О схожести нынешнего Лондона с Москвой его детства — холодной и экономящей электроэнергию, о любви к консервам и о премьере нового фильма о ребятах-«афганцах».

Я родился и вырос…

В Гагаринском районе, на Мосфильмовской улице — прямо напротив киностудии.

Москва детства…

По сравнению с нынешней была мрачной, серой, малоосвещенной. В общем, Москва моего детства напоминает мне сегодняшний Лондон: холодный и экономящий электроэнергию. Я там как раз был этой зимой — прямо в юность попал.

Учился на «Парке культуры» в 23-й спецшколе. На лыжах мы зимой ездили на Ленгоры заниматься физкультурой. Эти дни были самыми адскими.

Детство как у всех: в меру хулиганить, бегать, играть на площадках в хоккей, потом, с появлением коньков, можно было кататься в Лужниках, которые через метромост — все рядом. А через Окружной (Андреевский) мост — ты почти на «Спортивной».

Бегали на Москву-Сортировочную. Бесхозные дыни мы там, честно говоря, воровали.

Вкус детства…

Я был нестандартным ребенком: хоть мама потрясающе готовит, в том числе и кавказские блюда, я очень любил консервы. Возвращаясь из школы, на сэкономленные деньги я покупал в продовольственном «консерву», открывал ее на скамейке у дома и ел, читая книжку. Маме звонили соседи, она спускалась и ругалась: «Что о нас подумают — что мы не кормим ребенка?!» Поэтому детство — это консервы, пельменная рядом со школой, где порция со сметаной стоила 37 копеек, а без — 18.

Что я читал на скамейке? Библиотека у родителей обширнейшая — я был всеядным. С четвертого класса полюбил всю наполеонографию — взахлеб Манфреда, Тарле, переводные книги, воспоминания Бертье…  Не по возрасту читал. Серьезный наборчик и «консерва».

А что мы вытворяли в армии! Когда шли на суточные дежурства, то брали пять сырых яиц, батон белого хлеба и три плавленых сырка «Волна» или «Дружба». Сырыми яйцами хорошо наедаешься: пробиваешь две дырочки — с тупого конца и с острого — и выпиваешь, запрокидывая голову. Сейчас вспоминаю и понимаю, что такое организм может пережить только в 19 лет.

Московские адреса…

В принципе, я в том районе, на «Мосфильме», и жил все время. Жил не потому, что нравилось, а потому, что мог там жить — позволяли заработки. Это не нынешняя ситуация, когда живешь там, где хочешь.

Пару лет провел на Смоленке, что, в общем-то, тоже рядом — Садовое кольцо. Я всегда проезжал ее, когда с Мосфильмовской ехал в школу на 17-м автобусе: он заворачивал направо у МИДа, у магазина «Руслан», и тихонечко, по кольцу, по Зубовскому бульвару, ехал до «Парка культуры».

А потом я подвырос и сделал выбор в пользу Подмосковья, уехав из города. Целый комплекс вопросов, что меня заставило принять это решение. Главное — ты живешь на собственной земле. Нет нервотрепки, а Москва — нервный город, который, правильно сказано, слезам не верит. Там надо быть отмобилизованным стопроцентно. Когда ты молодой, без этого жить не можешь. А когда немножко в возрасте, то хочется больше спокойствия.

Но Москва все равно лучший город мира. Я пожил за границей достаточно долго: и в Нью-Йорке, и в Штутгарте, и в Лондонах-Парижах-Ниццах бывал. Москва — 24/7, если ты можешь позволить себе, то достать возможно все, чего нет в Мюнхене. Например, там не вызвать сантехников, потому что у них социализм, причем худшая его форма, хотя они и врут про капитализм.

Студенческая жизнь…

Была веселая, но ничего экстраординарного — студенческая коллективная дружба. На режиссерском курсе ВГИКа, хоть профессия и совершенно индивидуалистская, нельзя без коллектива. Когда ты учишься, то вы вместе ставите отрывки, играете друг у друга — один за всех и все за одного. Еще же на первом курсе была картошка — экспириенс, непонятный нынешнему поколению. Мы все ездили помогать сельскому хозяйству. Судя по прилавкам, не очень получалось помочь, но зато это тоже скрепляло коллектив.

Ваня Охлобыстин, Сашка Баширов, Федя Бондарчук, Рашид Нугманов, Фархад Абдуллаев — все были вместе. Я могу кого-то забыть, потому что уже прошло время. Потом мы все вместе пошли в армию, также компанией, вернулись на второй курс, где начались уже отдельные отрывки и работы. Да и страна была другая, когда мы вернулись из армии. Поэтому фразу «волка ноги кормят» мы прекрасно поняли на своей шкуре.

