Об учебе в 16-й спецшколе на Лубянке, о том, почему писать книги стыдно, и о своем исследовании жизни Парижа, которое вышло в «Редакции Елены Шубиной».

Я родился…

На Кавказе, у Черного моря, но с восьми месяцев — коренной москвич. В Гудауте я родился по чистой случайности: мой папа-архитектор строил санатории в Сочи и в Гаграх, заодно получился и я.

В Москве семья жила на Сретенке, в Просвирином переулке. Это место я до сих пор нежно люблю и каждый раз, приезжая в Москву, хожу посмотреть, что там теперь. Дом на месте, но перестроен так, что не узнать — кругом архитектурный цирк раннего Лужкова. Как у Окуджавы: «И ходят оккупанты в мой зоомагазин». Но хотя бы осталась привычная сеть переулков: старинная «елка» вокруг Сретенки.

Детство и юность…

Рос дома, не во дворе. Дома было интереснее. Родительские друзья и гости — счастье.

Учился в 16-й спецшколе на Лубянке, которую мы считали улицей Дзержинского. Располагалась школа в тогда бывшем, а нынче действующем Сретенском монастыре, поэтому я получил строгое монастырское образование.

В одном классе со мной были ребята, которые потом стали очень знаменитыми. Точнее, это остальные поняли, что они очень знаменитые, а мы это знали еще в школе. «Мухоморы»: Свен Гундлах и братья Сережа и Володя Мироненко, политик и журналист Володя Кара-Мурза (тут добавлю «старший»), прекрасный и неизвестный поэт Сережа Батов. Не все живы, но я всех помню.

Вы спрашиваете, где мы назначали девочкам свидания? Забавно, но наша с вами встреча в дни локдауна напоминает мне школу той жизни: скамейка на бульваре и абсолютная невозможность зайти в кафе хотя бы погреться. Но поскольку первые романы происходили в школе, то можно было приглашать даму просто на урок.

Институтские годы…

В архитектурном институте меня научили говорить с городом, понимать его. Вы смотрите на дом и примерно представляете себе, когда и зачем он был построен, что с ним произошло потом. Дома иногда жалуются мне, как плохо с ними поступали, а ведь когда-то они были рождены для счастливой жизни.

Москва меняется…

Несколько раз мой бедный город начинали строить заново. При мне прорубили Калининский проспект. Потом Олимпиада: Мещанские улицы сбрили ради большого стадиона. Разнесли по бревнышку Сокольники. Не знаю, можно ли теперь что-то изменить. Дома и улицы убивали, как людей — их не воскресишь.

Но это судьба любой столицы: слишком многие знают, как она должна выглядеть, слишком многие хотят оставить о себе память, слишком для многих это лакомый кусочек.

Привести Москву к единому архитектурному стилю…

Так ведь несколько раз пытались. Невозможно. Москва — огромный город с таким количеством архитектурных стилей, что вы никогда не решите, к чему именно приводить; а если однажды и решите, то это будет ужасно.

Я бы берег то, что есть. Восстанавливал бы, приводил в порядок. Строил бы аккуратно, без конфликта со старым. Но этого не будет — политики и богачи считают, что им виднее. Ну и на здоровье, подавитесь.

Нелюбимые и любимые московские районы…

Всегда ненавидел новые районы. И когда однажды был вынужден переехать со Сретенки в Сокольники, воспринимал это как чудовищную жизненную несправедливость и бежал оттуда с радостью. Хотя сейчас понимаю, что Сокольники — прелестный московский район.

Конечно же, обожал московский центр, особенно кварталы вокруг Патриарших прудов. Тогда, когда там был не культурно-развлекательный, а просто городской центр. Все время там гулял. От дома до дома: от Дома архитектора, где папа был королем бильярда, до Дома звукозаписи, где мама заказывала музыку. Всегда мечтал там пожить, а когда мечтаешь, есть шанс. Вот и пожил некоторое время на Малой Бронной, оттуда переехал на Петровский бульвар. Где было лучше? Всюду было лучше.

Оказался в Париже…

В какой-то момент у меня появился выбор: остаться ли мне до смерти в редакции в Москве или сказать, что хочу поехать корреспондентом в Рим, Париж или в Женеву. Это было мое предложение, которое, к счастью, приняли в «Коммерсанте».

Почему Париж? Я учился во французской школе. И не зря наши нынешние руководители считают, что опасно обучать детей с раннего возраста иностранным языкам — у ребенка появляются дикие идеи. Они у меня появились, не прошло и сорока лет, как я их реализовал.

Уже 10 лет я во Франции. В Париже я несколько раз переезжал и оказывался в совершенно разных кварталах: начинал в 1-м, потом в 5-м, после в 15-м, а сейчас живу в 13-м. Каждый из них прекрасен по-своему. Всякий раз переезд следовал какой-то необходимости: где школа для детей, где удобнее и где, наконец, дешевле жить. И всякий раз я бывал очарован новой жизнью.

Никакой войны между мной и Парижем никогда не было. Этот город меня терпит, а я его очень люблю. Главное, не ждать от него особых приглашений и милостей от его природы. Ты там никому не нужен, и это прекрасно. Ты сам по себе, всегда посторонний, всегда иностранец. Невозможно быть в Париже своим, если ты там не родился.

Сравнивая Москву с Парижем…

Париж не был разрушен так, как разрушена Москва. В центре это отчетливо город прошлого, от XVIII века до начала XX. В Париже в наши дни мало ломали, на него во время войны не падали бомбы — он остался практически нетронутым. Где бы вы ни были, вы гуляете по городу, который сохранил единство.

