О блюзовой жизни Москвы, клубе «Колизей», а также о лицемерии и эгоизме как символах сегодняшнего времени.

Я родился…

На Арбате. А жили мы на улице Горького, 54 — сейчас это 1-я Тверская-Ямская, дом 24. Московские годы крайне скупо сохранились в памяти.

У моих родителей часто бывали гости: космонавты, дядя Вася Песков (ведущий программы «В мире животных») — хороший и добрый человек, всегда с улыбкой на лице и рассказами, приготовленными для папы с мамой. К нам заходили многие, но я же знал далеко не всех. Помню, лето, очень жарко, дома опять гости, мне лет пять, а на столе стакан с, мне казалось, водой. Я его взял, выпил, а там была водка.

Остались разные подмосковно-дачные воспоминания. Как я болел ветрянкой и как, когда мне было три года, на даче «Комсомольской правды» в Нагорном я сделал свои первые объекты искусства — глиняный шарик и колбаску: помидор и огурец. С нами тогда занималась скульптор Марьяна Ярославская.

Уехали в Берлин…

Из-за своей прогрессивности папа (журналист Юрий Воронов. — «Москвич Mag») попал в Берлин — он же не сам решил поехать в ГДР, а партия отправила после того, как он, будучи главным редактором «Комсомольской правды», пропустил серию статей Сахнина про китобойную флотилию «Слава», где некий Соляник нарушал все нормы и законы социалистического общежития. Отец дал эти очерки в газете, после этого его условно повысили — перевели ответственным секретарем в «Правду». Он принимал на работу и Пескова, и Юрия Роста, который до сих пор очень душевно отзывается об отце. В итоге после «Правды» в 1967 году папу сослали в Берлин. А мы поехали к нему через год.

Берлин — город детства и юности, где у меня началось все без исключения. Для меня это было безусловно счастливое время — я же не знал всех нюансов, почему мы там, насколько застряли. Просто я переехал из одного места в другое, где в основном говорили на немецком языке. Я быстро адаптировался и выучил его, так как мы жили не при посольстве, а в городе. Общался я и с русскими, и с немцами, и с монголами (рядом было монгольское посольство).

Тогда город был некой данностью — я не анализировал его красоту. Конечно, на Унтер-ден-Линден и Острове музеев мне нравилось. Это как раз недалеко от посольства, при котором я ходил в школу, куда каждое утро на автобусе ехал по всем этим улицам. При этом в центре многое разбомбили, поэтому было много новых построек: сталинская архитектура, как в Москве, но была и современная, блочно-панельная однотипная — белые здания с балконами.

У нас был очень прогрессивный дом. Все театры, которые приезжали на гастроли, отправлялись к нам выпивать. Окуджава был в гостях, Гамзатов — все люди советского культурного слоя, кто приезжал в Берлин, оказывались у нас дома. Мы со многими дружили.

Возвращение…

Папе позволили вернуться из Берлина через 14 лет — в журналистской практике вообще не было такого прецедента, потому что люди уезжали лет на пять, возвращались домой, откуда отправлялись в какую-нибудь капстрану, после чего становились всякими политобозревателями, а он 14 лет сидел собкором. Пока не умер Суслов, его не возвращали.

В Союз не хотелось…

В Берлине у меня оставались подруга и приятели, с которыми мы были не разлей вода. А что касается друзей-соотечественников, то, к счастью, многие, как и я, также возвращались в Москву. Поэтому переезжал не на голое место — у меня были мои ближайшие друзья Володя Подключников и Сергей Мнацаканов.

Но в Берлине вокруг звучала музыка — она шла и из радиоприемника, и по телевизору — я мог смотреть и слушать в реальном времени все то, чего тут вообще не было. Конечно, когда я столкнулся со здешней музыкальной пустотой, то мне было тяжело. Но так как я был занят поступлением в Иняз, то немного отвлекся от этого и лишь потом начал понимать, что тоскую по некой свободе творчества, которая в ГДР все-таки присутствовала, — там были рок-группы и никто их не запрещал: их показывали по телевизору, пластинки западных исполнителей свободно продавались — не было того мракобесия, которое царило у нас.

Вернувшись…

Я жил на улице Горького. Мы ходили в кафе «Московское», тусовались на Пушкинской. Родители моего друга Володи Подключникова, которые вернулись задолго до нас из Берлина, были отправлены в Вену (отец был корреспондентом), и у Володи осталась пустая квартира на улице Правды — только для него и его друзей, где мы все и жили большой компанией, которая то уменьшалась, то расширялась по мере необходимости.

