Об особой среде обитания в районе Арбата, о перемене нашего отношения к любви, жизни и смерти и о том, зачем люди ездят за границу.

Я родился…

31 марта 1938 года в роддоме имени Грауэрмана на Арбате. Собственно, там родилось пол-Москвы. Моя мама, Татьяна Александровна Збруева, имела дворянские корни. Моя бабушка носила титул баронессы, а дед был успешным адвокатом. Мама, получив актерское образование, даже успела поиграть в немом кино. Ее однокурсником был режиссер Александр Роу, подругой — жена Евгения Вахтангова, Надежда Михайловна, которая сыграла в моей актерской судьбе немаловажную роль.

Мой отец занимал высокий пост при Наркомате связи, ездил в США перенимать опыт в телевидении. А потом по подложному доносу его арестовали и расстреляли. Его расстреляли до того, как я родился.

После ссылки в Рыбинске, где мы жили с мамой несколько лет, в самый разгар войны мы вернулись на Арбат.

По Арбату тогда еще ходили троллейбусы, а тротуары были широкими. Вообще Арбат для меня — абсолютно священная улица. То, что сегодня переименовывают арбатские переулки, иначе как кощунством назвать не могу. И я не запоминаю этих названий, потому что для меня они звучат так, как в детстве — Серебряный переулок, Кривоникольский, Ржевский. В этих названиях заключен для меня воздух Арбата. Моего Арбата.

Москва моего детства…

Это было очень давно и это невозможно забыть. Я ностальгически устроенный человек, поэтому если вспоминаю о московских переулках, то всегда о том, что было когда-то. Время моего детства дает пищу для жизни сегодняшней.

Москва для меня…

Мой Арбат, мои улицы. Я там играл на гитаре, гонял голубей. Во дворах собирались группами из разных домов, ставили патефон и устраивали танцы. Или просто все мы, человек двадцать ребят, собирались за каким-то столом. Раньше ведь не было никаких детских площадок, как сейчас. Стояли столы, росли деревья, и нам этого было достаточно. Праздновали во дворах дни рождения, повзрослев, покупали вино, портвейн, приносили из дома какую-то закуску. И каждый праздник был большим событием для всех нас, чувствовалась общность.

Мы любили свою улицу, свои дворы, переулки, защищали их, часто дрались с кем-то, но всегда спина к спине с друзьями защищали нашу арбатскую правду.

В районе Арбата была особая московская среда обитания, достаточно вспомнить замечательную Собачью площадку. Нет, там не выгуливали собак, история этого места уходит далеко в прошлое — Стрелецкая слобода Ивана Грозного, царский псовый двор. Собачья площадка была вымощена булыжником, по которому носились тройки, а вокруг стояли старые купеческие дома. Все это исчезло в 1960-х годах, когда начали строить Калининский проспект.

На Арбате было пять кинотеатров, в которых шли совершенно потрясающие старые фильмы с прекрасными актерами. Такая школа жизни, которую прошли эти люди, понимание правды существования, профессии, искренности — все это вряд ли знакомо сегодняшнему поколению артистов. Те фильмы я смотрю до сих пор.

Мы жили в общих квартирах, где иногда проживало по три-пять семей, с общей кухней, где у каждого была своя газовая плита. И все были так дружны, так выручали друг друга! Нам всегда было к кому обратиться, мы общались, веселились — всегда вместе. Порой не закрывали дверей своих квартир, потому что в этом не было нужды.

В ту пору существовал не только настоящий кинематограф, но и настоящий театр. Поскольку моя мама — актриса, а старший брат — актер театра Вахтангова, да еще и жил я рядом с театром Вахтангова, с самого детства получил прививку в виде любви к театру. И, конечно же, несмотря на голубей, гитары, выпивки, дворовое хулиганство, которое было очень развито после войны, пересмотрел все спектакли театра Вахтангова по несколько раз. Играли Шекспира, Островского, Чехова. Приходя в театр, разыгрывал тот или иной образ, знал роли наизусть. Прошло время, и я понял, что таким образом самообразовывался.

Даже некоторых ребят из шпаны я приучил ходить в театр. Кроме спектаклей театра Вахтангова пересмотрел весь репертуар МХАТа и Малого театра. Помню великую Веру Пашенную, Игоря Ильинского, который играл Хлестакова. Это было что-то невероятное! Сейчас так практически никто не может играть. И дело не только в том, что мы видели тогда настоящее, искреннее, неподдельное. Просто жизнь была другой.

Сегодняшнее настоящее очень сложное и трудное, а будет ли будущее? Никто этого не знает. Поэтому человек часто возвращается к прошлому, живет им. При всей трудности того, что происходило, мое прошлое было замечательным, прекрасным и удивительным, потому что мы все друг друга очень любили.

