О самом гулятельном месте, человейниках на окраинах, круглосуточности современной жизни, дореволюционных москвичах и легендарном радио «Эхо Москвы».

Я родился…

В Москве, в роддоме на улице Веснина (сейчас — Денежный переулок. — «Москвич Mag»). В самом центре я прожил лишь первые пять месяцев своей жизни, а потом переехал в Кунцево, где и живу по сей день. Здесь моя малая родина. (Смеется.)

Люблю гулять…

Как-то так получается, что все-таки я люблю гулять у себя — в Филевском и Солдатенковском парках. Этот лесной массив от Крылатского до «Багратионовской» мне очень нравится. Я его называю самым гулятельным местом Москвы.

Любимый район…

Кунцево. Я патриот своего района. (Смеется.) Первую половину жизни я прожил в одном доме, вторую половину — во втором, глядя из окна на первый. Так что никуда за пределы кунцевской территории, что называется, не вылезал. В этом смысле я не из тех, кто каждый год меняет город, район или квартиру. Где родился, там и живу.

Нелюбимый район…

Окраины и новые районы. Мне совсем не по душе одинаковая застройка, которая там активно появляется. В конце 1960-х и даже начале 1970-х годов такое жилье называлось словом «черемушки», то есть панельные дома без архитектурных изысков. Сейчас типовое строительство немного другое, но от этого оно не становится менее скучным.

В какой-то момент жизни, так получилось, я много времени проводил в Ново-Переделкино и на Юго-Западе. Там на какой станции метро ни выйдешь, такое впечатление, что ты в одном и том же месте. Особенно если никаких указателей при этом нет. Поэтому у меня в памяти отложилось, что зацепиться за какую-то архитектуру в тех местах в отличие, скажем, от центра или западных частей Москвы, в общем-то, невозможно. Про районы с многоэтажными человейниками я вообще уже молчу. Этой «эстетики» я не пойму никогда.

Любимые рестораны и бары…

Как говорится, имею желание, но не имею доходов. (Смеется.) Никогда мои финансы не позволяли ходить по ресторанам так, чтобы какие-то из них для себя выделить и полюбить. Конечно, иногда куда-то хожу, что-то нравится…  Но в любимое место нужно ходить постоянно.

Мой покойный друг журналист Василий Уткин точно смог бы назвать свои любимые места. Он в отличие от меня был завсегдатай всяких заведений. Мы порой куда-то с Васей приходили, и ему даже меню не требовалось, чтобы сделать заказ. Его в ресторане все официанты знали, говорили: «Здравствуйте, Василий! Ну наконец-то вы к нам зашли!»

Вася всегда разбирался в том, из чего сделано то или иное блюдо, уточнял рецепт. Ему это было в кайф. Надо на таком уровне понимать что-то про ресторанный досуг, чтобы иметь любимые и нелюбимые заведения. В остальных случаях можно даже не пытаться стать любителем.

Место, куда давно мечтаю съездить, но никак не получается…

Я люблю район Университета. Мои бабушки и дедушка жили на 3-й улице Строителей (сейчас — Марии Ульяновой. — «Москвич Mag»). Воспоминания об этих местах связаны с детством. Я часто бывал в гостях у своих стариков. В 1990-х старался их навещать и страшно из-за этого собой гордился, мол, у меня есть время на пожилых родственников! Сейчас с удовольствием бы съездил туда, чтобы побродить и прогуляться по дворам, но нет времени. Там хорошая архитектура сталинского ампира конца 1950-х. Кстати, тогдашнее типовое строительство не было таким противным, как более позднее.

Москвичи отличаются от жителей других городов…

Если, например, петербуржцев сравнивать с москвичами, то первое отличие будет в ритме жизни. В Москве просто другой темп, он гораздо быстрее. Кроме того, у нас огромная концентрация всего и вся в городе — людей, организаций, предприятий, бизнеса. Мои знакомые из Петербурга это тоже замечают, когда приезжают в столицу.

И это не только про гостей. Допустим, человек давно не был в Москве, даже если до этого тут долго жил. И вот представьте, вдруг он приезжает сюда спустя десять лет и сразу же хватается за голову от этой московской ускоренности. Я знаю такие примеры. Питер в этом смысле приблизился к столице, но все же, кроме Невского проспекта, как мне кажется, по темпу с нами никакой район Петербурга сравниться не может.

