О схожести Венеции со старой Москвой, о сквере по собственному проекту и запахе конфет.

Я родился…

В центре Москвы, на Домниковской улице, в большой коммунальной квартире. Потом эта улица стала Новокировским проспектом, затем превратилась в проспект Сахарова.

Наш дом, единственный из сохранившихся от той улицы, до революции был занят общежитием католической гимназии. Образец кирпичной псевдоготики, с лестницами, парадной и черной, прекрасным двором, что подметал дворник. Совсем недавно мы поехали в мой старый дом вместе с телевидением. Выяснилось, что в нем теперь Якутский международный университет. В шестиметровой комнате, где я родился и мы жили очень счастливо, теперь туалет Якутского университета, потому что через комнату проходил стояк. История нашей семьи — это история страны. Когда расселили коммуналки, мы переехали в хрущевскую пятиэтажку на проспект Вернадского. Это произошло ровно в 1961 году, когда первый космонавт Юрий Гагарин полетел в космос.

Сейчас живу…

В районе Смоленской, на пятом этаже пятиэтажного дома, где на чердаке еще и моя мастерская. Здесь тихо, спокойно, настоящая старая Москва. И я, между прочим, старший по дому.

Люблю гулять…

Если есть возможность, гуляю по маленьким переулкам, Скатертному, Хлебному, захожу в фирменный кондитерский магазин фабрики «Красный Октябрь». Исключительно, чтобы понюхать. Нравится запах и обстановка в магазине. Конфет практически не ем, но смотреть на них люблю.

Обхожу со всех сторон здешние памятники писателям и поэтам. И думаю часто: отчего это такой маленький памятник Шолом-Алейхему, а Марине Цветаевой — чуть больше. Не оставляет мысль, что это все скульптуры такие плохие. Некоторые из них напоминают пробки от духов.

Мой любимый район в Москве…

Арбатские переулки и переулки по ту сторону Нового Арбата, который прорезал старую Москву.

Нелюбимый район в Москве…

Все тот же район старых переулков. Он любимый и нелюбимый одновременно, потому что я очень болезненно реагирую, когда в старую городскую ткань бездарно вставляют новые дома. Близко к сердцу принимаю, когда ломают старую Москву.

Город же не только архитектура, но и состояние, настроение. И вот это состояние ножами режут все, кто как хочет. Есть примеры чудовищные. Сломали стадион Юных пионеров и на его месте возвели какой-то муравейник, целый микрорайон. В связи с этим у меня вопрос: кто покупает эти квартиры?

В ресторанах…

Что в Москве стало интересным, так это большое количество разных кафе и ресторанов. Наверное, это хорошо. Я бываю в ресторане «Петрович» на Мясницкой, в баре «Пролив» на Никитском бульваре. Часто захожу в разные кафе на Патриарших прудах, потому что рядом живет мой друг, архитектор Евгений Асс.

Место, куда давно собирался, но никак не могу попасть…

Есть места, в которых не был, но и попасть туда не хочу. Капотня какая-нибудь… С удовольствием бы сходил в Музей Капицы. И вообще очень люблю маленькие музеи и музеи-квартиры.

Главное отличие москвичей от жителей других городов…

Москвичи торопятся, даже тогда, когда можно не торопиться. Все время бегут и сами не знают, куда и зачем. И так, на бегу, проходит жизнь. Или в очереди. Казалось, очередей давно уж нет, однако спускаешься в метро и видишь: из двух эскалаторов работает один, и к нему стоит очередь. Почему не включить оба — непонятно. Или четыре двери: две закрыты, у остальных двух давка.

