О тайной сталкерской зоне, о методах воспитания сына и полной потере москвичами идентичности.
Я родился…
На улице Шверника, которая в то время называлась улицей Телевидения. В Москве было два генеральных конспирологических плана, где расположить телецентр. Были выбраны две радикально противоположные точки: та, где мы уже имеем башню, и вторая — в районе Академической. Поэтому моя улица называлась «Телевидения». А кинотеатр, который сейчас называется «Улан-Батор», назывался «Ракета». На улице Шверника в 1960–1970-х годах появился Дом аспиранта и студента МГУ. Строился он как экспериментальный Дом нового быта, где были общие кухни, а потом он уже стал ДАСом. Это был абсолютно футуристический район.
Я помню, первые письма, которые получал еще в детстве, а родился я в 1966 году, приходили по адресу: улица Телевидения. Улица Шверника в настоящий момент изуродована чудовищной застройкой. Весь темпоритм, который был разработан талантливыми еврейскими архитекторами, уничтожен. Сейчас там невозможно находиться, но из ностальгических соображений я бываю там один или два раза в год для поддержания внутренней системы координат.
Сейчас я живу…
В Берлине и в Москве. В течение недели я делаю два-три перелета между этими городами. Так сложились обстоятельства. И нельзя забывать, что моя первая выставка проходила в Западном Берлине, когда я был юн — мне был 21 год. Конечно, Берлин — это часть моей жизни. Я в нем отражаюсь, и он во мне тоже.
Мой любимый район…
По поводу районов и Москвы я высказался в фильме «50», который только что вышел. Очень важно возвратиться к себе — «тихим, тихим осенним днем». Я учился в Краснопресненской художественной школе, поэтому несколько лет назад купил квартиру рядом, на Тверской улице, чтобы ходить по тем же самым местам и возвращаться к себе. То есть для жизни очень важна законченность, но не слепая упадническая ностальгия, а просто анализ и обретение сил в самом себе, чего и всем людям желаю. Поэтому мой любимый район — это именно там, где я нахожусь: Тверская улица.
Нелюбимый район…
Это район движения, район Третьего кольца: «Сити», пробки.
В барах…
Я почти не бываю, так как не выпиваю уже шесть лет, но в свое время я достаточно долго прожил на Пятницкой, а это такая хулиганская веселая улица, торговая и развлекательная. Там мне всегда хорошо как жителю Замоскворечья. Тем более, как всегда говорил художник Виктор Пивоваров, «жизнь состоит из коротких перебежек», а я дополнил: «с кочки на кочку». Такой кочкой у меня была замоскворецкая жизнь. Я там провел пять лет.
Место в Москве, куда все время собираюсь, но ни разу не доехал…
Есть тайная сталкерская зона, московское место — в районе метро «Войковская», там умерла моя первая жена, я рвусь туда, рвусь и никак не могу доехать.
Москва и москвичи сильны тем…
Что у них нет главного отличия. Если мы взглянем на любое место в Москве, то увидим смешение миллиарда стилей, направлений, вкусов и безвкусиц. Таков и москвич: полная потеря айдентити. Москвича как такового нет. Или наоборот: он заполняет собой все мировое пространство.
В Москве лучше, чем в Нью-Йорке, Париже, Лондоне…
На своих лекциях и в работе с учениками я всегда говорю: нужно воспитывать в себе внутреннее Эльдорадо, принимая положение о мгновении как тонкий химический наркотик — вспышка счастья, вспышка нахождения. Как только мы начинаем зависать, будь это Лондон, Париж или Нью-Йорк, на нас обрушивается вся гамма бытия, с говном и гнильем. Оно нас начинает поедать. Я для себя выбрал географическое, туристическое сознание — свингерство. То есть не создавать себе территориальных кумиров.
В Москве изменилось…
Мне все нравится, что происходит в Москве. Я лишен критического сознания, у меня из правого плеча стал вылезать Йода, который спокойно левитирует. Сейчас «Стрелка» сделала хороший проект — мощение улиц: гранит, мрамор и все такое. Мне это очень нравится. Мне приятно ходить, я всегда чувствую ногами мостовые в городах мира, я это привечаю. Все, что связано с путем, с дорогой — работа с этим абсурдизмом: перекладываем асфальт — это хорошо, это как бы умащивание плоти матери-земли. С одной стороны. А с другой — моего двоюродного брата убили в драке напротив кинотеатра «Ударник», он упал виском на гранитный бордюр. То есть мои личные воспоминания говорят о том, что это может быть трагично, лучше бы, конечно, земля была мягкой.
Фильм «50» придумался мной…
Десять лет назад. Я всегда взаимодействовал с юными ищущими энергиями. Ненавижу аристократизм и благородство исходя из моего анархического сознания, поэтому я предложил проект, который назвал «Тверским ходом». Когда я иду с посохом, а десять человек с камерами меня снимают. Здесь очень много аллюзий, попаданий: и моя жизнь, и путь. И когда мне стукнуло 50, я понял, что надо это осуществить. К тому моменту мы стали друзьями с выпускником школы Родченко режиссером Даней Зинченко и с режиссером и продюсером Тихоном Пендюриным. Их я пригласил на свой перформанс, чтобы они его документировали, а позже это вылилось в фильм.
После съемок обсуждали, как быть дальше, и решили найти эпическую составляющую, поэтому я включил свою мать: ей уже 86 лет, я не знаю, сколько она еще проживет. Так личное высказывание стало общечеловеческим и сложилось в фильм «50»: мое путешествие по Тверской 50 раз туда-обратно, во время которого я вспоминаю свою жизнь, и диалог с матерью. Я этот фильм очень люблю, и все, кто будет наезжать на него, будут от меня получать.
На выставке «Отцы и дети» в Новом крыле Дома Гоголя…
Моя концепция воспитания ребенка — все показывать на собственном примере. Сыну Павлику я никогда не грозил пальчиком и не объяснял, что что-то нельзя, а говорил, что просто нужно быть самим собой и тогда это будет вдохновлять. Так и случилось. Сейчас он является полностью моей копией, как внешне, так и внутренне. Я имею в виду не стилистику, а именно увлечения. Он занимается и визуальным искусством, и музыкой — все полностью передалось. Для него не было сомнений на свой счет относительно того, чем заниматься в жизни. Когда возникла идея этой выставки и куратор Оля Божко мне предложила участвовать, я понял, что я должен рисовать Павлика как себя, а он должен рисовать меня как себя — зеркальность как прием. Еще это хорошо ложится на историю нашей страны: сын за отца отвечает или все-таки не отвечает? И тут еще не известно, кто все-таки отец, а кто сын. Какая трикстомания в этом есть.
Выставка «Отцы и дети» в Новом крыле Дома Гоголя идет до 10 марта.
Фото: ©Нина Фролова для «Афиша Daily»