О Камергерском переулке, который сейчас выглядит, как публичный дом, о московском пафосе и ложной патетике и о «Мосфильме» как о своем втором доме.

Я родился…

В Москве, в Лепехинском родильном доме, так называемой Лепехинке, в старинном здании с колоннами.

Сейчас живу…

В Москве я жил по адресу Покровка, дом 11, квартира 15, до 1956 года, а потом переехал в Сталинград, затем в Ленинград, ныне Петербург, где и проживаю до сих пор.

Нравится гулять в Москве…

По Чистым прудам и покровским переулкам: Колпачный, Хохловский, Потаповский, Старосадский…  Это моя родина, близкие мне места. Моя школа располагалась в Колпачном переулке и от нее до моего дома, а это дом, где аптека на Покровке, можно было добежать буквально за две минуты. Зимой я так и бегал — без пальто, без шубы — выскочил, и через пару минут уже в школе.

Мой любимый район в Москве…

Мои переулки, которые я очень люблю. Раньше я приезжал в свой дом на Покровке, и на четвертом этаже меня с радостью встречали мои родные. В квартире пахло пирогами с капустой, которые пекла бабушка. Мы пили чай или кофе, рассказывали друг другу новости, делились впечатлениями, а потом я ехал на «Мосфильм». Кстати, Мосфильмовская улица и киностудия мне чрезвычайно близки. Я считаю «Мосфильм» своим вторым домом в Москве, потому что большую часть моей жизни провел именно там и благодарен, что он был для меня рабочей площадкой. Там я встретился с замечательными артистами и теми, кого я любил и продолжаю любить — моими друзьями не только по Школе-студии МХАТ, но также из Щепки, Щукинского училища, ГИТИСа и ВГИКа.

Люблю район Трифоновской улицы рядом с Рижским вокзалом. Там было студенческое общежитие, куда мы неоднократно ходили к нашим друзьям, например к Жене Евстигнееву. Люблю улицу Горького, ныне Тверскую, Манежную площадь, Охотный Ряд.

Еще мне очень близок Лаврушинский переулок — будучи школьником и увлекаясь живописью и русским искусством, в Третьяковскую галерею я ходил почти ежедневно. Я ее знаю и сейчас как свои пять пальцев и даже помню скрип паркетных полов и где висит каждая картина. Помню, как там впервые появились после смерти величайшего менеджера всех времен и народов товарища Сталина полотна Машкова, Кончаловского, Лентулова и других художников…  Все это я помню. Все это моя жизнь и моя кровь. Помню, как я впервые с мамой и папой посетил Третьяковку. Мне было лет пять, и на меня такое впечатление произвела картина Шишкина «Утро в сосновом лесу», что я на всю галерею закричал: «Мама, это же конфеты!»

Люблю Покровский бульвар, Чистопрудный бульвар и кинотеатр «Колизей», ныне театр «Современник», куда я стоял в многочасовых очередях, чтобы купить билеты на какой-нибудь фильм типа «Тарзана» или «Штрафной площадки». Я уже не говорю о советских фильмах «Клятва», «Падение Берлина»…  Это были события в нашей жизни. В этом районе жили большинство моих друзей. Один мой друг, который недавно ушел из жизни, Юра Лецкин, проживал в доме, где в свое время жил Мандельштам.

Когда сейчас приезжаю в Москву, стараюсь не попадать на Покровку — мне больно там бывать. Никого из родных и друзей практически не осталось.

На память о Москве у меня дома на стенах висят дедушкины акварели. Он был архитектором, но очень любил рисовать. Например, у меня есть написанная им «Владимирская церковь в Старосадском переулке».

В ресторанах…

В юности, когда я учился в Школе-студии МХАТ, мы иногда справляли в ресторанах получение стипендии. Так, однажды мы втроем оказались в Химках, в ресторане на Речном вокзале  — я, Саша Косолапов и Витя Сергачев. А сейчас я нигде не бываю не то что в Москве, но и в Петербурге. Порой проезжаю мимо многочисленных кафе — грузинских, азербайджанских, китайских — и так иногда хочется посидеть там, выпить чашечку кофе, закусить чем-то вкусным, но не успеваю, а терять время я не могу.

Место в Москве, куда все время собираюсь, но никак не могу доехать…

В общем-то, всюду, где я хотел быть, я бывал неоднократно. Но хотелось бы еще раз посетить дом-музей Льва Николаевича Толстого в Хамовниках. А еще я боготворю такого рода музеи, как дом-музей Константина Сергеевича Станиславского в Леонтьевском переулке и музей Антона Павловича Чехова — дом-комод на Садовом кольце. Есть и музеи других писателей, где я бывал, но посетил бы вновь. Моя мама принимала активное участие в деятельности музея А. С. Пушкина. Она сама была пушкинистом, изучала его язык и была редактором одного из томов Словаря языка Пушкина, который вышел под эгидой Академии наук. Я из Москвы привез целый шкаф с ее работами о Пушкине.

Главное отличие москвичей от жителей других городов…

Сейчас слово «москвич» размыто и таких людей, как москвичи, практически нет. Это все приезжие. Конечно, есть и коренные, но я мало сталкиваюсь с теми, кто корнями врос бы в Москву. Мне сейчас гораздо ближе народ, населяющий нашу провинцию — в Вологде, Уфе, Екатеринбурге, и я уже не говорю о Петербурге. А Москва — столичный город с присущими всем столицам мира пафосом, ложной патетикой и попыткой выпятить себя на первый план.