В Москве пасмурно — в Париже светит солнце. В Москве зимой тепло — в Париже холодно. Москва удобнее — Париж нежнее. Москва чище — Париж романтичнее. Москва как будто бы вся в погонах, а в Париже — одни дезертиры.

Москва меняется…

Пока меня не было, Москва фантастически изменилась к лучшему, особенно в центре. В институте мы занимались Бульварным кольцом. Придумывали, как его сделать лучше. Но я не мог даже предположить, что можно так его изменить, как это сделали московские градостроители, среди них мой друг Гриша Ревзин. Во всем, что касается профессии, это сделано отлично.

За Садовым кольцом я мало ощущаю этот город знакомым и своим. Там конец прогулкам. Пройти Москву из конца в конец невозможно. В то время как в Париже это занимает два часа: за это время вы можете пересечь город насквозь — перейти с одного берега на другой, повсюду наслаждаясь тем, что видите. Там есть Сена, а здесь вы бесконечно утыкаетесь в шестиполосные дороги-реки, по которым все равно невозможно проехать, в которых нет никакой красоты, а один административный восторг. Город, в котором без машины не обойтись, — это не очень правильный город.

Я думаю, Москву ожидает появление мини-городов, анклавов, разделенных дорогами. Большой город должен состоять из приятных деревень, в которых вам было бы хорошо и из которых, по идее, не нужно было бы обязательно ехать по пробкам по делам в другое место на автомобиле. Но до тех пор, пока все важное и значительное будет происходить в Кремле, Москва не поменяется.

Я бы никогда не стал мэром…

По-моему, это абсолютно бессмысленная задача. Каждый из московских городских голов старался сделать что-то хорошее, но из этого хорошего в итоге вечно вылезало что-то плохое. Я бы ничего не смог изменить: я готов переживать за город, но не вижу, каким образом могу ему помочь. Мой город, таким, как я его понимаю, не спасти. Да и меня в нем уже нет.

Москвичи отличаются…

Откуда посмотреть: из уездного города N — все москвичи одинаковы, с Петровского бульвара — все они разные.

Если сравнивать москвичей с парижанами, то тут все похоже, только наоборот. Парижанин вечно недоволен Парижем, транспортом, мусором, правительством и мэрией. Нужно хорошо разговориться, чтобы он признался в трепетной и нежной любви к городу. Москвичи сплошь и яростно довольны Москвой. Пока не разговорятся.

Новых символов Москвы…

Не может быть. Точнее, новые символы добавляются к старым: все фотографы старательно снимают купола на фоне «Сити». И Кремль, и Москва-река, и даже Петр под парусами — все это останется.

Для меня же Москва — это не столько улица или памятник, сколько мои друзья. За много лет во многих домах со мной что-то происходило. Эти дома тоже стали моими друзьями: гуляя, могу с ними раскланиваться.

Москва сегодня…

Я не знаю, город ли это Толстого или город Сорокина. Что-то странное, неописуемое. Нужен новый Гиляровский, но если он появится, его таки пристукнут на Трубной площади.

Самые приятные моменты в Москве? Сколько угодно. Все помню. Веселье, любовь, дружба, дети, первая зелень мая, снег на бульваре по колено, возвращение домой на рассвете после ночного диплома в МАРХИ. Считайте, вся жизнь. И прекрасные профессии, которые мне достались: архитектор и журналист в самые невероятные годы, работа в лучшем журнале СССР «Декоративное искусство» и в лучшей газете России «Коммерсантъ», когда мы могли себе позволить все, что хотели, и были невероятно свободны, гораздо более свободны, чем сейчас — как здесь, так и там.

В Москве бываю…

Не очень часто: раз в год максимум. Сейчас вот я выскочил в Москву на месяц, рад встречам, но страшно себя ругаю, потому что за это время во Франции произошло столько всего интересного, о чем надо бы написать.

Если не Москва и не Париж, то…

Рим. Очень нравится. Не только красота, а все вместе. Хочется удобства и соразмерности человеку, вкусного радостного города.

Город меняет…

Живя в городе, вы учитесь повадкам горожан, перенимаете городской дресс-код, знаете, что делать надо, что нет, а что прямо опасно.

Конечно, город меняет своих жителей. Когда вы приезжаете даже в тот город, где жили раньше, то по возвращении многое кажется интересным, странным, диковатым. В Париже лучше понимаешь Москву, глаза открываются.

Книга «До востребования, Париж», вышедшая в «Редакции Елены Шубиной»…

Писалась долго: никогда в жизни я не хотел написать книгу. Мне казалось, что писать книги стыдно.

Счастливая работа журналиста в том, что вы играете в пинг-понг. Утром в редакции у вас шесть работ, вечером они закончены. Завтра новых шесть. И так далее, как белка в колесе. Очень удобно, вы никогда не думаете о смысле жизни. Книга — это всегда про смысл жизни и про «граждане, послушайте меня!».

Я не могу думать без задания. Мыслю только за деньги. Спасибо редакторам, прежде всего Елене Шубиной, что попросили повнимательнее осмыслить случившееся, заглянуть в себя, в чем нет, кстати, ничего приятного. Но никаких последних откровений в книге нет, когда писал, я думал, что это должно быть не больно, весело и приятно читать.

До этого я писал путеводители по Парижу. Это очень интересная работа, если не халтурить и пройти ногами все, о чем говоришь. Здесь я тоже всю свою парижскую биографию истоптал ногами, чтобы понять — опять повезло. Я ничего не ждал от Парижа, и за это он дал мне почти все, чего я от него хотел.

Книгу Алексея Тарханова «До востребования, Париж» можно приобрести и заказать онлайн в книжном магазине «Достоевский».

Фото: Мария Мазалова