Москвич

О желании изменить вкус горожан, о любви к европейским пенсионерам и о нехватке у нас инфраструктуры для пожилых людей.

Я не москвичка, живу в Москве 13 лет. Десять из них работаю куратором в фонде V-A-C.

О более интересном, чем в других городах, мусоре, который можно найти на московских улицах, чтобы использовать в своих работах, и о проекте помощи бездомным кошкам «Московская порода».

О необходимости дать новые возможности художникам для работы в городе и о том, какие словосочетания приходят в голову, когда видишь праздничное украшение Москвы.

Я родился в Москве и первые тридцать лет прожил в огромной коммуналке на Мясницкой. В школу ходил в Потаповском переулке. До сих пор вся моя жизнь, кроме работы, связана с этим районом. Радиус Покровка — Старая Басманная для меня — главная улица города.

О необходимости постоянно пить кофе и о том, надо ли выбирать между сорокаминутным квинтетом или трехминутным вальсом.

О Москве, которая эмоционально по-деревенски теплее, чем Нью-Йорк, но при этом напряженнее: тут молодежь на улицах не играет на гитаре.

Об отношении жителя Ясенево к изменениям в центре города и о качестве наших баров по сравнению с американскими.

Мир красивых хрупких вещей привлекал меня с детства: помню, как тянулась к фарфоровой балерине в серванте, чтобы дотронуться до тонких пальцев, но меня всегда успевали перехватить.

Уходит эпоха: в ноябре сеть «Старлайт» за многочисленные нарушения пообещал закрыть Роспотребнадзор. По сообщению РБК, на 90 суток. Как проверила редакция «Москвич Mag», сейчас все три заведения — на Страстном бульваре, на «Октябрьской» и на «Университете» — работают в привычном круглосуточном режиме. Но одно можно сказать точно: в нынешней, быстро меняющей гастрономические пристрастия Москве такие дайнеры уже выглядят как динозавры. Старые красные кожаные диваны, круглосуточные гамбургеры, картошка-фри и молочные коктейли-орео, лонг-айленды и клубничные дайкири. Будем ли мы скучать по всему этому и какие истории произошли с нами в «Старлайте» с 1995 до 2018?

О каменных плитах, которые будут смотреться лучше на московских улицах, чем асфальт или плитка. И о том, что больше всего раздражает в центре города.

О тоске по Китаю и о том, как отличать москвичей по акценту.

Я родилась в архитектурной семье, но архитектором себя не чувствовала. И не стала им. В середине 1990-х я работала с друзьями в журнале «Птюч» и получала удовольствие от всего происходящего вокруг этого дружеского творческого объединения. Зарождалась новая жизнь, новые темы и форматы. Но судьба в лице молодого, но подающего надежды теоретика и критика архитектуры Сергея Ситара и голландского архитектора и издателя Барта Голдхоорна решила все изменить и засунуть меня все-таки в архитектуру не тем боком, так иным.

О высокой скорости реакции на обстоятельства москвичей и о том, что нужно, чтобы выучить 35 языков.

Об уровне московского сервиса и об отношении к широким тротуарам.

Все дети играли в догонялки, а я сидела и, выпучив глаза, рассматривала стрекозу, выпучившую глаза на меня. Мы смотрели друг на друга, и я понимала, что у нее как-то все внутри очень интересно и сложно устроено. В некотором смысле ничего не изменилось — это по-прежнему меня интересует больше всего на свете.

О вопросах, которые ему задают москвичи, о жизни в этом городе в последние десять лет и о том, что он хотел бы здесь изменить.

Об отличительных чертах тех, чьи родители росли в центре Москвы.

О спектакле «Человек из Подольска Сережа очень тупой», вежливых москвичах и хорошем виде из окна, который заменяет прогулки.