Как таковой музыкальной тусовки тогда еще не было. В 1979 году благодаря Сергею Мнацаканову я познакомился с Колей Арутюновым, и мы начали играть и репетировать — создали группу. Еще с нами играл бас-гитарист Андрей Сверчевский по кличке Панк, а на барабанах — Андрей Ярин. В 1979 году в Москве я пел песню Вилли Диксона «I got my mojo working»!..

Квартирники стал посещать чуть позже, когда начал дружить с московскими и питерскими музыкантами. В 1980–1981 году мы создали на «Щербаковской», что ныне «Алексеевская», Клуб любителей современной музыки (а клубов как таковых, куда бы ты мог пойти послушать живую музыку, выпить пивка и так далее, не было — о таком даже не мечтали). Мы называли клуб «Колизей» — по названию очень мощной английской джаз-блюз-роковой команды Colosseum. В наш клуб входили человек тридцать — друзей и энтузиастов рока и блюза. К 1980 году мы с Колей Арутюновым уже разошлись — перестали играть вместе: он репетировал в клубе «Колизей», а я был в группе «Галерея» — ко мне обратились мои друзья-художники, сказали, что у них есть репетиционная база и аппаратура, но они не знают, что играть. «Отлично! Будем играть блюз», — сказал я и стал пропагандировать блюз среди них. Кстати, тогда я себя не видел человеком у микрофона, не думал об этом вплоть до 1986 года в принципе. Меня это не волновало — было важно, что мы играем мою любимую музыку все вместе. А что у нас там поет какой-то чувак, который не я, ну и пусть поет!

Мы делали разные совместные концерты в «Колизее», а потом я там вел дискотеку — ставил виниловые пластинки с понятно каким, совершенно не дискотечным, а нашим, рок-н-ролльно-блюзовым плейлистом. Вел викторины: мы разыгрывали бутылку пива или шампанского, или пластинки. Но происходили драки: местные ребята не понимали, почему их не пускают, и случались конфликты. Меньше чем через год нас закрыли.

Мои отношения с властью…

Я очень долго не думал о политических вещах — мне было совершенно не интересно и не до этого. Конечно, политические анекдоты мы травили с большой радостью и активностью, но глубоко я о политике в тот момент не думал. Я любил слушать музыку, играть на гитаре, у меня были друзья. Понятно, что все было хреново — в 1982-м меня с друзьями забрали на 15 суток без состава преступления, мы просто слишком свободно для советского режима вели себя. Не то что я смотрел на это как на утопию, скорее с сарказмом. И блюз, конечно, не музыка протеста. Нет музыки протеста, есть времена. Woodstock — протест против войны во Вьетнаме и буржуазных ценностей, но рок-н-ролл существовал до 1960-х годов. Так и первая блюзовая запись на пластинке вышла в 1920 году. Времена вносят в искусство протестную ноту — важен социально-политический контекст.

Как я отношусь к власти? Меня вообще она никогда не устраивала. Всегда было понятно, что власть играет с людьми и ничего для них не делает — все ради себя. Ничего не поменялось. Вся система заточена под то, чтобы делать хорошо своим и тем, кто присосался. Так было всегда, но сейчас выглядит наиболее цинично — ничем не прикрывается.

Собянин…

Есть полезные вещи, которые он пытается делать для людей: кладут дороги, делают развилки, но поскольку их начинают ремонтировать везде одновременно, то повсюду пробки, хотя в итоге и есть новая дорога. Неприятная вещь — плитка. То, что я наблюдал из собственного окна и когда гулял, — множество людей, которые разбивают себе носы и другие части тела зимой, потому что она обледеневает гораздо лучше, чем асфальт. Что плохо: на Гоголевском бульваре перекладывали асфальт ко дню рождения Москвы, но все переулки: Сивцев Вражек, Малый и Большой Афанасьевский, Филипповский, Староконюшенный — катастрофа; здесь надо ездить на телегах — машины просто ломаются. Они показушно заасфальтировали бульвар, а в трех метрах дальше — все те же ямы и заплатки. Неудобно стало на кольце — парковаться невозможно. Парковки стали не только платными, но и дорогими, а парковочных мест не хватает. Мы, те, кто платит за парковку, не ощущаем, что деньги идут в город.

