О мрачном общежитии МГУ — ДСВ, где люди порой выходят из окон, о том, что электричка в область — это путь преодоления, и о том, как переосмыслила сериал «Цикады» в своей одноименной книге.

Я родилась и выросла…

В Феодосии и жила в частном доме в черте города.

И считаю, что это действительно важная часть моей идентичности, даже не сам Крым в широком понимании, а именно Феодосия, потому что это один из самых древних городов Тавриды. Сам Крым по истории старше многих других регионов — в нем чувствуется античное наследие. И я росла с осознанием, будто и я связана с этой эпохой через место: гуляешь среди осколков времени, находишь куски амфор. Например, мой отец на практике в школе участвовал в раскопках. И это совершенно нормальная история. Потому древность меня интересовала всегда больше, чем уже новейшая история.

Опять же климат — это тоже важно, до 7 лет, до переезда к маме в Самарскую область, я толком и не знала, что такое снежная зима и как реагировать на холод. В Феодосию лебеди прилетают на зимовку, а вода не застывает. Поэтому переезд стал для меня климатическим шоком. Мне кажется, я до сих пор не привыкла к среднероссийскому климату, особенно тяжело, что так мало солнца.

Переезд в Москву…

Собственно, сначала, когда родители развелись, я переехала в Тольятти к маме и там прошли мои школьные годы. А в районе 17 я поступила в МГУ на филфак. И осела на проспекте Вернадского в ДСВ — я считаю, что это прекрасный район, который находится близко к университету. Там я провела около трех лет. Потом с моим мужем (на тот момент молодым человеком) мы начали снимать, а после вернулись назад, в общежитие Главного здания МГУ.

Еще я часто бывала в ДАСе на Шверника: моя лучшая подруга поступила на биофак, так что я регулярно ездила к ней в ДАС, который, кстати, мне даже чем-то больше нравился, чем ДСВ. ДСВ давит — это мрачное 23-этажное здание с кличкой «Кресты»: комнаты тесные, окна смотрят друг на друга — и люди порой выходят из окон.

Сразу ли я приняла Москву, а она — меня…

Первое время было неожиданно тяжело. До этого я регулярно сюда приезжала, но то был туризм, а эмиграция в Москву оказалась сложнее, чем я думала. Поначалу я не очень могла вписаться в Москву, привыкнуть к другому темпу, настроению, климату.

Мои любимые и нелюбимые районы…

Юго-Запад — это мое, родное, и я потратила некоторое количество времени на то, чтобы вернуться сюда. Сейчас живу в Солнцево, недалеко от Мещерского леса.

Сначала я жила на проспекте Вернадского. Когда мы начали снимать, то тоже не уезжали далеко от университета — Коньково, Ясенево. Университет, наверное, мой любимый район Москвы — такой утраченный рай. Главное здание, Ботанический сад, территория вокруг — частично закрытый кампус для «своих». Выходишь из комнаты в День физика, а у ГЗ — концерт, потом гуляешь до Воробьевых гор и смотришь на прекрасную панораму Москвы. Когда стоишь на этой смотровой, то действительно создается ощущение, что этот город — твой.

Потом я работала в МГИМО, тоже Юго-Запад — будто бы я старалась не выходить из этого района. Но встречи я люблю назначать на Чистых прудах — это очень удобная точка, где сразу несколько станций метро и всегда можно найти место и для прогулок, и для посиделок.

А место нелюбимое, в котором у меня возникают пушкинские флешбэки — площадь трех вокзалов. Некоторое время я жила в Подмосковье, в Пушкино, точнее в Заветах Ильича.

И каждый день приезжала на Ярославский вокзал. Потом пришел карантин и расставил все на свои места, и я поняла, что больше не готова к таким марш-броскам. Помню, как толпа просто несет тебя из электрички на «Комсомольскую». Сейчас открыли МЦД, и если что, по старой памяти я стараюсь обходить «Комсомольскую» стороной и пользоваться им. Но то, что было, тоже опыт. Мне кажется, как раз таки эта проклятая электричка Москва — Заветы Ильича дала многое моим текстам, потому что когда ты устала и уже не можешь ни читать, ни работать, то просто смотришь в это окно и думаешь о чем-то своем, а сюжеты появляются сами. Электричка — это путь и путь преодоления. Хотя сами Заветы Ильича я люблю — за дачность и расслабленность.