Если говорить о понятии «москвич», то к этому термину, насколько мне известно, довольно ироничное отношение в других российских городах. Я всегда спрашиваю: «А кого вы считаете москвичами?» Коренных жителей столицы почти не осталось…  Когда я слышу, как кто-то в регионах начинает говорить о том, как он не любит москвичей, я все время думаю: получается, не любят своих же земляков?! Ведь сейчас Москва фактически состоит из тех, кто когда-то — давно или совсем недавно — сюда переехал из условной провинции. Тех, у кого еще дореволюционные предки были москвичами, осталось немного, но такое ощущение, что эти люди как раз меньше всех возмущаются. (Смеется.)

Когда я учился на журфаке МГУ, у нас откуда только не было ребят. Со всей страны ехали получать московское образование. И было видно, как эти молодые люди мотивированы, как хотят закрепиться в профессии, найти хорошую работу. Никто из них, кстати говоря, не желал возвращаться назад. Потому что там, на малой родине, считалось неприличным приехать после Москвы обратно к себе в город. Ну то есть вернулся, значит, не было сил в столице закрепиться. Так это воспринималось.

Мой отец в свою очередь когда-то сам приехал из деревни под Смоленском на учебу в столицу, а потом остался, стал известным московским журналистом. Так что я тоже частично иногородний. (Смеется.)

В Москве изменилось…

Москва стала чище. Это действительно один из самых удобных для жизни городов в мире. За последние три года у меня многие друзья уехали из России, и они мне в личных беседах признаются, что московская круглосуточность жизни не может сравниться ни с одним мегаполисом других европейских стран. Слушайте, ну это же правда. В любой момент ты можешь пойти в магазин и купить продукты. Не хочешь идти? Хорошо, вот у тебя есть доставка. Курьер приезжает моментально. Ночью, в выходные, в праздники ты найдешь и купишь практически все, что тебе нужно. Где еще так?

Раньше, между прочим, было совсем иначе. Более того, я помню, как в середине нулевых в Москве не было сервиса, а на каждом шагу располагались в буквальном смысле помойки — везде лежал какой-то непонятный мусор. Сейчас все чисто, аккуратно. Город в некотором смысле стал прилизанный.

И еще, конечно, замена пятиэтажек на двадцатиэтажки. Для меня загадка, зачем строится так много высоток. Кто все эти люди, которые покупают там квартиры?! Вот, например, около метро «Молодежная» изменилось все до неузнаваемости, теперь там сплошные новостройки. Человек, который родился в тех домах, жил все детство, а потом вдруг уехал на 20 лет из города и вернулся, просто не поймет, где он находится. Ландшафт очень поменялся.

Скажу так: жить стало удобнее, но дискомфорта тоже прибавилось.

Я бы изменил в Москве…

Отменил бы сезонную перекладку то бордюра, то асфальта. Это для меня одна из главных тайн современной Москвы. Может быть, вместо этого надо подумать о том, как сохранить в Москве историческую застройку? В Питере, между прочим, с этим справляются гораздо лучше, нам стоило бы у них поучиться. Старинный архитектурный фонд нужно беречь.

Мне повезло в профессии…

Я сразу оказался в хорошем месте. «Эхо Москвы» было лучшим не только городским, но и всероссийским радио. Мне вообще радиожурналистика всегда была ближе других видов СМИ, хотя формально, когда я учился в МГУ, оканчивал кафедру печати. Но мы-то знаем, что журналисты работают как угодно, где угодно и даже без дипломов. (Смеется.) Многие мои коллеги на «Эхе» вообще журналистского образования не имели. А я вот один из тех редких людей, которые работали по профессии. Заманил меня на радио мой товарищ. Нам тогда было по 19 лет, и мы пришли буквально с улицы. В те годы главным редактором «Эха» был Сергей Корзун, его заместителем работал Сергей Бунтман. Они нам сказали: «Ну вот вам, ребята, диктофон. Делайте программу». И через три дня мы уже работали на «Эхе». Тогда все было просто. Нам дали возможность что-то делать, и это «что-то» даже оценили. И так оно пошло и продолжалось все 30 лет моей работы.

В какой-то момент у меня появилось ощущение, что я так до самой смерти на «Эхе» и проработаю. Чем больше времени проходило, тем больше нужно было оснований, чтобы что-то в своей профессиональной жизни поменять. А меня вроде как все устраивало, хотя, как всегда у журналистов, зарплата была небольшая. Но в творческом плане никаких ограничений у нас не было никогда. На «Эхе» всегда была очень свободная атмосфера. А в 2022 году случилось то, что случилось, и всем нам, к сожалению, пришлось искать другие возможности для своей реализации в профессии. Но такова жизнь.

Фото: из личного архива Антона Орехъ