О густонаселенной коммуналке детства, проколах в городской топонимике и о том, где в Москве стыдно гулять, а также о новом романе «Веселая жизнь, или Секс в СССР».

Я родился…

Как и большинство советских младенцев, я появился на свет в роддоме.  В моем случае это Лефортовский  роддом с окнами на Немецкое кладбище. А место первой прописки – улица Маросейка. Дом был старинный, один из немногих, что остались от торопливой застройки Центра после пожара 1812 года. На втором этаже, где располагалась наша густонаселенная коммуналка (комнат 8-10, с огромной дымной кухней), теперь разные офисы и цветочный магазин. Недавно, прогуливаясь, я туда зашел. Юная цветочница, заметив озирающегося клиента, спросила, что я ищу. Пришлось сознаться, что на этих квадратных метрах я жил с 1954 по 1957 годы.  Девушка посмотрела на меня так, словно к ним в магазин забрел говорящий мамонт, и позвала подруг – посмотреть на ископаемое.

Сейчас живу…

Вот почти уже двадцать лет я с семьей живу в своем доме в городке писателей «Переделкино». Я всегда любил эти места, с конца 1970-х постоянно ездил в дом творчества, мне там хорошо писалось, и когда появилась возможность выстроить  коттедж, я так и сделал. Напротив нас на улице Довженко расположен музей Окуджавы. Иногда булатоманы стучат в наши ворота и сердито спрашивают, почему музей закрыт. Мы вежливо посылаем их в департамент культуры.

Люблю гулять в Москве…

Люблю гулять по переулкам и улочкам старой Москвы, заходить во дворы, иногда очень затейливые.  В городе много мемориальных квартир, о существовании которых почти забыли, если  по пути попадается такой музей и он открыт, я обязательно захожу и узнаю много интересного. Люблю заглядывать в «Аптекарский огород» на проспекте Мира. В «Аптекарском огороде» разворачивается часть сюжета моей иронической эпопеи «Гипсовый трубач».

Мой любимый район в Москве…

Наверное, все-таки Балакиревский переулок, Старая Басманная и Бакунинская улицы, Спартаковская площадь. Там, в особняке у Казанской железной дороги, располагалось общежитие Маргаринового завода, где прошли мое детство и отрочество. Там на перекрестке Балакиревского и Переведеновского переулков была прежде моя 348-я школа, которую я окончил в 1972 году. На Спартаковской площади, еще не соединенной с Красносельской улицей эстакадой, был наш Первомайский дом пионеров, где я попробовал себя во всех, кажется, кружках, кроме кройки и шиться.  Кстати, там, в театре «Модернъ» (в здании хлебной биржи) у Светланы Враговой с успехом шла моя пьеса «Он, она, они… » В тех же местах, на коротенькой улице Лукьянова, соединяющей Старую и Новую Басманные, я работал в Бауманском райкоме ВЛКСМ, о чем потом написал нашумевшую повесть «ЧП районного масштаба», вышедшую в журнале «Юность» в 1985 году…  Кстати, улица стала называться именем летчика Лукьянова по инициативе 348-й школы: наша пионерская дружина носила  имя это героя войны. В моих повестях и романах этот район носит вымышленное имя «Краснопролетарский». Не Йокнапатофа, конечно, но все-таки…

Мой нелюбимый район в Москве…

Нелюбимых мест нет, есть незнакомые, точнее, мимоезжие районы…

В ресторанах…

Бываю, но не часто. Люблю «Белорусскую хату» на Покровке, «Рецептор» на Большой Никитской, по старой памяти захожу и в ресторан ЦДЛ.

Место в  Москве, в которое все время собираюсь, но никак не могу доехать…

Давно, хочу посмотреть, что же теперь на месте знаменитого ЗИЛа, ведь я помню  огромные дымящие цеха-корпуса, километровый конвейер, тысячные толпы рабочего класса, маршрутные автобусы, ходившие по бескрайней территории завода-гиганта. Но как-то все не доеду в те места. А еще я не был в Измайловском парке с тех пор, как бегал там на лыжах школьные кроссы на разряд ГТО. Надо бы выбраться.

