Моя знакомая парижанка, которая обожает все русское, рассказала мне про место, которое недавно открылось рядом с ее работой. Она уверяла, что там работают классные девочки, с которыми приятно поболтать на русском.

И вот, соскучившись по ватрушкам и борщу, я отправилась на улицу Рише, 29. Pirojki Bar — небольшая кафешка с маленьким выносным столиком. Там может уместиться пара человек, чтобы пообедать, зато недорого: борщ — 4,5 евро, оливье — 6. Бойкая девушка за прилавком сразу объявила, что проект у них русско-украинский и кухня соответствующая. Окей, я не против. Борщ оказался отменным, пирожки вкусно пахли, стены ярко разрисованы, даже посуда не одноразовая, и я принялась расспрашивать хозяйку Елену Биктимирову, как и что.

«Мы открыли “Пирожки бар” 9 мая — это день рождения моего сына, два хороших праздника в один день. Это очень личный проект, маленький, но у нас есть миссия — мы хотим нести мир. Мне сейчас звонят женщины, люди ищут работу…  а я и так выжимаю из кафе все, что могу. Хочется взять на работу как можно больше людей. Я хочу, чтобы мои сотрудники получали высокие зарплаты, чтобы они могли здесь, в Париже, жить достойно после того, где они побывали. У меня некоторые девочки — украинские беженки, география разная — Харьков, Черновцы, Донецк, Бердянск…  русская только я одна.

Моя мама — украинка, папа — русский, кстати, семь лет служил в Афганистане. Родители живут в Москве, отец моего ребенка — в Карелии. Я выросла и училась в России и, безусловно, чувствую себя русской. Я не говорю на украинском, слово “поляныца” произнести правильно не могу, девчонки надо мной смеются. Но все родственники моей мамы, все три мои тети, у которых я проводила лето, теперь живут под обстрелами. Моего двоюродного брата, с которым я выросла вместе, сейчас призвали в армию в Украине, и он будет сражаться против моей страны. Сердце разорвано напополам, надо было с этим что-то делать.

Я не отказываюсь от того, что я русская, и не хочу подстраиваться под модную волну и говорить, что я украинка, хотя во мне 50% украинской крови. Но от этих 50% я тоже не хочу отказываться.

Однажды я оказалась на выставке стрит-артистов. Там было много рисунков на военную тематику, и я увидела обалденную работу какого-то мексиканского художника на всю стену. Там были изображены половина морды волка и половина морды медведя, их нос состоял из русского и украинского флагов. Они были как бы одно целое. Я застыла у этой работы. Рядом экскурсовод говорит, вот художник так видит, что это хоть и разные народы, но они должны быть вместе, и я поняла, что я — вот эта самая картина. Я сразу написала этому мексиканцу, что он мне дал идею, и я мечтаю, чтобы он мне расписал стену в кафе. Он сказал, что с удовольствием, но, к сожалению, он улетает через два дня в Мексику. И тогда я пошла к директору, взяла инстаграмы* всех художников, которые там участвовали, и всем написала в личку одно и то же письмо: что благодаря этой выставке у меня возникла идея сделать русско-украинский кулинарный концепт, и если вы хотите меня поддержать, я даю вам стены — и делайте что хотите. Тема — мир, как видите, так и рисуйте.

Первой откликнулась иллюстратор из Калифорнии Тэйлор Бэррон, она мне нарисовала вот эту девушку, которая на нашей вывеске. Кстати, по поводу девушки я сразу получила много хейта, кто-то написал, что я унижаю украинских женщин, потому что она лежит, и это значит, что она доступная. Ну смешно же, это вообще условная девушка, может, она русская. Еще один художник нарисовал зебр, которые пьют из водоема мира, таким образом у меня появилось красивое пространство.

В меню блюда моей семьи. Так готовили мои украинская и русская бабушки, а потом я получила критику, что таких пельменей и вареников не бывает, на что я отвечала, что моя бабушка в украинской деревне Пустовойтово делала именно так. Это семейный рецепт и это мое место, которое я сделала сама.

Первой моей сотрудницей стала Наташа из Донецка — она уехала еще в 2014 году, и беженкой ее не признали, хотя у нее разбомбили дом. Некоторые сотрудники возвращаются обратно в Украину, несмотря ни на что, и приходят новые люди. У нас все быстро раскупают, порой мы не успеваем даже готовить. Раньше у нас была лаборатория, где мы делали блюда, а потом привозили сюда, но быстро поняли, что лучше готовить прямо здесь. Первая смена у нас готовит нон-стоп, вторая поменьше, но так, чтоб у нас остался пирожок с позавчерашнего дня — такого не бывает. Раскупают не только соседи. Французов сложно чем-то удивить, они изначально гурманы. Но к нам и специально приходят, узнав про нас в ФБ*, русские и украинцы.

Еще наша фишка — хлеб из ржаной муки. Летом я была в России и ездила по монастырям, смотрела, как там мастера делают хлеб. Мы выпекаем очень вкусный хлеб на меду. Еще я искала в архивах старые рецепты оливье. У нас есть и традиционная селедка под шубой, мы вечно спорим, чье это блюдо, но оно советское, принадлежит всем. Кстати, в том виде, в котором оно сейчас, его придумали советские повара в 1960-е годы, а вышло оно из скандинавской кухни.