Сейчас живу…

В арбатских переулках. Когда-то давно я здесь родился, потом, как мы знаем, жил на улице Горького, уехал в Берлин, снова на Горького, переехал на Полянку и так далее, но с течением времени вернулся сюда. Я арбатский человек — живу здесь последние десять лет, а еще недалеко Иняз, в котором я учился, куча друзей.

Да, Арбат давно стал туристическим. Самих украшательств здесь не так много, но каких-то странных магазинов с шапками и сувенирами, которые уже никто давно не покупает, но они тем не менее продаются, достаточно. Толпы людей-зевак. Конечно, теперь Арбат не такой уютный, каким когда-то был, но я не из тех людей, кто ностальгирует и слезу пускает. Мир меняется, все меняется — можно сидеть с носовым платочком и грустить, но я не позволяю себе этого делать.

Заведения…

В нашем районе есть место «Журфак» — столы стоят прямо на улице под деревьями: можно покурить, выпить, закусить. Еда незатейливая: меню советское (оливье, пельмени и котлетки с картошкой) и европейское (спагетти и ризотто). Хорошая русско-советская еда.

На Арбате открылся филиал клуба «16 тонн» — ничего такое место, опять же можно хорошо посидеть. Я там даже поиграл в прошлом году. Думаю, когда очередной виток пандемии пройдет и вновь стабильно будут живые концерты, мы туда еще вернемся.

Площадки…

Закрылся клуб B.B.King — пока на ремонт, но есть ощущения, что он не откроется. Домовая общественность написала какую-то телегу, чтобы его прикрыли, потому что он мешает жильцам. Сначала одна женщина боролась с клубом, но потом она пошла дальше — собрала подписи. Да и владельцы поменялись…  Так что я там даже последнее время не играл.

Клуб Алексея Козлова в итоге получился очень приятной площадкой: мы с The CrossroadZ играли на большой сцене, а с The Lunar Brothers — на мансарде, которую я называю малой сценой. Очень уютное место.

Как у курящего…

У меня есть проблемы, когда надо зимой выходить куда-то на перекур. Я, конечно, много курил до последнего месяца, но сейчас бросил. Да и запрет курения в общественных местах не особо напрягает, ведь когда я куда-то лечу, то не курю в самолете по десять часов и не умираю. Не люблю жаловаться, если честно.

Любимые и нелюбимые районы…

Центр я знаю хорошо, поэтому он не то что мой любимый, просто мне все понятно. Чем больше я знаю место, тем оно мне ближе, потому что я не парюсь — иду и не возникает задних мыслей, ведь я дома. А все районы, где я не бывал и где не живет никто из знакомых — их можно назвать условно нелюбимыми. И понятно, что старая Москва мне ближе новой.

Москвичи…

Наверное, москвичи существуют, но я даже не знаю, какое определение сейчас дать им, потому что москвичи, как и все жители Земли, мутируют — время вносит свои коррективы. Скорость жизни растет, и люди становятся более суетливыми и нервными, поэтому не знаю, что это такое — москвич. Как я раньше понимал: интеллигентный человек, с которым приятно поболтать о том о сем, выпить, поиграть в карты или нарды, расписать пулю. Но мои москвичи — это мои москвичи. Я не буду навязывать свою точку зрения и говорить, каким должен быть москвич, это будет неправильно. Также я не могу сказать, что нужно поменять в москвичах, я же не диктатор, у меня даже никогда не было таких мыслей. Но, если серьезно, надо менять не в москвичах, а в людях. Основная масса, к сожалению, не очень внимательно относится к другим: в самых простых и бытовых мелочах — всегда можно увидеть, как кто-то перестраивается и не включает поворотник. Почему он это делает? Потому что не думает о других. И таких куча — тех, кто не сопереживает. Эгоизм и лицемерие — движущие моменты нашего времени.

В Москве мне не хватает…

Рок-клубов. Их мало.

Сравнивая Москву с Берлином и Чикаго…

Там клубов тоже стало меньше. Я помню в Берлине замечательное место White Trash — там было несколько сцен, все время толпа людей, но его закрыли и теперь там, естественно, «дискотэка». Это мировая тенденция.

