забирали у одной станции метро, потом выясняли в деканате училища, кто мы такие, и через какое-то время выпускали. Мы ехали до «Смоленской», дальше нас опять забирали и снова уточняли, откуда мы.

Так что первый год в Москве прошел в адаптации, было холодно и некомфортно. Мне очень хотелось обратно в Петербург. Но так уж я устроена, что не пасую перед трудностями, а пытаюсь их преодолеть. И вот в тот момент, когда вдруг я немного расслабилась и почувствовала, что в Москве есть какая-то особая атмосфера, город меня принял, и я его полюбила. А когда полюбила, случился мой первый большой проект в кино под названием «Северное сияние» с Александром Викторовичем Збруевым.

Сейчас живу…

В уникальном месте в Москве, хотя подчас кажется, как будто это и не Москва даже: кругом лес, дети кормят белок, общаются с бобрами, собирают грибы и ягоды. Ни за что не променяю Покровское-Стрешнево на центр города. Для нас это как попасть в каменный мешок.

Москва вызывает ассоциацию…

С купчихой. Когда-то прочитала потрясающую статью Григория Ревзина по поводу переходного периода от лужковской Москвы к Москве Собянина. И вот этот образ купчихи был абсолютно точно и очень талантливо передан Ревзиным. С одной стороны, богатая и воспитанная, но с другой — на ней так много всего, что ты со своими петербургскими взглядами воспринимаешь ее уже отчасти мещанкой.

Мне не нравится в Москве…

Иллюминация на Новый год. В той же Европе, например, на центральных площадях протянуты привычные уже рождественские лампочки. Смотрятся они куда более эстетично. Когда в Москве видишь, как вход в арку дома украшен каким-то невероятным световым элементом, понимаешь, что сжигаются твои деньги: ты платишь немаленькие налоги и имеешь право узнать, зачем это происходит. Или ярмарки, которые не отличаются изяществом и предложением. Понятно, что мы так устроены, что в отношениях с властью, наверно, больше концентрируемся на плохом, чем на хорошем, но всегда хочется услышать ответ на свой вопрос и беспокойство. А ответа нет. Почему так происходит, что власть решает за нас, априори считая, что эти решения оптимальны, а все другие мнения — крики муравьев? Власти предержащие тоже ездят по миру, все видят, неужели мы слеплены из разного теста? Или же просто коррупция существует в таких формах, что им все равно, какой визуальный образ получается в итоге, главное — освоить бюджет?

Мне не нравится, что некоторые старые усадьбы, особняки не восстанавливают, они рушатся у тебя на глазах или их рушат по чьему-то заказу.

Каждое утро, гуляя с собакой в Покровском-Стрешнево, прохожу мимо усадьбы, которая стоит в заповедной зоне, принадлежащей государству. Там живут люди, жарят шашлыки, чуть ли не парятся в бане. Кстати, на территории парка есть и другие постройки, где даже телефон не берет. Видимо, город закрывает на это глаза.

Когда в пандемию весной начали закрывать парки, я этого не поняла. Ведь там тебе гораздо легче разойтись с кем-то, чем на узком тротуаре. Людям для иммунитета нужен и свежий воздух, и витамин D. А наш парк «Покровское-Стрешнево» не просто закрыли, на каждом входе стояла Росгвардия. Я не могла даже в 6–7 утра, когда еще никого нет, выйти на пробежку, позаниматься спортом. Это было абсурдно.

Мне не нравится, что в обществе отсутствует культура. К сожалению, на протяжении всей истории России культурная прослойка развитых думающих людей, та самая интеллигенция, истреблялась и не раз. И если в советское время, несмотря на хамство в очередях, еще сохранялось какое-то уважение к старшим, родителям, к женщине, почтение к учителям, то, на мой взгляд, в 1990-е годы ситуация только усугубилась. Те, кто был более пронырлив, пошли во власть. Беспринципность оказалась на коне. Интеллигенция из НИИ так и осталась за некоторыми исключениями бедной интеллигенцией из НИИ либо вместе со своими детьми, выросшими в айтишников, эмигрировала за рубеж. Поэтому наш культурный код до сих пор полностью не восстановился.

Свобода одного заканчивается там, где начинается свобода другого. Если в каждой семье будут выстроены культурные традиции в воспитании ребенка, мы не будем получать столько хамства в ответ на спокойную просьбу где-нибудь в самолете уменьшить громкость мультика. Любовь проявляется не в том, что я вижу недостатки, а в том, что хочу их исправить. Любую ситуацию можно исправить, начав с себя.

