«Для меня Москва всегда была моей столицей. Я же полностью советский человек, — рассказывает 53-летний Владимир из Северодонецка, с которым я говорю в коворкинг-центре НКО на Рязанском проспекте, где выдают гуманитарную помощь беженцам с Украины. — Поэтому и на заработки ездил сюда, а не в Польшу. Я тут уже больше семи лет, как вся эта бодяга у нас началась. Работаю в строительной организации».
Владимир не был дома два года, пока шла пандемия. На первую после долгого перерыва побывку поехал в феврале. Три недели пролетели совсем незаметно. Едва успел наиграться с подросшими сыновьями, повидать всю родню, повстречаться с одноклассниками и друзьями, как настала пора возвращаться в Москву на работу.
— 22 февраля в ночь уезжал. Малой не хотел меня отпускать, — говорит Владимир, кивая на шестилетнего мальчугана с соломенными волосами. — В сумку залез. «Не пущу, папка», и все тут. Как будто знал что-то.
Стрелять в Северодонецке начали уже следующей ночью. Владимир с трудом дозвонился жене уже из Москвы 24 февраля, и в трубке было слышно, как за окном что-то увесисто грохает. Похоже на салют.
Поначалу все верили, что ничего страшного не произойдет. Постреляют и перестанут. Но вскоре в доме от близкого прилета повылетали стекла. Семье пришлось спуститься в подвал. Но там было тесно, невозможно лечь. А при взрывах чувствовалось, как дом дрожит и раскачивается из стороны в сторону. Перебрались в более оборудованный подвал местного спортивного клуба. Там один местный волонтер оборудовал замечательное бомбоубежище. Спали на мягких матах. Готовили все вместе во дворе, и у всех раз в день была горячая пища. Детей кормили даже два раза в сутки. Еду раздобыл все тот же волонтер. Но людей с каждым днем все прибывало, связь практически исчезла. И в конце марта двое детей, жена, теща Владимира и семья его коллеги по московской работе все-таки решили выбираться из города.
Ехать нужно было на свой страх и риск. Колонна из 40 легковушек с надписями «дети» и белыми флагами тронулась проселочными дорогами в сторону российской границы. Местами ехали просто по тракторному следу на озимых полях. Благо ударил мороз, землю не развезло, машины почти не застревали в грязи. Ни украинских, ни российских военных нигде не встретили. Поля и перелески Северного Донбасса в марте были «серой» зоной, без власти. Людей в форме увидели уже на российской границе. Оттуда на автобусах добрались до Москвы. Мужчины тем временем нашли жилье — до этого они делили на троих однокомнатную съемную квартиру. Наконец все встретились.
— Страшно было там, в подвале? — спрашиваю 14-летнего старшего сына Владимира.
— Да вообще пофиг, — с пацанским вызовом отвечает он. — Только котов жалко.
Двух кошек семья оставила в квартире, убегая в бомбоубежище под обстрелом. С тех пор вернуться домой им так и не довелось. Недавно они узнали, что в доме был пожар от попадания, а все брошенные квартиры кто-то «помародерил». Что стало с кошками, никто не знает.
— Тяжело, браток, — спокойно говорит Владимир. — Мы живем впятером, цены взлетели. До этого как-то сходился бюджет. А теперь вот без гуманитарки не знаю, как и справились бы. Дети в подвалах там насиделись, у малого до сих пор кошмары, кричит по ночам. Раньше, знаешь, было понятно, для чего жить. А теперь ничего впереди. День прожил, и хрен с ним.
Беженцы
Спецоперация России на Украине привела к крупнейшему со времен Второй мировой миграционному кризису в Европе. Более 6,3 млн человек покинули Украину, а более 7 млн стали внутренне перемещенными лицами. Большинство беженцев уезжают с юга и востока Украины на Запад, в Молдавию и страны ЕС. Согласно данным агентства ООН по делам беженцев, Россия находится на третьем месте по числу принятых украинцев после Польши и Румынии. К 18 мая в нашу страну приехали 875,6 тыс. беженцев. Российские власти называют еще большую цифру — 1,38 млн, включая 232,5 тыс. детей.