Перестройка…

Очень не люблю, когда говорят про «лихие девяностые». Один отряд фейсбучных карликов кричит про свободы, другой — про бандитов. Правы и те и другие. Была такая свобода, что тебя грохали ни за что на улице. Была свобода, которая принуждала падать: я видел своими глазами, как мои школьные педагоги — преподаватели одной из лучших школ Москвы — доведены до того, что на пенсии копошатся на мусорке и ищут еду.

Но девяностые — это моя молодость, они меня отстроили, дали мне вещи, отличные от новых поколений. Девяностые — это год за три. Если ты не пополнил отряд лежащих на кладбище, то ты молодец. А если еще чего-то добился, снял или основал банк и тебя с ходу не убили, не посадили, то ты невероятный молодец. Много чего мне дали эти годы: за слова научили отвечать, ценить их, знать, что рукопожатие больше договора.

В 25 лет в 1991 году я провел сутки у Белого дома — сейчас я того себя убил бы, просто разорвал бы на куски. По исходу многих лет я понимаю, что стоял и защищал не демократию, а развал той страны, в которой я родился. Наверное, строй надо было менять, идеология была во многом неправильна, но эти люди безжалостно разрушили ту страну — в 1991-м я этого не отщелкивал, потому что был молодой: нам в конце 1980-х намутили в головах, что мы растем в позорной стране, а наши деды и отцы занимаются ужасом. Только что войну с Великой Победой не развенчали, хотя были попытки — масса псевдонаучных литературных трудов. Но да, в 25 лет я был таким, а сейчас другой, взрослый, который начал пытаться анализировать, тогда же для этого надо было быть Наполеоном. Это был юношеский авантюризм, я тогда даже не был политизирован, больше за компанию пошел — не буду добавлять криминала себе.

Хочу изменить в москвичах и Москве…

Не мое дело менять что-то в москвичах — какое мое собачье право? А в Москве я сделал бы поменьше машин, но боюсь, что мои мечты из сферы невозможного.

Я философски настроен: вот такой город, суетливый, но это и есть столица. Посмотрите на Манхэттен: когда я жил там в 1998 году, это был настоящий муравейник; не беру всю Америку. Манхэттен даже не весь Нью-Йорк — показательная столица, хотя формально ей и не является.

Районы…

Мне кажется, что Москва очень красивая. Исторически всегда, зимой и летом, но из-за несчастного ковида все меньше и меньше хожу гулять на Бронную. Еще с семидесятых: после школы на троллейбусе мы доезжали и на Патриках сидели с одноклассниками у пруда. Я в этом смысле однолюб. Даже в ресторанах заказываю одну и ту же пищу, что плохо.

Но никогда мы не сидели через жопу — поставив ноги на сидушку и взгромоздившись на спинку. Меня это очень-очень раздражает. Даже сейчас, гуляя, делаю замечания, наверное, я со стороны кажусь старпером. Но это нехорошо, некрасиво, неправильно. Если ты живешь в таком месте, то твое поведение должно быть достойно великого города, а Москва, безусловно, великий город.

Все мои любимые места находятся в старой Москве: Бульварное кольцо, где живет мой близкий друг Андрюша Филозов; на набережных есть местечки, которые нравятся.

В Москве меня беспокоит…

Совру, если скажу, что меня что-то беспокоит в городе. Беспокоит только одно: хочу, чтобы жители — люди, которые родились в этом городе или стремились в него, знали, столица какого это государства, какова история места. Чтобы как можно меньше людей на вопрос «Кто такой Георгий Константинович Жуков?» отвечали, что это вельможа при Алексее Михайловиче…  Хотя они и этого не знают. Или что он — политический лидер эпохи Брежнева. Чтобы они знали о нашей стране — мы это теряем.

Благо все мои дети интересующиеся: младшие благодаря Маргарите и мне могут получить максимально всеобъемлющий ответ на любую лажу в учебниках истории, но им 7, 5 и 2 — пока рановато. А Ксюша тоже знает, что всегда может позвонить. Учебники истории я не листал, но мне хватило того, как однажды я посмотрел у старшей дочки Саши учебник по литературе. При всем моем уважении к чувашским и башкирским народам — они в начале нулевых проходили так много народных страшных сказок, что при этом на всего Пушкина отведено два урока по литературе — меньше. Я в школе скандал тогда устроил…

Кажется, за учебники истории у нас сегодня взялись, но не знаю, насколько это получается — указания президента у нас выполняются не всегда быстро и компетентно.

