Об исчезающих звуках и запахах Москвы, москвичах-театралах, поправках к Конституции, своем спектакле «Ромео и Джульетта» и предстоящем столетии Молодежного театра.

Я родился…

В Москве, на окраине, где когда-то была деревня Черницыно. Когда мне было около года, родители переехали в квартиру на Пресне, где я прожил на Шмитовском проезде до 27 лет. По Шмитовскому проезду ходил трамвай. Между прудами, которые были видны из моих окон, был подземный проход под Шмитовским, и мы детьми залезали туда слушать звуки трамвая и бурление воды. Теперь звуки трамвая — прошлое. Как и запах шоколада с «Красного Октября», который иногда гулял по Остоженке, когда я учился в ИнЯзе.

Раньше Пресня была типичным заводским районом. В 90-е годы предприятия начали закрываться: и Сахарорафинадный завод имени Мантулина, и Трехгорная мануфактура, и Лакокрасочный завод, на котором работала моя мама. В одном из цехов завода шарикоподшипников был самый большой рейв-танцпол в Москве. Со временем вместо фабрик построили лофты и элитное жилье.

В детстве я часто бывал в районе Тишинки, моя языковая гимназия №1513 была за гостиницей «Пекин», а мой троллейбус №54 останавливался на Тишинской площади. Там рядом в 90-е стоял маленький ларек-лавашная с большой печкой — тандыром (мы еще этого слова не знали). Горелый лаваш продавцы давали нам бесплатно.

Любимые места…

Мне, как, наверное, и любому москвичу, нравятся те части города, которые изменились меньше всего. Например, Нескучный сад, который по сравнению с парком Горького сохранился. До сих пор люблю свой Краснопресненский парк. Раньше он был заброшен, с запущенными прудами и остатками усадьбы, мы ночами гуляли там с собаками, а рано утром ходили на рыбалку. Рядом, там, где сейчас «Москва-Сити», можно было купаться в Москве-реке. Сейчас атмосфера совсем другая, это модное хипстерское место, но мне нравится гулять там со своими детьми: можно покататься на ватрушках и выпить кофе.

Не нравится в Москве…

Что центр города стал непригоден для нормальной жизни. Он для туристов и тех, кто приехал погулять. Бесконечные праздники — День города, Рождество, Масленица — на мой взгляд, безвкусны и не вписываются в ритм жизни города. В новогодние каникулы все было перегорожено, метро работало только на вход, а Тверская была перекрыта — ни к нам в РАМТ, ни в МХТ не могли попасть зрители.

На Театральной площади, куда смотрят окна моего нынешнего кабинета, мне кажется, отражается почти все, что происходит в Москве. Думаю поставить камеру и снимать площадь по тридцать секунд ежедневно в течение года, а потом смонтировать какое-нибудь видео о жизни города.

Сейчас у меня под окнами очередное украшательство, на мой взгляд, совершенно ненужное — все это нагромождение светящихся фигур закрывает вид на красоту архитектурного ансамбля площади перед Большим театром.

Нравится в городе…

Что нет проводов и видно небо. Если сравнивать с европейскими столицами, наш город более продвинутый в каких-то вещах: мало где есть вай-фай в общественном транспорте. Но, если честно, нравится мне меньше, чем не нравится. Сносятся старые здания и целые районы. Исчезают трамваи и троллейбусы. Москва теряет свою индивидуальность.

В Москве кафе или ресторан…

После года работы обязательно портится: или становится сетью, или меняет хозяина, или повар уходит. Такой вот город динамичный.

Поэтому мест любимых для еды почти нет, чтобы не разочаровываться, лучше пробовать что-то неизведанное. Нравится Центральный рынок или «Депо», где каждый раз можешь выбрать то, что хочешь именно сегодня.

В Москве лучше, чем в мировых столицах…

Я патриот, хотя это слово себя дискредитировало, когда стали путать любовь к стране и любовь к правителям. Я люблю свою страну, город, язык и театр. Хочу, чтобы мои дети росли здесь.

Во время учебы в Институте иностранных языков имени Мориса Тореза (я по первому образованию переводчик) долго жил в Германии, в Гермерсхайме, где обучают синхронистов. Этот городок-кампус совсем не похож на Москву. Я будто попал в кино про студенческую жизнь. Выходишь утром на занятие, встречаешь кого-то, и вот ты уже в гостях у незнакомых людей, потом вы плавно перетекаете в другое место, и так до самого вечера. Правда, готовили переводчиков в этом немецком университете блестяще. Каждую неделю проходила конференция на различные темы, от искусства до атомной энергетики, читались и обсуждались доклады, а мы, синхронисты, переводили на дюжину разных языков. Крутой опыт, который больше нигде нельзя было приобрести. Но пожизненно заниматься переводами мне не хотелось. Хорошего переводчика замечают, только когда он отлучается в туалет и коммуникация вдруг прерывается. Пик моей личной карьеры — перевод встречи Юрия Лужкова с мэром Дюссельдорфа.