В Чикаго я был в 2017 году, там по-прежнему живут блюзовые клубы: новые не открываются, но старые есть. Я встречался с Бадди Гаем, одним из «черных» отцов блюз-музыки, и жаловался ему, что у нас нет блюзовых радиостанций. Он мне ответил, что в Чикаго только две станции на час-полтора в день выходят в эфир с нашей музыкой. Но тем не менее Чикаго — родина блюза, и там это не умрет. У нас случился всплеск в 1990–2000-х годах, но это все равно достаточно местечково, потому что не было никакой поддержки средств массовой информации. Вопрос любого жанра и направления в искусстве — это вопрос раскрутки. Если бы были энтузиасты, которые бы вкладывали деньги в блюзовые станции, то этот жанр без проблем можно было бы раскрутить и у нас.

Хорошо ли здесь с музыкальным вкусом? Не могу говорить за всех, только за себя и тех, кого знаю, вокруг меня много правильных людей. А вкус же подавляющему большинству навязывается, это не их выбор. Все началось еще в советское время, когда из того, что происходило в другом мире, сюда долетели лишь итальянская эстрада и европоп — именно это и стало предтечей попсы, родившейся в 1990-е: «Ласковые маи» и «Миражи» — то же самое, что Modern Talking. Все происходящее — дело рук продюсеров, которые еще тогда захотели быстро заработать денег: они-то и перетасовали радиостанции и сферы влияния между собой. Имеем то, что имеем.

Думаю, из наших городов больше всего шансов стать блюзовой столицей у Москвы — здесь хоть что-то происходит: и по активности, и в плане раскрутки, и люди неленивые…  Были во всяком случае. Пандемия внесла свои коррективы.

Публика The CrossroadZ…

Наша публика в основном люди самостоятельно мыслящие. Почему? Все, кто слушает музыку жанров, которые не раскручиваются, нашли ее сами; это люди, которым не интересно, что говорят по радио и телевизору — они сами копают, ищут, покупают винил и кассеты. Я считаю их самостоятельными и более или менее свободными. Хотя бы в голове…  Но материальный мир настолько поработил людей, что сложно говорить о свободе, даже о тех, кто был свободным лет двадцать назад: многие из них сейчас разговаривают о машинах, яхтах, домах, еще новых домах и еще новых домах, даже те, кто, казалось, сделан из другого теста.

Мы живем в скучное время…

Мне очень скучно, мне не о чем говорить с людьми. На самом деле было скучно всегда. Люди говорили про двигатели и садовую технику, а мне это совершенно не интересно. Да и с музыкантами тоже нужно говорить про музыку: сидишь и повторяешь, как плохо было слышно в мониторах и как долго заводился микрофон.

Вообще разговаривать необязательно. Можно посидеть с тем, с кем тебе хорошо, и помолчать. С собой мне весьма хорошо — я самодостаточен, тем более что рядом есть самый близкий любимый человек и собака. Мне с собой скучно не бывает. А в городе сейчас жарко…  Выезжаем куда-то подальше от столицы. В кино можно пойти, в ресторан или в бар опять же.

Если не Москва, то…

Поедем куда захочется и заможется — год был тяжелый: много концертов слетело, много работы отменилось. Но, я думаю, прорвемся. Главное, внутри не париться и не бояться — страх разрушает: испугался — заболел.

Группа «Бомж-трио»…

Никак не соберемся, чтобы сесть и написать новую песню. Иначе все это тупо. Пора собраться, а для этого надо, чтобы все (Коля Сарабьянов и Нэш Тавхелидзе) были не только в Москве, но и свободны.

Пластинка «Делай свое дело»…

Недавно закончили запись и сведение нового альбома, который будет называться по заглавной песне, написанной Лешей Романовым, — «Делай свое дело». Мы собрали хиты друзей-музыкантов: «Алиса», «Чайф», Гарик Сукачев, Чиж, Женя Маргулис, Борис Гребенщиков, — в записи практически всех треков поучаствовали авторы. Кстати, Гарик выступил продюсером этой пластинки. В каком виде это будет — винил или в сети — пока не решили. Песня «Делай свое дело» уже звучит в эфире «Нашего радио».

Концерт группы The CrossroadZ в эту пятницу…

Это одно из немногого приятного, что будет происходить в Москве. Концерт был отменен с введением QR-кодов и теперь восстановлен в своих правах в связи с их отменой. Соберемся в «Ритм-Блюз кафе» — Староваганьковский переулок, самый центр нашей столицы. С удовольствием сыграем для тех, кто придет и не испугается.

Сергей Воронов & The CrossroadZ сыграют 23 июля в «Ритм-Блюз кафе». Начало в 21.30.

Фото: Светлана Скрыль