О премьере спектакля «Красный крест» в «Гоголь-центре» и о протестах в Беларуси.

Я родился…

В Минске, в 1984 году. Это лучшее место на Земле. Совершенно точно. Возможно, оно не самое красивое место. Моя жена, например, не переносит Минск. Могу ее понять головой, а сердцем не могу. Вот рыба, которая жила в самой темной воде и которую потом выпустили в чистую, красивую воду, она все равно понимает, где ее «родной город». Когда выхожу на улицу в Минске, я чувствую, что весь город — мой дом. В Москве мой дом заканчивается, как только выхожу за дверь своего жилища.

Сейчас я живу…

С 2003 года живу в Петербурге, там у меня появилась семья. Но к Петербургу я не привык, не полюбил его, он не стал для меня родным. Мне нравится, когда люди здороваются при встрече. В Петербурге соседи не здороваются. Общество довольно суровое.

Несколько лет прожил в Москве…

Я жил в Москве, когда работал сценаристом программ «Прожекторперисхилтон» на Первом канале, «Мульт личности», ведущим на канале «Дождь».

Бывая в Москве, всегда останавливаюсь в гостинице. Может быть, этот город я знаю больше многих москвичей, потому что успел пожить в сотне разных гостиниц и в самых разных районах. Сейчас чаще всего останавливаюсь в «Азимуте» на «Смоленской», напротив МИДа.

Люблю гулять в Москве…

Я человек, который любит жить за городом. Я не самый общительный, застенчивый, хотя по мне не скажешь. Меня тяготит, когда рядом большое количество людей. Меня тяготит необязательное общение, которого можно избежать, но избежать его ты не можешь. Живя в двадцатимиллионном городе, все время приходится с кем-то соприкасаться.

По Москве я бегаю по набережной до Лужников. Бегаю по десять километров по утрам, чтобы вечером пить много вина и не поправиться.

Если бы поселился в Москве…

Снимал бы квартиру в районе Патриков. Очень люблю ходить пешком и быстро перемещаться между театрами.

Наверное, если бы стремился к холостяцкой жизни, к выстраиванию карьеры, мне было бы симпатично в Москве. Но у меня какие-то другие запросы.

До карантина я проводил время в писательской резиденции в Швейцарии. Жил в горах один, с оленями. У меня был электромобиль, и, если мне надо было, я спускался с горы, ехал в Женеву.

Главное отличие москвичей от жителей других городов…

Я суперпротив обобщений. Это скользкая дорожка. Все москвичи очень разные, равно как и белорусы очень разные. У нас есть Александр Лукашенко — и есть Мария Колесникова.

У меня есть ощущение, что в Москве важнее казаться, чем быть. Вот ты сидишь в кафе, знакомишься с людьми, и тебе говорят: «Это Павел, он режиссер», — и еще обязательно добавляют регалии. Для меня это странно, потому что мне все равно. В Москве очень важно, кто ты такой и чего добился. Всегда хорошо видно, как здесь люди входят в кафе, как они себя демонстрируют, как им важно себя показать. Девушки заходят с такими сложными лицами. Возможно, Москва город большой и люди друг друга не знают и опасаются?

Мы же маленькая страна, у нас все как-то проще, не надо друг перед другом выпендриваться, доказывать что-то, потому что все и так знают, кто ты. В Минске люди более открытые.

В Москве лучше, чем в мировых столицах: Берлине, Париже, Лондоне…

Берлин не люблю. Там из-за этих пятиэтажек, семиэтажек кажется, что не уезжал из Москвы. Очень хорошо себя чувствую в Лондоне. Это, наверное, единственный большой город, в котором я хотел бы жить. В Париже мне тоже очень хорошо. Когда мои книжки начали переводить на французский, стал часто бывать в Париже по работе, встречаться с читателями и тогда по-другому ощутил энергию этого города.

В Москве за последнее десятилетие изменилось…

Москва похорошела. Она все больше напоминает европейский город. Но я вижу Москву внутри Садового кольца, витринную, чистую, вылизанную, супердорогую, Москву с театрами, которая похожа на Берлин, на Лондон. Возможно, я ничего не знаю про настоящую Москву, ту, где живут двадцать миллионов человек.

Хочу изменить в Москве…

Москва, ограничивающаяся Садовым кольцом, комфортная, приятная, очень демократичная. Это город, в котором хотелось бы жить. Но я понимаю, что это столица, которая подпитывается огромным количеством колоний, и сто миллионов человек работают, чтобы этот пятачок выглядел именно так. Даже Петербург по сравнению с Москвой провинция и видно, что деньги туда не доходят. Он плохо выглядит.

Москва производит приятное впечатление, если не думать о том, какой ценой оно достигается. Казалось бы, точно так же, как выглядит Бронная, должны выглядеть все остальные города: Псков, Тула, но этого не происходит, и все обесценивается.

Москва — город для людей, которые работают и хотят чего-то добиться. Но я совершенно не представляю, как бы сейчас здесь я жил с ребенком. С точки зрения логистики не понимаю, как можно тратить полтора часа, чтобы отвезти и забрать ребенка из школы. Мне не нравится расходовать жизнь на перемещения из пункта «А» в пункт «Б». Осознанно я двигаюсь к жизни в маленьких городах.