Да, конечно, изменилось время, родители вынуждены зарабатывать. Время идет, поколения не успевают общаться друг с другом, и в итоге получается, что родители не знают своих детей. Происходят ужасные вещи: дети выгоняют родителей из квартиры, берут в руки оружие. А все от того, что мы просто не знакомы со своими детьми. Пытаясь сделать из них вундеркиндов, оплачивая репетиторов и всевозможные курсы, не успеваем элементарно просто поговорить. И я сейчас не о брошенной на ходу фразе «Как твои дела?», я про услышать и понять. И это глобальная проблема. Поколения отрываются от своих корней, перестают нуждаться в стране, в которой родились.

Хотя, конечно, когда в Москву приезжают наши друзья-иностранцы, город всех потрясает. Когда имеешь возможность видеть здесь лучшее, ходить в прекрасные рестораны, рискуешь получить от города не совсем объективное впечатление.

За последние десять-пятнадцать лет в Москве…

Открылись замечательные Еврейский музей и центр толерантности и музей современного искусства «Гараж», за который хочется сказать спасибо Дарье Жуковой и Роману Абрамовичу. Это круто!

Привели в порядок парк Горького. Начали строить жилые комплексы с цветными фасадами — это хоть как-то радует глаз. Потому что серая масса домов с квартирами-ячейками пугает, сразу вспоминается роман Замятина «Мы».

Хочу изменить в Москве…

Отношение к детству, к следующим поколениям. Например, для меня в городе совершенно отсутствует разнообразный детский сегмент. За полгода обхожу с детьми все существующие музеи и заслуживающие внимания детские спектакли. А дальше я не знаю, куда идти и что смотреть. Надеюсь, скоро в полную силу заработает Политехнический музей. Правда, в масштабе такого огромного города и таких денег в Москве должно быть гораздо больше интересных общедоступных площадок, куда можно сходить с детьми.

Если сравнить, например, с Манхэттеном, то там есть и American Museum of Natural History, и Children`s Museum и The Metropolitan Museum of Art, Central Park с безумным количеством чудесных игровых площадок. Понимаю, сложно взять и сделать все за год. Но можно же не каждый раз класть плитку — взамен не для галочки открывать продуманные детско-юношеские центры, которые действительно могут заинтересовать чем-то подрастающее поколение. Умение анализировать, думать, рассказывать историю страны — такую, какой она была в реальности, — вот то, что нужно закладывать. Понимаю, что тем, кто нами управляет, это не нужно. А мне нужно. В свое время сын так увлекся Московским Кремлем, что из пластилина вылепил все башни, знает о них лучше меня.

Вспомним о том, какой вклад российские меценаты — Морозовы, Третьяковы, Рябушинские — сделали когда-то в свою страну: на поколения вперед. И я хочу спросить, а что наша «верхушка» делает для следующих поколений?

Главные отличия москвичей…

Если мы говорим о коренных москвичах хотя бы во втором-третьем поколении, то на самом деле их в Москве не так много. Коренных москвичей не видно, они как бы смотрят на все происходящее со стороны, изнутри, в ожидании того, к чему все это приведет. Коренные москвичи интеллигентны, и эта интеллигентность — молчащая, замыкающаяся в себе. Эта черта роднит москвичей с русскими людьми в целом. Мы очень терпеливы, обладаем каким-то особым в этом смысле кодом.

Элементарный пример. В центре одного из немецких городов на месте старейшего корта планировали построить дома. Собрались люди, которые всю жизнь играли на этом корте, и, несмотря на выданное городом разрешение на строительство, корт остался на своем месте. У нас же человеку сложно с успехом противостоять власти, но бывают и исключения. Горжусь екатеринбуржцами, которые отстояли свой сквер! Это круто!

Конечно, в Москву стекается большое количество людей из разных уголков страны, и каждый старается тянуть в свою сторону, как лебедь, рак и щука. Возможно, поэтому среди москвичей нет такой сплоченности, как в других городах.

Еще удивляюсь тому, что вид из окна москвичам как будто не так и важен. А для меня это необходимость, ощущение жизни.

Сравнивая Москву с другими мегаполисами…

Скажу, что в Нью-Йорке идеи важны больше, чем деньги. Там больше свободы и в хорошем смысле слова творческой наглости, экспериментов. Нью-Йорк — эмоциональный подросток с яркими чувствами, влюбленностями и даже выкриками. В последнее время чувствую, что Москва уже приближается к нью-йоркскому ритму жизни. В Москве появляется все больше и больше ресторанов мирового уровня, по качеству и сервису не уступающих нью-йоркским или лондонским заведениям. Но и Нью-Йорк, и Лондон, и Москву объединяют дорожные пробки. При этом если в Нью-Йорке можно ходить пешком или в крайнем случае добежать куда-то в пределах нужного района (тут я представляю себя бегущей по улицам Нью-Йорка со сценарием под мышкой), то в Москве нет такой пешей досягаемости, зато лучше развита сеть общественного транспорта.