Еще в феврале-марте власти начали работу по распределению украинских беженцев по регионам России. В восьми областях был даже введен режим ЧС для организации приема беженцев. Но по мере увеличения потока прибывающих число регионов-реципиентов росло. В Подмосковье расположено семь пунктов временного размещения, в которых живут более 1400 граждан Украины. В самой Москве нет ни одного центра. Негласно считается, что Москва слишком привлекательный город для мигрантов, и здесь не стоит создавать специальную инфраструктуру для них, чтобы не увеличивать нагрузку на социальную и транспортную инфраструктуру. Возможно, власти не хотят травмировать москвичей демонстрацией последствий СВО.
— В Москве действует установка о том, что военные действия вообще не должны быть никак заметны, — говорит урбанист Григорий Ревзин. — Ни призыва, ни жертв, ни похорон, ни беженцев. Только шоу по ТВ.
Но, несмотря ни на какие негласные установки, сами беженцы в Москве есть, и их довольно много. Люди приезжают своим ходом. Многие опираются на помощь родственников, знакомых и волонтеров. Другие приезжают почти случайно, просто потому что сюда шел первый попавшийся автобус от границы.
Городские власти развернули центры сбора и выдачи гуманитарной помощи на базе 11 коворкинг-центров НКО. Там людям раздают продуктовые наборы, одежду и детское питание. В коворкинг-центре ЮВАО корреспонденту «Москвич Mag» рассказали, что выдачи проходят три раза в неделю: по вторникам, четвергам и субботам. Каждый раз помощь получают около 30 семей беженцев. Если масштабы в других административных округах сопоставимые, получается, что в неделю к муниципальной благотворительности обращаются порядка 900 семей. Консультации по получению медицинской помощи и убежища проводит комитет «Гражданское содействие» (признан в России иноагентом). С беженцами работают волонтеры благотворительного фонда Елизаветы Глинки и поисково-спасательный отряд «ЛизаАлерт». Есть и другие гуманитарные организации и инициативы: фонд «АиФ. Доброе сердце», сеть взаимопомощи женщин «ТыНеОдна», штаб «Мосволонтера» и т. д. Но самый большой поток беженцев в Москве проходит через систему церковной благотворительности.
Волонтеры
— Мы как раз с дочкой в феврале из маленькой деревни в Старобельском районе переехали в Северодонецк, — рассказывает свою историю Юля Афонасьевская, которая работает волонтером в церковном штабе помощи беженцам. — Квартиру сняли, кредит на холодильник взяли, вещи перетащили, работу нашли. Все как положено. 23 февраля ходили гулять. Тепло было, хорошо. Мы фотографировались. А 24-го проснулись в совершенно другом мире.
В этом другом мире Юля с дочкой Златой пробыли недолго, всего две недели. Но им обеим этого хватило. Юля вспоминает, как через неделю боев, в свой день рождения, она пять часов ходила по городу в поисках хоть какой-нибудь еды. Вернулась в подвал с пятью яйцами и банкой шоколадной «Нутеллы». Хорошо у одной из соседок были запасы кошачьего корма. «Когда видишь, как твой ребенок в подвале кушает кошачий корм, потому что кушать больше нечего, ты понимаешь, что выход только один — рисковать и бежать».
Потом двое суток путешествия по полям и перелескам между двумя армиями. «Возле дороги торчали неразорвавшиеся ракеты. Красивые, как тюльпаны. Но мимо проезжать страшно: а вдруг взорвется?» Несколько часов на границе, где российские пограничники не знали, что делать с колонной «самопальных» беженцев. Но все же впустили, предупредив, что в ближайших районах все учреждения уже переполнены беженцами. Посоветовали: езжайте в Центральную Россию. Юля кивнула: тогда в Москву. Пограничники так и записали.
С собой было 4 тыс. рублей наличными. Из вещей только то, что на себе. «Только у Златы был маленький рюкзачок со сменкой, и она как-то незаметно спрятала туда еще куклу, которую я ей купила 23 февраля». Денег хватило на то, чтобы заплатить за два койко-места на неделю в Гольяново. Но на второй день из комнаты их выгнали. Девочке снились кошмары, она кричала всю ночь. К тому же ребенок говорил только по-украински.