Если сравнить Минск с Москвой…

Минск собрал все худшее, что есть в советской архитектуре. Самые нелюбимые места — это его огромные проспекты. Они никому не интересны. Но есть и старый город, который пытаются реставрировать искусственно.

Однако благодаря большим проспектам город сейчас очень удобен для велосипедистов. В Минске сейчас пятьдесят километров велодорожек. Это очень круто. Если бы по Москве я гонял на велике, может, полюбил бы ее больше. Но я бегаю.

В Минске можно найти кусок Москвы, кусок Вильнюса со старым городом. В нем сейчас есть и Варшава, и Берлин, и все черты современного города. Сейчас мы могли бы сидеть в таком же кафе, как, например, в Москве на «Флаконе», с такими же лофтами, магазинами.

Я много где был в России, много путешествовал на машине. По ощущениям к Минску максимально приближен Челябинск. Там ровно такая же архитектура: пятиэтажки, хрущевки….

То, что сейчас происходит в Минске…

То, как люди объединились, то, что выходят по триста-четыреста тысяч человек, это невероятно. Это именно то, что ты мечтал видеть в Минске, то, чего ждал десятилетиями. Наши бабушки и родители не выходили в свое время. А мы вышли и теперь можем сказать себе и своим детям: «Мы хотя бы попробовали».

Это, безусловно, эмоциональные качели: с одной стороны, ты очень напуган, с другой — чувствуешь огромный прилив гордости. Всегда гордился, что я белорус и как раньше, так и сейчас везде езжу с белорусским паспортом.

В Москве меня можно чаще всего застать кроме работы и дома…

Я приезжаю в Москву, как правило, на неделю, каждый вечер хожу в театры, встречаюсь со своими друзьями. У друзей ощущение, что я всегда живу очень активной, насыщенной жизнью, но это совсем не так. Это просто так случается в Москве. В Петербурге живу очень закрытой жизнью и много работаю.

Любимые театры в Москве…

В Москве у меня всегда такой план на день: проснуться, выпить кофе, а вечером пойти в театр. Москва для меня больше театральная.

Я долго любил русский классический театр, но потом перестал. С 2010 года несколько лет ходил только в театр «Практика» и «Театр.док». Потом попал в ДК имени Зуева на постановку «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» с Анатолием Белым и Евгением Стычкиным. И этот спектакль вернул меня в русский репертуарный театр. Стал ходить в Театр Наций и так далее. Очень люблю литовский театр. Всегда хожу, где бы ни игрались, на постановки режиссеров Туминаса, Карбаускиса, Коршуноваса.

Премьера в «Гоголь-центре»…

18 сентября в «Гоголь-центре» состоится премьера спектакля «Красный крест». Его ставит режиссер Семен Серзин по текстам из моей одноименной книги. Это для меня большая честь и радость. Буду счастлив, если люди, которые посмотрят спектакль, захотят прочесть и первоисточник.

«Красный крест» вырос из, казалось бы, банальной бумажки, из единственного документа.

Все началось с того, что однажды на презентации ко мне подошел молодой человек и попросил подписать экземпляр. Оказалось, что Константин историк-архивист, который занимается документами. Он спросил, интересно ли мне будет периодически получать от него исторические бумаги. Я согласился, и тут моя жизнь изменилась. Представьте, утром пьешь кофе, и тебе на почту приходит документ о том, как советские войска входят освобождать концлагерь «Бухенвальд», разбирают бараки, доски вывозят в Советский Союз и потом ровно из тех же досок начинают собирать бараки в ГУЛАГе. И перед тобой встает вопрос: правда ли, что добро победило зло?

Из тех документов, что Костя присылал мне, долго никакая история не склеивалась. Но однажды он позвонил и сказал, что к нему попали два документа из переписки Международного комитета Красного Креста с Советским Союзом об обмене военнопленными. После разговора я простоял под душем и за минуту придумал весь роман, историю о машинистке из МИДа, которая работает с документами.

В поисках фактов у нас возникло предположение, что Советский Союз не отвечал на письма Красного Креста. Написали официальный запрос от издательства, но в архивы МИДа нас так и не пустили. Связались с архивом Красного Креста в Женеве, где согласились показать всю переписку с Советским Союзом. Оказалось, швейцарцы вели биографию каждого письма. Эти документы мы приводим в конце романа, и каждый читатель может увидеть, что сообщения Красного Креста с предложениями об обмене пленными оставались без ответа.

Как-то я выступал в «Гоголь-центре», в проекте у Екатерины Гордеевой «Гоголь-Тема». Там меня спросили, ставят ли где-то «Красный крест» (а уже были куплены права на перевод на двенадцать языков). Потом книгу прочитал Кирилл Серебренников и сказал, что надо ставить обязательно.

Я даже мечтать не мог. Для меня как человека, который очень любит театр, сцена — это все-таки какая-то недостижимая штука.

Фото: из личного архива Александра Филипенко