Мне не хватает в Москве…

Того времени, когда мы были свободны от гаджетов. Идя по городу сейчас, не замечаем его. Не обращаем внимания на мелочи, которые на самом деле насыщают нашу жизнь настоящей красотой и глубиной. Живем в Москве, не зная ее. Точно так же, как люди живут в центре Петербурга и не понимают, что каждый дом имеет богатейшую историю. Хоть сценарий пиши!

Думаю, мы одно из последних поколений, которое помнит мир без гаджетов. Этакие динозавры, живущие на стыке времен: помним то время, но уже пристроились к сегодняшней жизни.

Очень люблю старую Москву…

Особняки работы Федора Шехтеля — его дом в Ермолаевском переулке, дом Степана Рябушинского на Малой Никитской, Фарфоровый дом на Мясницкой, здание МХТ, которое Шехтель реконструировал совершенно безвозмездно. Очень люблю дома той эпохи с высокими потолками и двойными распахивающимися дверями, которые дают ощущение пространства, открывающегося перед тобой.

Отмечу и некоторые потрясающие дома, а ныне посольства: дом Дерожинской в Кропоткинском переулке с фресками Борисова-Мусатова (сейчас в этом здании располагается посольство Австралии), дом купца Игумнова на Якиманке (сейчас там посольство Франции).

Такая Москва мне близка, она как будто отражается в моем петербуржском прошлом.

Помню, в школе у нас был предмет «История города», который мы обязательно должны были сдавать. К нам в Петербург постоянно приезжало большое количество друзей и родственников, мы ходили все вместе по городу, рассказывая об истории домов, а иногда даже брали экскурсоводов. И вот это необходимое для меня знание города, в котором живешь, осталось и сейчас. Мы и в Москве периодически ходим на экскурсии: «Москва романтическая» по булгаковским местам, по московскому подземелью, родители были на ночной экскурсии от Остоженки по Зачатьевским переулкам и монастырю. Недавно узнала, что, оказывается, у МИДа есть экскурсии по посольским домам, на которые можно попасть один раз в год.

А вообще люблю смотреть на Москву с высоты птичьего полета: так лучше видишь все артерии города. Но в небоскребах я бы не жила, хотя никакого раздражения они у меня не вызывают и даже вполне органично смотрятся в Москве.

Любимые кафе и рестораны в Москве…

Те, откуда можно обозревать Москву с высоты. В этот момент видишь в ней какую-то трогательность, город не давит на тебя. Назову, пожалуй, White Rabbit на Смоленской площади. Очень нравятся маленькие уютные кофейни. Например, Coffee First на Крымском Валу: у ребят прекрасный кофе и изумительные десерты.

Если не Москва, то…

Нью-Йорк и Лондон. А сейчас Подмосковье. Эта любовь возникла во время съемок в картине «Северное сияние». Стояла очень красивая осень, снимали в основном на Николиной Горе. Чуть-чуть похолодало, вокруг было много желтой листвы. Помню то легендарное кафе, в котором мы все время обедали с Александром Викторовичем. Вокруг сосны, дачи. Я тогда написала, что очень хочу дом в соснах. И моя мечта сейчас сбывается. Мы с мужем строим дом за городом. Прочитала как-то у Татьяны Толстой, что у каждого из нас есть дом, связанный с нами пуповиной, где абсолютное ощущение счастья и своего идеального пространства, где тепло и уютно, где живет твоя семья и где ты можешь побыть наедине с самим собой. Наша с родителями кочевая военная жизнь не подразумевала «дома, связанного с нами пуповиной», но мне очень хочется, чтобы у моих детей был такой дом. Пересекаясь с большим количеством людей, подчас замечаю, что они не живут «здесь и сейчас», потому что в них сидят комплексы, дисгармония, связанные с недолюбленностью и какими-то обидами из прошлого. Одна из главных фундаментальных вещей для формирования и развития личности — это любовь, она дает уверенность в своих силах. Знаю это по себе, ведь с детства жила в любви, и это самое главное, что дали мне мои родители, бабушки и дедушки. Настало время создать родовое гнездо и для моих детей, и для родителей, живя в котором будет казаться, что тут счастливо было нашим предкам, где будет хорошо нам и нашим внукам.