— В связи с тем, что мы украинцы, приехали из горячей точки и ребенок у меня неспокойный, соседке по квартире это не понравилось. Она сказала хозяйке квартиры: «Пусть выезжают». А что мне оставалось делать? Я плакала, я просила. Куда среди ночи? Но пришлось съехать все-таки.
Юля и Злата зашли в торговый центр и стали звонить по всем номерам, которые удалось найти в интернете. Ответили им в церковном штабе помощи беженцам, который открылся как раз накануне. Они стали первыми беженцами, которым там оказали помощь: нашли жилье, собрали одежду, поговорили. «Через неделю я пришла сюда уже как волонтер», — говорит Юля.
— Юля у нас просто незаменимый человек, — говорит Нина Миловидова. — Она первая по всему фронту задач. Заполняет анкетные данные беженцев, обзванивает наших волонтеров, которые ищут людям жилье, собирают вещи или возят их на своих машинах. Долгое время она у нас заведовала выдачей гуманитарной помощи.
В церковном штабе стараются развивать одновременно несколько направлений работы. Там всегда дежурят психологи и священники. Их помощь людям, которые потеряли все и только что выбрались из настоящего ада, такая помощь часто бывает не менее важна, чем продукты и вещи.
— Состояние людей соответствует географии боев, — рассказывает волонтер штаба психолог Елена Андреева. — Сначала хуже всего было людям из Донецка и Макеевки, потом пошли Мариуполь и Рубежное. Там было очень горячо. У многих есть погибшие близкие, поэтому приезжают они в тяжелом состоянии.
Люди переполнены самыми разными эмоциями, говорит Елена. Гнев, обида, отчаяние. Но еще больше — растерянность. Их мысли заняты разрушенной жизнью: сгоревшей квартирой, близкими, которые остались под огнем или пропали; в общем, пережитой травмой. Неопределенность будущего добавляет стресса. Человеку трудно понять, как он может начать с нуля на новом месте, за какую из кажущихся непосильными задач взяться.
— Даже тем, кто переживает депрессивные состояния, можно помочь. Ведь у этих людей есть внутренний моральный ресурс, который им помог выжить, — рассказывает Елена. — Мы стараемся говорить с ними так, чтобы вместе найти его. Если живы близкие — говорим об этом. Если есть кто-то здесь, кто может поддержать, важно зафиксировать на этом внимание. Стараемся проработать тревогу, связанную с неопределенностью. Увести разговор о будущем на «здесь и сейчас», на планирование на короткое время. Обсуждаем, что нужно сделать в первую очередь. Если человек начнет работать на выживание, это даст ему опору, позволит успокоиться.
В штабе есть даже проекты, связанные с культурной работой. Организуют походы в зоопарк или экскурсии для детей. Для взрослых — религиозные паломничества. «К нам ведь атеисты не приходят, поэтому такие поездки для человека могут сыграть очень важную роль», — объясняет Нина Миловидова.
Одно из важнейших направлений работы штаба — оформление документов на временное убежище и пособий (у многих нет ни копейки, а власти обязались выплатить единовременную компенсацию беженцам в 10 тыс. рублей). Этим занимаются несколько волонтеров-юристов. Ведь без документа о предоставлении временного убежища человек не имеет доступа к медицинской помощи и права устраиваться на работу. В некоторых пунктах временного размещения оформлением документов занимаются социальные работники. Но в некоторых от этой практики пришлось отказаться — не хватает рук. Тем, кто приехал сам, вообще приходится делать все своими силами. А на это нужно время, навыки и деньги. У большинства беженцев всего этого просто нет.
Волонтеры церковного штаба ищут жилье для тех, у кого нет крыши над головой. Например, есть проект «Дом-RT», там аккумулирована база волонтеров, которые готовы предоставлять беженцам свое жилье. Сейчас там опубликовано 1142 предложения от людей из Московского региона. Есть и база работодателей, часто связанных с православными приходами, которые готовы давать беженцам какую-то работу. Наконец, много усилий уходит на сбор пожертвований — вещей и продуктов.
Церковь объявила специальный благотворительный сбор на помощь беженцам. К 20 мая на счета синодального отдела по благотворительности поступило более 217 млн рублей. Треть этой суммы уже потрачена на работу с обратившимися за помощью. На сайте синодального отдела по благотворительности опубликован список необходимых вещей. Их собирают некоторые приходы. Гуманитарную помощь можно сдать в самом церковном штабе на Николоямской, 49, или в главном пункте сбора гуманитарки по адресу 2-й Кадашевский переулок, 7.