Главное отличие москвичей от жителей других городов…

Из-за огромных расстояний москвичи слишком торопливы, чтобы быть вежливыми с приезжими, и оттого кажутся им высокомерными. На самом деле, мы жертвы сумасшедших ритмов мегаполиса.

В Москве лучше, чем в Нью-Йорке или Берлине, Париже, Лондоне…

Лучшее, что есть в Москве по сравнению с другими столицами, – это Москва.

В Москве за последнее десятилетие изменилось…

Москва стала чище и опрятнее. Слава богу, убрали торговые палатки, уродовавшие город, превращая центр в мусорный базар. Меньше стало «точечной» застройки, нарушающей сложившийся архитектурный ансамбль.  Больше теперь пешеходных зон. Отреставрированы здания, долго стоявшие в руинах.  Но мне не нравится, когда власти своевольничают, например, вдруг сносят гостиницу «Москва» или Военторг, ставя на их месте ухудшенные копии, а точнее — убогий новодел. Зачем снесли гостиницу «Россия» — классику мягкого советского конструктивизма?  Ради висячего моста и березок на искусственных горках? Такое серьезное вмешательство в архитектуру города без широких общественных слушаний и даже референдума допускать нельзя. Мне стыдно ходить мимо бездарного «нового» Военторга, и я всегда делаю крюк, чтобы лишний раз не огорчаться.

Хочу изменить в Москве…

Я хочу, чтобы в городе стало больше названий, связанных с ее дореволюционной историей. У нас нет улицы Ивана Калиты, сделавшего Москву настоящей столицей. У нас нет площади Скопина-Шуйского, спасителя Москвы во времена Смуты.  Москву в разные столетия — при Рюриках, при Романовых, при коммунистах возглавляли разные люди.  Некоторые из них многое сделали для города. Почему их имен нет в топонимике столицы? У нас нет даже переулка певца Москвы — Аполлона Григорьева. Зато сразу несколько мест носят имя невеликого революционного деятеля Войкова, замешанного в убийстве царской семьи. Необходимо приведение городской топонимики в соответствие с реалиями отечественной истории и культуры.  Для столицы, являющейся лицом державы, это особенно важно.

Мне не хватает в Москве…

В Москве не хватает памятников нашим крупнейшим соотечественникам. Есть памятник Плисецкой, но нет памятника Улановой, есть Ростроповичу, но нет Свиридову,  есть Окуджаве, но нет Рубцову и Григорьеву.  В Киеве в самом центре стоит памятник весьма сомнительному историку – Грушевскому. А у нас в Москве нет памятника самому Карамзину, даже к 250-летию поставить не удосужились.

Мой новый роман…

Называется довольно задиристо «Веселая жизнь, или Секс в СССР». События происходят осенью 1983 года, при Андропове, и я тщательно воссоздаю реалии той, ныне забытой жизни. В известной степени это «ретророман», а я, его автор, — «ретроман». Сюжет острый, с неожиданными поворотами, где переплелись большая политика того времени, интриги литературного мира, семейные конфликты и любовные приключения главного героя, носящего фамилию Полуяков. Меня всегда раздражало, когда в угоду текущей моде советские времена представляют как унылый застой, общее пугливое оцепенение, мол, люди боялись поднять голову, выразить свои мысли или страсти. Не боялись. Это в Америке боятся сегодня девушке руку на талию положить или похвалить Россию — сразу вылетишь со службы за «сексизм» или «путинизм».  Так вот, воссоздавая «утраченное время», я старался показать, какой насыщенной, веселой, легкомысленной, а порой и разнузданной была прежняя жизнь, несмотря на все те «язвы социализма», о которых часто теперь говорят и которые на самом деле имели место.  А сейчас в нашем обществе нет язв? Мой приятель критик, прочитав роман, воскликнул: «Юра, ты написал “Декамерон» эпохи застоя!”  В чем-то он прав, хорошего романа без эротики я себе не представляю… Остается добавить, что действие происходит в Москве, в трех районах, которые я хорошо знаю и люблю: Центр (Никитские улицы, площадь Восстания), Орехово-Борисово (знаменитый Шепиловский овраг) и благословенное Переделкино, тоже теперь ставшее Большой Москвой.

Фото: пресс-служба Издательской группы «Эксмо-АСТ»