Если верить новостям, очередь в аэропорту сплошь мужская, спасающаяся — или дезертирующая. Зависит от точки зрения и словаря терминов.

Еще утром я стояла в северном спокойном Пулково, откуда было два заграничных рейса — турецкие, еще не закрывшиеся авиалинии, и в Ереван. На регистрации на первом скучали степенные, предвосхищающие давно запланированный отпуск семьи: в нелепых полулетних костюмах, с приготовленными подушками под голову для долгого перелета и с расслабленными лицами. Во второй очереди стояла всего пара человек — внешне очевидно отправляющаяся на историческую родину.

Через два часа я зашла в терминал С в московском Шереметьево — именно оттуда летают непривычные теперь рейсы за пределы страны. Как всегда людно, но не особо, при этом в воздухе пульсирует какой-то непонятный дерганый нерв.

Удивительно, как два аэропорта в одной и той же мировой ситуации живут совершенно полярно. Кстати, нельзя не удивиться происходящему в обменниках: в Петербурге доллары покупают за 50 рублей и продают за 79,5, в Москве — 55 и 89,5 соответственно. И там, и там был всего один человек.

Сразу же в «Шарике» начинаю выполнять боевое задание — узнавать, правда ли мужчины уезжают из страны, чтобы не попасть под разнарядку. Не сказать, что в очередях на регистрацию сплошные парни, но их достаточно, что слегка непривычно с нашей демографией.

Молодые хорошо одетые ребята смеются о чем-то компашкой. Представившись, спрашиваю, не могли бы они рассказать, куда и почему летят: «Да нас не заберут! У нас здоровья нет. Мы на конференцию летим… » — отмахиваются. «Ага! На пацифистскую», — парни бледнеют в лице и шикают на приятеля: «Замолчи». Отхожу. Молодой человек на чемодане в куртке М65 что-то ожесточенно тыкает в телефоне — только услышав, что я журналист, начинает истерично запихивать наушники в уши, мол, занят, очень занят.

Я ожидала, что в такой ситуации терминал будет кишеть родственниками, которые провожают своих мальчиков неизвестно куда и на сколько, но в основном парни самостоятельные, только иногда приобнимают своих девушек — летят вдвоем. На регистрации на самолет до Катара нет практически никого — страшно дорого. Кое-как вытягиваю из мужчины с женой и огромным пластиковым контейнером, где грустит лабрадор: «Ну а что, мы всегда где-то зимуем. Теперь вот чуть пораньше поехали» — бодрится.

Кстати, о питомцах — несколько дней назад в государственной ветполиклинике, пока мы с щенком ждали прививки, многие пришли за справками формы 5а, позволяющими вывозить животных за границу, а кто-то и вовсе срочно чипировал живность. Мужчина с огромным мейн-куном рассказал: «Два месяца назад сына отправили, теперь мы с женой и Лесиком». И в аэропорту полно таких пар, правда, в основном со щенками.

У «зеленого коридора» на моих глазах по непонятной причине группа полицейских пристегивают к себе наручниками несколько русских и среднеазиатов и уводят в непонятном направлении. Остальные стараются этого не замечать. Гоняют желваки по скулам, стоя в тревожной очереди.

Там же, в дверях таможенного контроля, происходит предвкушаемая мною сцена. Пухленький молодой паренек отворачивается от мамы и идет к контролю. По ухоженному лицу элегантной женщины текут слезы — она плачет, не пытаясь сопротивляться, крестит спину сына и шепчет: «Господи!..  Иди, иди, не оглядывайся». Не оглянулся.

Решила заняться прикладной статистикой и посчитать, правда ли валят мужчины: так, в фиксированном моменте в очереди на рейс в Астану 28 юношей и 15 девушек, в Ереван — 15 к 12. Но как только открылась регистрация на сербские самолеты — вот тут мужчины повалили валом: больше сотни — и десяток барышень. В этой очереди я споткнулась об утреннего знакомого — мы вместе, в одному ряду, летели из Питера: молодой парень в вязаном свитере держался бодряком — у меня и мысли не возникло, что его сегодня ждет не только внутренний рейс.

— Вы надолго?

— Кто бы знал. Очень хочу вернуться — пересидеть и вернуться. Неделька?..

В казахской очереди рассказывает бесстрашный улетающий студент: «Мы с родителями очень долго мониторили билеты, и это еще хорошие достались. А то есть по 800 тысяч с пересадками по дню. На Aviasales выкидывается по одному билету, когда кто-то отказывается, и надо за пять минут успеть все забронировать. Я изначально из Жуковского должен был улетать, но все переменилось.

Что с учебой? Моя программа в вузе не предусматривает заочной формы — я оформил нотариальную доверенность на обоих родителей, чтобы они в случае чего могли написать заявление на академ или на отчисление. Ну да, может быть, потеряю несколько лет. Там поступлю. И пока буду работать, кем, не знаю, какие-то новые навыки приобрету. Это нестрашно.

По нормам авиакомпании с собой можно только около восьми килограммов, поэтому я даже не знаю, правильно ли сделал: ноутбук — килограмм, зарядка где-то столько же. Остальное — что-то накидал в чемодан, буду комбинировать».

Своих рейсов ждут на самом деле очень специфические ребята: взбитые, мягкие. Многие с чубами, прибранными в прически под резинки, у одного так вообще радужной стяжкой был перемотан чемодан. Рассказывают: «Спасибо родителям — дали денег, обещали упаковать всю мою квартиру и отправить СДЭКом в эмиграцию».

Выхожу продышаться и поискать еще натуру — около столбов, где привычно останавливаются такси, много народа, все тревожно курят. Рядом с благородного вида крепким мужчиной в джинсах — хорошо сложенный парень, просто легкоатлет. В руках — пластиковая папочка. Отец (полагаю) недоверчиво забирает ее из рук юноши и начинает перебирать бумажки: вот паспорт, СНИЛС, военный, вот билеты, бронь гостиницы, номер телефона тех, кто поможет…

Кафешки в зоне регистрации полупустые — оно и понятно: тревожно оттягивать момент. Красный-красный, весь в испарине, дядька за 50 хмурится и трет глаза руками, на столе — несколько «Балтик 7». Глаза мутные, блеклые, пиво пьется по-сапожницки. Опустим детали, но он наконец рассказывает мне, что его тревожит: он улетает. Почему? Военной специальности нет, есть непригодность — лишний вес и тугоухость, но всю молодость хотел быть классным — и права всех категорий получил, и разряд по стрельбе, и вообще-то он за происходящее, но участвовать не очень хочет.

— О чем пьете?

— У меня нет родины. Страны, в которой я родился и вырос, не существует. А новая…  Я пью за нее.

Чтобы найти такой накал и страсти, надо постараться. В основном же Шереметьево живет своей обычной жизнью, хотя почему-то весь день — а я провела в аэропорту часов пять — очень много индусов. И все это время, кажется, абхазец, весь в камуфляже и кепке с флагом России на лбу, бегал с груженной походными милитари-вещмешками тележкой туда-сюда — суровый, сильный.

Фото: Анастасия Медвецкая