— В первые недели СВО люди несли вещи просто нескончаемым потоком, — говорит Нина Миловидова, — а теперь он превратился в тонкую струйку. Боевые действия становятся рутиной. Несут нам обычно не новые вещи, а б/у. Людям кажется, что если что-то с себя снимешь, это некий акт милосердия. Ну и с общим кризисом, наверное, связано. Но у нас есть требования к одежде. Мы ведь собираем для людей, у которых еще недавно все было хорошо, и они не хотят и не могут одеваться как бездомные…
Нина поправляется:
— Все равно хорошо, что несут! Но этого совершенно не хватает. Ведь поток самих беженцев растет. Мы сейчас понимаем, что многие вопросы нужно решать более глобально, может быть, даже на государственном уровне. Например, просим сделать бесплатное медосвидетельствование для граждан Украины и ЛДНР. Отменить для них обязательный экзамен по русскому языку. Организовать систему бесплатных нотариальных заверений документов для беженцев. Возможно, отменить госпошлину на оформление ВНЖ. В общем, заставить государство взять на себя больше ответственности за этих людей.
Старики
Самая уязвимая категория беженцев — одинокие старики. Они больше всех привязаны к своим родным местам, в которых прожили всю жизнь и где похоронены их близкие. Пенсионеры до последнего отказываются уезжать. В итоге многие из них неделями сидят в подвалах под обстрелами. Часто у них нет возможности пройти несколько километров до места, в котором формируется колонна на эвакуацию. Некоторых из них увозят почти насильно родственники или военные.
— К нам на прошлой неделе привезли бабушку, которой был 91 год, — вспоминает Нина Миловидова. — У нее из всего имущества были паспорт Украины, костыли и два пакета с вещами. Миграционную карту она потеряла, а без нее ее не возьмут в пункт временного размещения. Но бабушка была в полном сознании, ясная. Она рассказала, что у нее была отличная квартира в Мариуполе. Но ее разбомбили. Несколько недель она мыкалась по подвалам. Потом соседи посадили ее в какой-то автобус, и она добралась до Москвы. Где-то здесь у нее была когда-то давно подруга, с которой они в молодости общались…
Но найти подругу бабушка не смогла. Она оказалась на вокзале. Скиталась, ела то, что давали добрые люди или недоедали пассажиры в кафе. Ее нашел социальный патруль центра Доктора Лизы, который обычно помогает бездомным. Привезли в церковный штаб помощи беженцам.
— Она нас попросила о двух вещах, — говорит Нина. — Сказала, что пока пряталась в подвалах от обстрелов, очень скучала по мороженому. Очень ей хотелось. А второе — билет в Бердянск. Там у нее жил сын, связь с которым пропала еще в феврале. Сыну самому уже около 70. Но она его очень хотела найти. И нам пришлось ее отправить в Джанкой, оттуда с помощью волонтеров перевезли в Бердянск. Она нашла сына. Но он отказался ее принять. Позвонил нам и отчитал. Сказал, что у него нет никаких средств к существованию. В общем, он ее отправил обратно в Мариуполь. «Пусть как хочет, так и живет». Только вчера мы узнали, что наша бабушка оказалась в Таганроге в ПВР. Там ей плохо, и она просит, чтобы мы ее забрали сюда.
Таких одиноких пенсионеров через штаб прошло уже более 40 человек и, наверное, будет еще больше. Волонтеры даже работают над планом, чтобы вместе с другими благотворительными организациями создать в нескольких регионах специальные дома для пенсионеров-беженцев, в которых они смогут жить вместе, поддерживая друг друга. Другая стратегия заключается в том, чтобы как-то поощрять семьи, которые принимают одиноких пенсионеров. Такая программа в экспериментальном порядке, возможно, скоро начнет действовать в Нижегородской области.
— А пока большинство стариков, поскитавшись, принимают решение вернуться на родину, к могилам своих предков. К сожалению, для большинства это путь в никуда. Потому что дома их ждет только пепелище, — говорит Миловидова.
Фото: Дима Жаров, Сергей Карпухин/ТАСС