В Москве лучше, чем в мировых мегаполисах: Нью-Йорке, Берлине, Париже, Лондоне…

В Нью-Йорке нет таких мест, как Армянский переулок, Сверчков, Потаповский или Телеграфный. Нет Меншиковой башни на Чистых прудах или Колпачного переулка. В Нью-Йорке и других городах есть своя прелесть, и подражать им не надо.

В Москве за последнее десятилетие изменилось…

Меня убивает безвкусица, с которой украшены некоторые улицы моего любимого, родного города. Например, Камергерский переулок, бывший проезд Художественного театра, отличавшийся тишиной, скромностью, и сам Художественный театр, на стенах которого написано рукой Станиславского, Морозова и Немировича-Данченко: «Просим во время действия не аплодировать, это нарушает художественную цельность спектакля». Как можно было этот переулок украсить какими-то вечно мигающими лампочками, фонариками, свисающей с неба мишурой? Выглядит как публичный дом или Диснейленд! Чей это вкус? Как человек, который это сделал, не чувствует той музыки, которая исходит от покоя некоторых московских переулков с их тишиной и снегом? Зачем эти лампочки? Я еще могу понять это на каких-то оживленных бульварах, но надо сохранять тот дух Москвы, который ей был присущ испокон веков. Они думают, что они украшают Москву, а они ее тем самым разрушают.

В проезде Художественного театра, где я учился, напротив студии Московского Художественного театра было кафе, которое мы с Мишей Козаковым называли «Артистик», хотя оно называлось «Артистическое». Там можно было выпить бульона, съесть вкусный слоеный пирожок с мясом. Сейчас это место тоже испорчено мигающими лампочками, что совершенно ему не идет и мешает существованию московского театра.

Хочу изменить в Москве…

Убрать всю эту мигающую мишуру.

Мне не хватает в Москве…

Моих родителей, моей бабушки, моих друзей, многие из которых ушли из жизни.

Если не Москва, то…

Нет такого. Я очень люблю Санкт-Петербург и благодарен ему за многое, но главное, что он подарил мне встречу с моей женой Галей, с которой мы вместе уже больше 50 лет. Мне нравится мелодия Петербурга, его атмосфера, и я делаю все, что в моих силах, чтобы они сохранялись, но Москва — родной город.

В Москве меня можно чаще всего застать…

В гостинице. Если я приезжаю в Москву, то на спектакль или на съемки. Деваться мне некуда, я должен отдохнуть. Если у меня несколько дней, я стараюсь побывать на Ваганьковском кладбище, где похоронены мой дед, отец и мама, и на бывшем крематорском кладбище Донского монастыря, где похоронена моя бабушка. На большее меня не хватает. Раньше, приезжая в Москву, я помчался бы в Третьяковскую галерею, в Музей изобразительных искусств имени Пушкина или в другие, но сейчас стало тяжелее.

В этом году можно посмотреть…

В прошлом году я снялся в фильме «Не ждали» Виктора Мережко по его же сценарию. Я там играю высококлассного пианиста, которого превратили в больного человека, воспользовавшись тем, что он был в депрессии. Находясь под воздействием лекарств в больнице, куда его поместили, он написал дарственную на свое имущество. Сын крадет его из клиники, и когда мой герой постепенно приходит в себя, он видит мир, в который попал, и понимает, что ему лучше вернуться в сумасшедший дом.

Сейчас я нигде не снимаюсь. Есть ряд предложений, которые я обдумываю — с грузинской киностудии, на «Ленфильме». Но сегодня все еще упирается и в финансовую сторону — будут деньги, и начнутся съемки.

Недавно в БДТ им. Г. А. Товстоногова, где я работаю уже 60 лет, состоялась премьера спектакля по пьесе Мартина Макдонаха «Палачи», где я сыграл роль Гарри Уэйда — бывшего палача, который остался не у дел. Эта работа отняла у меня много сил. Несмотря на внешнюю простоту пьесы, она оказалась очень трудной, но, думаю, какого-то результата нам удалось добиться.

В БДТ я занят в трех спектаклях: «Дядюшкин сон», поставленный Тимуром Чхеидзе по произведениям Достоевского, «Лето одного года» — это по пьесе «На золотом озере» Э. Томпсона в постановке Андрея Прикотенко, где я играю с Алисой Бруновной Фрейндлих. С ней же играю в «Палачах», поставленных Николаем Пинигиным.

С Алисой Бруновной у нас давний творческий союз. Например, мы долго играли в спектакле «Квартет», но время прошло, и с уходом наших партнеров Кирилла Лаврова и Зинаиды Шарко его пришлось снять. Мы попробовали его сделать в новом составе, с другими артистами, введенными на роли наших ушедших товарищей. Они очень хорошо играли, но это был уже совсем другой спектакль.

В прошлом году у меня был юбилей. Несколько раз меня заставляли проводить юбилеи, но в том году отказался. Я всегда испытываю благодарность ко всем, кто меня поздравляет, с большой нежностью вспоминаю своих родителей, но одновременно у меня некое стеснение перед теми, кто вынужден сидеть на этом мероприятии, потому что не прийти неудобно. Они говорят только хорошие слова, хотя обо мне наверняка можно сказать и много негативного, но они вынуждены говорить комплименты. Поэтому я собственные юбилеи не очень люблю и на этот раз вместо него играл спектакль «Палачи», а потом был организован небольшой банкет с приятными друг другу людьми.

Фото: Евгений Фельдман