Застать в Москве…

Меня можно в театре. С Сергеем Васильевичем Маковецким играем в спектакле «Папа». Поставлен он по очень известной одноименной французской пьесе Флориана Зеллера, получившей премию Мольера. Чаще всего сейчас спектакль идет на сцене театра Пушкина с ограниченной рассадкой. Перед каждым спектаклем, как и перед началом съемочного дня, все мы проходим тесты на COVID-19.

Ситуацию с коронавирусом…

Никак нельзя было предугадать. Еще в феврале я слетала в Милан, в эпицентр пандемии. Мама попыталась остановить, но я отмахивалась, мало веря в то, что это возможно. Но когда пандемия всех нас накрыла, в ностальгии по той прекрасной жизни в один из дней я начала публиковать в инстаграме все наши путешествия за год. Оказалось, что мы выезжали раз тридцать — Париж, Нью-Йорк, Япония, Германия. А прошлое лето в Италии было у нас одним из лучших. Путешествовали по маленьким городкам, были на море. Дочка до сих пор говорит, что это ее любимая страна. Помню период, когда я была одинока и очень по этому поводу переживала. Тогда подружка попросила описать моего будущего мужа. Я помню, как сказала, что мой муж будет летать со мной на выходные слушать оперы в Милане или смотреть выставки в Нью-Йорке. Хочу открыть тайну: мне повезло, я его встретила. Муж заразил меня любознательностью. Я даже ушла из театра, чтобы почувствовать внутреннюю свободу! Актерской профессии ведь нельзя научиться, сидишь ты в здании или играешь каждый день в одних и тех же спектаклях. Поэтому, много путешествуя, видела, как живут в разных городах, общалась с людьми и получала такую колоссальную подпитку, которая дала мне нужный драйв в профессии!

Сейчас…

Будучи запертыми, мы закрываем глаза и все равно путешествуем. Представляем, как сворачиваем на эту улочку, заходим вот в этот ресторанчик, смотрим вот эту новую выставку, гуляем по площади.

В режиме самоизоляции я как человек, воспитанный в военной семье, постаралась дома все системно организовать. Иначе просто расплывусь: не только с точки зрения формы, но и содержания. Если нет режима и планов на день, неизбежно наступит какое-то вакуумное состояние, когда ты теряешь желания, мечты, цели. Для меня это чудовищно. Дети занимаются с педагогами, я перебрала все шкафы, свой гардероб, начала учить французский, каждый день занимаюсь спортом.

В сериале Федора Сергеевича Бондарчука «Псих» сыграла небольшую, но не совсем типичную для меня роль. Моя героиня — Александра, девушка из Владивостока, которая уже давно живет в Москве, на Патриарших. Владивосток в ней распознается не сразу, сидит достаточно глубоко, но, когда надо, бурно кипит и будоражит. Сериал c 5 ноября запустился на more.tv.

Я очень рада, что в творческой биографии сейчас чаще всего возникают именно нетипичные для меня роли. Я готова к ним и легко иду на эксперименты, как это было в «Домашнем аресте». Вообще я тут поняла, особенно после седьмого сезона нашего «Мосгаза», когда позвонили продюсеры и поздравили с большим успехом прошедшего «Катрана», что становлюсь таким абсолютно народным персонажем. То меня воспринимали как несколько шепелявящего преподавателя истории, спрашивая, шепелявлю ли я, то как Екатерину Великую, с которой надо поаккуратнее, иначе может дать жару, то как следователя. Когда в творческой биографии актрисы есть одна знаковая роль, это уже большая удача. Когда таких ролей у тебя несколько, они разные, нет эксплуатации одного и того же образа, для меня это и есть профессия. И, конечно же, для меня как для актрисы такие знаковые роли очень ценны.

Если честно, считаю, что в «Психе» у меня самая крутая, четко выписанная роль. Не могу не сказать за это спасибо Паулине Андреевой. У моей Александры есть бэкграунд, есть сегодняшняя жизнь и есть проблема, которую ей надо решить. Я вообще обожаю работу со сценарием до съемок. Это как кроссворд или пазл. Когда все вдруг сходится, правильно покопавшись, находишь в себе черты своей героини. Мне нравится брать персонажа нестереотипно, детально выстраивая роль.

Могу сказать, что купаюсь в любви моего зрителя, очень доброго и интеллигентного, и надеюсь, что персонаж Александра в «Психе» только подогреет эту любовь.

Фото: Валентин Блох