Если сравнивать Москву и мировые мегаполисы…

В разных европейских городах существует так называемый старый город, куда приезжают туристы. Приезжают, чтобы увидеть, каким был этот город раньше, как строили тогда, каким воздухом дышали. К сожалению, в Москве практически не осталось ничего из того, что было когда-то. Новый город задавил старую Москву. А ведь когда-то по Арбату скакала конница Мюрата, в доме №14 квартировал Пушкин, представивший там только что написанного «Бориса Годунова», а ближе к нашему дому №20 жил Булат Шалвович Окуджава.

Почему люди едут за границу? Хотят посмотреть то, что никогда не видели: старый Будапешт, Прагу, великий Париж, то, что строили когда-то их предки. Там есть та самая атмосфера, которая выстроилась, когда мы были еще маленькими, когда жили наши деды. Это надо беречь и всегда об этом помнить. И, мне кажется, в этом должна быть основа нашей культуры.

Говоря об изменениях…

Вспоминаю цитату Иона Друцэ, замечательного молдавского писателя: «История, дорогие мои, — это наука, рассказывающая, как двигалась жизнь, как она произрастала, как вырастали новые звонницы, города. Это наука в каждом человеке. Человеческая история — наука каждого из нас».

Сейчас настало совершенно другое время, другие люди. Никто особенно никому не нужен, люди разъединились, забывают свою историю.

Эти изменения особенно сильно проявились в связи с тем зонтиком трагедии, который повис над всеми нами. Люди по-другому стали относиться и к любви, и к жизни, и к смерти других людей. Нет сопереживания. Человек стал суше. Боль другого сегодня не волнует. Тогда как раньше человек умел сопереживать. Сегодня, проходя мимо, на бегу можно сделать вид, что удивился смерти: «Что вы говорите, кто умер? Неужели это так?! Ай-яй-яй!» — и тут же начать разговор о том, как подорожала колбаса.

Духовного, к сожалению, все меньше и меньше.

Конечно, вместе с людьми изменился и город. Сегодня Москва разрослась до каких-то неимоверных размеров — улиц и стоянок, домов, похожих один на другой. Без путеводителя практически невозможно найти то, что тебе нужно. А тогда встретишь кого-то на улице и всегда знаешь, живет он на Арбате или нет, из Москвы или нет. Раньше были прекрасные ориентиры — ориентиры настоящего старого великого Арбата, его переулков. Улица Веснина (сейчас Денежный переулок), старые районы Москвы, от которых больше ничего не осталось. Это все грустно, потому что когда ломают твою молодость и выстраивают на ней что-то такое холодное, то все чаще и чаще обращаешься к тому, что грело — к старой Москве, к Арбату, моей родине. Это не значит, что не должно ничего меняться, но сохранять историю, сохранять хорошее обязательно нужно, потому что это наши мамы, бабушки, это наши корни.

Конечно, наука идет вперед, наверно, строят что-то новое, но во что все это превратится?

Сейчас я даже во сне вижу ту самую Москву, которую я очень и очень люблю.

Хочу изменить…

Отношение людей друг к другу, к жизни, к окружающему миру. Перестать втыкать повсюду многоэтажные коробки, чтобы побольше заселить людей, которым там будет неуютно.

Гуляя по Москве…

Люблю так называемое публичное одиночество, так как я человек не очень коммуникабельный. Иногда просто выхожу и иду по старым улицам туда, куда глаза глядят. Просто иду, без какой-либо цели. Замоскворечье, Хамовники, арбатские переулки. Могу сесть за столик кафе напротив дома №20, заказать кофе и смотреть на окна квартиры, где когда-то жил.

Ситуация с коронавирусом…

Сильно сказалась на людях во всем мире. Это трагедия, чума. Люди только и думают о том, как бы самим не попасть в общую компанию тех, кого мы теряем. И это страшно.

Что касается театральной жизни города, то это вообще особая вещь. Театр предназначен для публики. Он не может просто разыгрываться где-то на кухне или в какой-то небольшой комнатке. Театр требует зрителя, потому что зрительного зала и магии сцены никто не отменял. Та отдача, которая идет со сцены в зрительный зал, обязательно возвращается на сцену. И наоборот — энергия зрительного зала приходит на сцену и очень помогает артисту быть рядом с теми, кто находится в зале. Возникает взаимосвязь. Даже если сегодня в театре могут присутствовать только 50% зрителей. Да, многие актеры привыкли, что зрительный зал полон.

Бывают разные периоды — подъемы, спады, но театр — живой организм, нужный людям. Только с театром можно по-настоящему дружить и друг другу подать руки — артист зрителю, а зритель артисту. Так мне кажется.

Отдача артистов — как при полном зале, при этом зрители всегда очень благодарны актерам, выходящим ради них на сцену. Так что тот, кто любит театр, всегда придет. Несмотря ни на какие метаморфозы.

Кинематограф — это великое искусство, но оно очень созерцательно. Театр же всегда был, есть и будет. Ничего с ним не произойдет. Смотрите репертуар и приходите в театр. Приходите к нам в «Ленком». Мы будем вам очень и очень рады!

Фото: Илья Золкин