Что бы я хотела изменить в Москве…

Конечно, у меня есть большая фантазия, но она неосуществима: Москва — прекрасный город, все хорошо, вот только моря, к сожалению, нет. Этого очень не хватает — тогда было бы вообще отлично.

Что я понимаю под морем в целом: хочется иногда Москву переключать на какой-то такой более курортный, спокойный режим — отдыхать. Я живу рядом с Мещерским лесом, но не хожу туда в выходные, потому что любые локации, которые про отдых, становятся непроходимыми в свободные дни. То есть снова какое-то преодоление. Хочется меньше преодоления и больше точек покоя. То есть если не море, то хотя бы пространства в духе Мещерского, где как будто попадаешь в другой мир, переключаешься. В декабре я жила три недели в творческой резиденции Переделкино — хоть формально это Москва, но там действительно возможно отключиться от московского ритма, выдохнуть.

В плане транспортной доступности Москва стала гораздо лучше с тех пор, как я сюда приехала в конце нулевых. Но все равно смущает, что даже если у тебя дела в соседнем районе и ты едешь на общественном транспорте, все равно закладываешь полтора часа. Я не знаю, что с этим делать и как с этим бороться, но при этом объективно понимаю, что в Москве все хорошо с транспортной доступностью. Я сейчас приехала к маме в Тольятти, и зимой добраться куда-то тут уже проблема.

Москвич…

Это человек с большими наушниками, чтобы никого не слушать, с большим телефоном, чтобы никого не видеть, и в удобной обуви, чтобы быстро бежать. Мне кажется, москвич — человек, который летит к своей цели, не обращая внимания ни на что. Это по-своему печально, но, вероятно, именно этот подход «вижу цель — не вижу препятствий» и работает на город. Когда я приезжаю в другие города, меня тоже одергивают — не надо так быстро ходить, зачем?

Для Букмейта и «Редакции Елены Шубиной» я написала свою историю на основе сериала Евгения Стычкина «Цикады»…

Меня заинтересовал этот сценарий, который, на мой взгляд, с одной стороны, хорошо укладывается в концепцию того, что интересно мне — конфликты в школах и университетах, а с другой стороны, в нем оставалось достаточно много вариантов трактовок историй героев, которые я могла как автор продолжить. В оригинальном сценарии остались лакуны, которые я могла заполнить собой и своим видением. Например, в классе есть какая-то «странная» девочка — мне важно понимать, почему она странная, что за этим стоит, что за предыстория у этой странности. В своем тексте я развиваю историю этой девочки: что она делала не так и почему на нее так реагируют. Почему молодой человек, который уже водит машину и выглядит вполне взрослым, все еще сидит в 11-м классе — а что не так с ним? Что за история со школьным психологом, которая считает приемлемым вступать в личные отношения со своими подопечными? То есть я ухожу от конфликта отцов и детей в сторону дискоммуникации вообще, стараясь показать первопричину: это не разные поколения не слышат друг друга, а люди в целом не умеют говорить и слушать друг друга.

Что касается повествования, я писала этот роман так же, как свой «Протагонист», когда многие герои дают свой взгляд на историю, как они видели ее.

Работа над книгой велась достаточно автономно от создателей сериала: я не сценарист и, будучи писателем, не командный игрок. Конечно, речь шла о том, что я должна сохранить основную канву истории. Но когда такую работу доверяют не райтеру, а автору, то подразумевается, что у автора будет свое видение. Естественно, у меня было меньше свободы, чем с моим обычным текстом, но больше, чем у сценариста — это компромиссный вариант для писателя, которому интересно кино, но он не готов идти в сценаристику.

Роман «Цикады» уже можно прочитать на Букмейте, а в феврале он выйдет на бумаге в РЕШ.

Фото: из личного архива Аси Володиной