В Москве лучше, чем в Нью-Йорке, Париже, Лондоне…

Трудно сравнивать, потому что не могу быть объективным: Москва — город, где я родился. «Здесь живут мои друзья, и, дыханье затая, в ночные окна вглядываюсь я…»

Если и скучаю по Москве, то скучаю по друзьям, мне их не хватает. Сейчас часто живу в Венеции, там мне комфортно, уютно и нравится. Когда в Венеции выпадает снег, многие площади, с их маленькими кривоватыми домиками, что лепятся друг другу, очень мне напоминают старую Москву. Облупившаяся штукатурка, кое-где видная кирпичная кладка, нежный белый снег — такой лежал во дворе моего детства.

В Москве изменилось за последнее десятилетие…

Многое. Изменились люди и тротуарная плитка. Тротуары стали широкими. Москва, пожалуй, единственный город из тех, что я знаю, которая так любит себя украшать. Так очень глупая неинтересная женщина надевает на себя все лучшее сразу. Для меня как человека, «живущего глазами», это очень травматично. Напоминающие кондитерские изделия арки на бульварах, лампочки — красота, напрочь убивающая остатки Москвы.

Хочу изменить в Москве…

Многое. Хотелось бы отмотать время назад и вернуться в старую Москву. Пускай я сам не помолодею, останусь таким же, как сейчас, но пусть сохранятся уголки Москвы, с маленькими домами, деревьями, дворами.

Кстати, нашему двору это удалось. По моему проекту сделали сквер, с лавочками, клумбой, молодыми каштанами, которые все прижились, теннисным столом. Руководство ЦАО нас поддержало и выделило деньги. Мы проложили дорожки, по которым можно гулять в разных направлениях, восстановили балясины как часть единого ансамбля.

Меня можно чаще всего застать кроме работы и дома…

В галереях «Роза Азора», «Крокин», в ГМИИ им. А. С. Пушкина, куда мальчиком ходил мой папа, потом мальчиком ходил я, а потом мой сын там учился в КЮИ — Клубе юного искусствоведа.

Моя новая выставка в галерее «Роза Азора»…

Пройдет с 23 октября по 10 ноября. Она называется «С чего начиналось, но еще не закончилось…  Мой поиск» — это выставка-распродажа. По дешевке. Началось все с того, что я стал разбирать пластиковые пакеты, в которые давно сложил свои старые рисунки и черновики. Дело в том, что рисовал я очень много. В день по десять рисунков. Я ставил такую задачу перед собой. Если получалось меньше, то на следующий день я должен был восполнить недостаток. Такой спорт. Рисовал я на толстой акварельной бумаге тушью и пером.

Потом понял, что я утону в этих пачках плодов моего творчества. Мастерской не было. Файлов для бумаги тоже. А печатать меня начали в 1975-м. «Неделя», «Московский комсомолец». «Комсомольская правда», «Собеседник». «Литературная газета» и «Литературная Россия»…  Потом наступили 90-е. Белый дом. Работа в «Российской газете», редакция которой там располагалась. Ну и потом «Коммерсантъ». Пятнадцать лет. Рисовать надо было много, и я стал использовать писчую бумагу формата А4. Появились файлы и хорошие папки, и я стал складывать свои рисунки в них. А те, старые, убрал, в уже появившейся мастерской, на полку под потолком. Часть же отвез на дачу.

Мой стиль рисования менялся. Я находился долго в поиске, пока он как-то не сложился. Вот все эти поиски и лежали в этих пластиковых пакетах. А тут полез разбирать завалы, и…  мне показалось это забавным. С чего все начиналось. Мой поиск…

Зачем? Причина вторая. Что же с этим делать? Меня последнее время мучает одна мысль. Вот художник творит, творит, а потом берет и ни с того ни с сего умирает. И все, что он натворил, — холсты, папки рисунков — пылится, лежит на полках. А родственники мучаются и не знают, что с этим делать. Выбрасывать вроде жалко, а все уже не продать. Вот я и решил продать сам. Не все, конечно.

Нет-нет, я собираюсь жить долго, но я ж продолжаю рисовать. Плодить папки рисунков.

Фото: Никита Голованов