Мне же казалось, что я и сам могу что-то сказать этому миру. Поэтому я решил попробовать поступить на режиссерский в ГИТИС, совершенно точно понимая, что жить и работать хочу именно в Москве.

Хотя порой степень абсурдности происходящего здесь зашкаливает. Вот прочел поправки к Конституции — большего абсурда придумать нельзя, но ты понимаешь, что это будет принято, и тебе, и твоим детям с этим жить. Возможно, поэтому российские писатели (я стараюсь много читать современной литературы) все больше уходят в фантасмагорию. В прозе остались те же сюжеты, что и в 90-е годы, но тогда все зачастую заканчивалось насилием и чернухой, а сейчас — фантастикой и абсурдом.

Москвичи-театралы…

Разные. В «Сатириконе» зрители ярко выражают свои эмоции, очень активно реагируют, рамтовская публика демократична, открыта и доверчива, в Студию театрального искусства ходят люди, воспитанные этим театром, они знают весь репертуар и не ждут, чтобы их развлекали.

Сейчас у нас Юрий Бутусов выпускает спектакль «Сын» хорошего французского драматурга Флориана Зеллера, у него есть трилогия «Папа», «Мама», «Сын». «Папа» недавно вышел в «Современнике» в постановке Евгения Арье, а у нас будет «Сын».

Работа в Молодежном театре — ответственная вещь, когда осознаешь, что первые сильные театральные впечатления человека могут быть связаны именно с твоим театром, это мощнейшая мотивация. Нам помогает то, что сегодня издается много хорошей детской литературы. Конечно, зритель будет продолжать ходить и на «Тома Сойера», и на «Принца и Нищего», но у нас с успехом идут «Кролик Эдвард» и «Манюня».

Спектакль «Ромео и Джульетта» в РАМТ…

Про напряжение и опасность, про то, что я ощущаю в современном мире. И мне хотелось это передать, поэтому все действие происходит в подземном переходе, в пространстве, в котором есть ощущение напряжения и опасности. Я помню московские переходы 90-х годов, это были самые стремные места в городе, их все старались очень быстро пробежать.

Никакой цели перенести эту историю в наши дни и осовременить шекспировскую пьесу не было. Потом, когда появилось это опасное пространство, я стал думать, кто еще мог быть в этом переходе…  Само собой стала появляться эта реальность. И финал родился изнутри спектакля. По-человечески он мне не близок, у меня позитивное мировоззрение, но другим он не мог быть в парадигме этого спектакля.

Театр — это прежде всего ансамбль, люди, которые друг друга чувствуют, а не звезда на сцене, которой все подыгрывают. Интересно ставить, когда есть группа людей, говорящих на одном языке, думающих в унисон, способных предвосхитить действия партнера. Моя задача как режиссера — собрать этих людей, не мешать обмену энергией, направить ее в нужное русло. Режиссер должен обладать особым типом мышления: предчувствовать замысел, видеть его целиком, и видеть сценически, а не литературно. Когда поступал в ГИТИС Миндаугас Карбаускис, ныне худрук театра Маяковского, он рассказывал комиссии о «Месяце в деревне» Тургенева. Вещь известная, вариантов подхода к постановке масса: это и пьеса о невозможности любви, о том, что люди томятся, но не позволяют проявить чувства, или что она про постепенное прорастание страсти. А Карбаускис сказал, что это малинник, где все едят малину, и губы у всех алые от ягод. Это режиссерский тип мышления…

Следующий сезон в РАМТе…

Юбилейный — театру в 2021 году исполнится сто лет. Планов много: будем экспериментировать в разных жанрах, от издания книг до радиопостановок. Напомним, с чего все началось, что именно у нас состоялась премьера Прокофьева «Петя и Волк» и сам композитор сидел за роялем, что именно для нашего театра Алексей Толстой написал «Золотой ключик».

Попробуем осмыслить все огромное наследие детского театра. Но главное — будем исследовать современность.

Спектакль «Ромео и Джульетта» будет идти в театре, как только снимут меры по предотвращению распространения коронавируса. 

Фото: Илья Золкин