Как только мы открылись, в украинских группах в ФБ* был настоящий хейт, писали, что я придумала, что моя бабушка — украинка. Я сама в этих группах не состою, потому что не говорю на украинском, но мои девочки все мне рассказывали и даже отвечали, защищали меня. Потом мы заметили, что критика идет в основном от шеф-поваров, которые в Париже давно и толком ничего не делают, и перестали обращать на них внимание. И они сами успокоились.

Но иногда писали малоприятную жесть, угрозы. Иногда приходят и русские провокаторы. Пришел парень и стал требовать, чтоб я ему показала портрет Порошенко (почему-то). Я: “У меня его нет”. Он сказал: “Поищи-ка получше, должен быть, если у тебя украинская кухня”. Я ему: “У меня русско-украинский проект, есть пирожок с картошкой, попробуйте”. Он ушел очень злой, страшно бывает в такие моменты. Или приходит мужчина, заказывает борщ, пробует, потом говорит, что ни одна русская не умеет делать борщ и что это за фигню ему дали. Тут моя Наталья разворачивается и как давай ему отвечать на украинском — он сразу замолкает и радостно все съедает. Или вот наш сосед-француз, у него на балконе висит украинский флаг. Каждое утро, проходя мимо, он говорил мне: “Фашист”. Вместо “бонжур” я слышала “фашист”, потом мне другие французы, мои клиенты, сказали, чтоб я не обращала внимания, он просто сумасшедший. Но я каждый день ему улыбаюсь, и вот сейчас он уже перестал говорить мне “фашист”, хотя и не здоровается.

На открытие я пригласила диджея, который работает с ребятами, организовавшими сообщество Cancel of Russian culture. Мы с ним долго разговаривали, и он сказал, что ни один его знакомый из России не спросил, как он. В этом было столько обиды, мы должны это понять. Только напишите, пожалуйста, все эти истории как-то помягче, потому что сейчас буквально все сразу же вызывает хейт, никогда не знаешь, к чему прицепятся, мы должны быть очень осторожными. Сейчас все утихомирились, и у нас все хорошо, но не хотелось бы спровоцировать новую волну ненависти.

Большинство наших клиентов, конечно, нормальные, вменяемые люди, которым нравится наша кухня и наш мирный концепт, потому что мы все хотим мира и покоя. Некоторые французы приходят к нам поболтать по-русски, кто-то учил русский в школе. Но у нас штраф за обсуждение политики — 135 евро. Если кто-то втягивает нас в разговор о политике, мы сразу сообщаем, что за это придется заплатить 135 евро, и желание поговорить сразу пропадает.

Французский язык я учила сама по ходу пьесы, времени ни на что не было. Недавно я давала интервью на радио на французском, и это было такое позорище, от волнения я забыла все слова, делала грубые ошибки, хорошо, что ведущий меня спас.

Я купила коммерческий фонд, это такое законсервированное право аренды — ты вносишь некий взнос, а потом каждый месяц платишь аренду. Преимущество в том, что если у тебя будет все совсем плохо и ты не сможешь платить аренду, тебя отсюда никто не выгонит. Да, у нас играет русская музыка, да и украинская тоже.

Я работала в Бахрейне менеджером чайной компании. Решила, что и там открою “Пирожки бар”, сейчас мы ведем переговоры. Мне нравилась моя работа, пока я не решила, что хочу сама сделать собственный бренд. Я даже не знала, что именно хочу. Сначала думала о гипермаркете, потом появилась идея делать напитки и соусы, потом с одной турецкой компанией я попробовала продавать сладости под своим брендом, и этот проект с треском провалился. Тогда я решила, что сама научусь кулинарии, хотя терпеть не могу готовить. Но я должна понимать технологию производства пищи, чтобы просто отслеживать все цепочки, если буду работать с едой. Когда я сказала родителям, что собираюсь учиться на повара, они качали головами: “Лена, это не твое”. Это и правда не мое, теперь я точно могу сказать. Но я люблю есть и сейчас могу все контролировать.

Я выбрала кулинарную школу в Париже. Стоила она дорого, проживание в Париже недешевое, но курс был на английском языке, и вот у меня был выбор — купить билет в один конец с этой школой или квартиру в Москве. Я села и стала думать. Мама сказала: “Лена, я знаю, если скажу тебе купить квартиру, ты все равно сделаешь по-своему, поэтому поезжай в свою Францию”. Когда я поступала в кулинарную школу, я была уверена, что у меня будет африканская кухня. Я зарегистрировала бренд “Джангл-фуд”, сделала небольшое кафе и даже недавно обслуживала африканский фестиваль. Но тут случилось это событие, и как-то странно стало для меня заниматься африканской кухней.

Так появился “Пирожки бар”. Сейчас это кафе выходит за пределы еды, у нас есть миссия, и мы хотим нести мир. Это большая ответственность, никогда в жизни я не работала так много и бесплатно. Я просыпаюсь в пять утра и заканчиваю в двенадцать ночи. И мне хочется поднимать зарплаты девочкам, потому что у них такие истории, что любые мои проблемы сразу меркнут».

Лена побежала к клиентам. На моих глазах пожилой француз купил пять пирожков с капустой, должно быть, фанат.

_______________________________

* соцсети принадлежат компании Meta, признанной экстремистской и запрещенной на территории РФ.

Фото: из личного архива Елены Биктимировой