Москвичи…

Это странная категория. Отслужив в армии, я понял, что москвичей не любят на физиологическом уровне. Не знаю, почему. Но это было давно, я рассказываю историю советских времен: тогда под москвичом предполагали гоношистого и нагловатого типка. Но парадокс заключается в том, что чем дальше москвич отъезжает от Москвы, тем сильнее он меняется.

Думаю, что это не проблема Москвы, а вообще столицы, которая собирает самых амбициозных, а это всегда сложные пассажиры, ведь они хотят чего-то добиться, а следовательно, удобны не всем окружающим. Из-за этого бывают такие достаточно разные и сложные отношения к «столичным» у жителей других городов. Но если поменяешь это, то может случиться эффект бабочки — что-то где-то развалится.

Сейчас…

Я в Сочи пытаюсь писать сценарий. Но мой дом полон и взрослых, и детей — мы живем одной большой семьей. К счастью, приходится заботиться и о детях, и о родителях, поэтому слегка отвлекаюсь от работы. Всячески стараюсь уберечь родных от омикрона — понимаю, что все переболеем, но не хочется во время завала, чтобы не нагружать медицинскую систему страны лишними пациентами.

Вообще я в Сочи каждую зиму, весну, лето, осень…  У меня здесь квартира. Из Москвы-то самое оно сюда приезжать.

Премьера фильма «Бессмертные»…

Он о моей Москве и о судьбе моего поколения…  Я начал служить в 1985-м, а дембель в 1987-м — самая середина Афганистана: были друзья, которые вернулись из Афгана и которые не вернулись…

Но кино не про Афган, а про людей, которых предали ни за что ни про что. Они отслужили свое честно, стране отдали два года, рисковали, героями были, а потом в каких-то кабинетах было принято решение, что эта война неправильная. И огромное количество ребят — а через Афган прошло очень много молодежи — вдруг оказалось немодным, не в тренде. А у людей были реальные и заслуженные боевые награды…  Эта ситуация мне сильно напоминает то, как мы умеем обращаться с историей: пришли большевики и давай сносить Екатерину и Александра, и героев Первой мировой — Колчака, Деникина, Брусилова…  Каждый генсек в советское время публиковал свою историю партии, где все было по-новому, я это помню. Хрущев менял сталинскую, Брежнев — хрущевскую. Вся эта череда. А в 1991 году пришла другая тусовка и давай сносить Дзержинского…  И сейчас мы много чего забываем, в том числе Афганскую войну и честных правильных пацанов, которых наша страна из политической целесообразности незаслуженно забыла.

Через свой фильм я хотел сказать, что история страны одна, ее надо как минимум уважать и не забывать. Мне симпатично, что памятники Робеспьеру, казнившему Людовика, и самому Людовику в Париже находятся на расстоянии 500 метров друг от друга — оба являются частью истории. Не надо ничего сносить, надо помнить, извлекать уроки.

Москва, отношения, воздух, эмоции — все в «Бессмертных» подлинное. Я пытался честно рассказать о пацанах, которых прекрасно знал и знаю. Самое смешное — реакция тех, кто лет на десять-двадцать помладше нас. Очень хорошо сказал сын моего брата Давида, ему 34, большой парень: «Я ведь стал лучше понимать, почему вы с отцом такие!» Хотя это чистой воды художественное произведение. У меня всегда много сказочности — я принципиально считаю, что кино не документалистика. Своей работой я должен помогать людям жить, а не убивать их окончательно, поэтому у нас с Лешей Балабановым были принципиальные расхождения в подходе к кино. Я считаю, что жизнь и так тяжелая…  Но в этот раз делал максимально честно: не чернуха, а как было — не лучше, не хуже.

Настаиваю, чтобы 15 февраля, в День памяти воинов-интернационалистов, фильм показали ветеранам Афганистана — организовали спецпоказ. Потом он выйдет на платформе Kion 23 февраля, после покажет НТВ.

Передача «Международная пилорама»…

По-прежнему выходит на НТВ по субботам в 23.25. Я считаю, что сейчас такая тяжелая информационная атмосфера — происходит много интересного и при этом не самого веселого. Но если хочется услышать то же самое в более легкой форме, то лучше смотреть «Пилораму», а не новости.

Желаю Москве и москвичам…

Мирного неба и осуществления желаний, если они, конечно, не входят в противоречия с Уголовно-процессуальным кодексом Российской Федерации.

Фото: Илья Золкин