Признаться, я немного нервничал, когда приземлился в СССР. Я думал, что, возможно, увижу задрипанную страну с толпой мрачных людей, мыслящих, как роботы, и агентами спецслужб, прослушивающими мою комнату. Но я увидел страну ста национальностей, живущих вместе в гармонии. Никакого оружия. Никакой преступности. Никаких проституток. И ни одного гомосексуалиста…

Мохаммед Али

Легенда мирового бокса, разумеется, ошибался. В Москве, как и в остальном Союзе гомосексуалы, лесбиянки и трансгендеры, разумеется, были, причем, скорее всего, в тех же количествах, что и во всем мире, то есть примерно 8,5–9% от общей численности населения. С точки зрения официальной риторики этих людей не существовало, а сами ЛГБТ отнюдь не стремились себя афишировать. Над каждым советским геем висел незримый топор печально знаменитой уголовной статьи «Мужеложество», лесбиянкам и прочим в этом плане жилось посвободнее, зато перед ними маячила перспектива принудительного лечения, разрыва с родными и привычным кругом общения.

Стоп. Давайте отмотаем назад, а то будет непонятно. Кажется невероятным, но в самом начале своего существования Советское государство оказалось на шаг ближе к полной легализации ЛГБТ, чем весь остальной мир. Произошло это следующим образом: в 1917 году вместе с прочими законами Российской империи действовавшая со времен Николая I уголовная статья за мужскую гомосексуальность была отменена. К слову, в имперские времена лесбийские сношения не преследовались нигде, кроме Великого княжества Финляндского. Полная отмена карательного законодательства после революции произошла отнюдь не «по недосмотру» — за это активно выступали и левые эсеры, и легендарный нарком здравоохранения Семашко, а нарком иностранных дел Чичерин так и вовсе был почти что открытым геем, как и многие его сотрудники.

Вот так в 1920-х годах и случился короткий расцвет раннесоветского квира. Игрались пусть и неофициальные, но открытые однополые свадьбы, на частных вечеринках выступали ряженые травести —  предтечи drag queens. О том, почему Сталин вдруг решил закончить этот праздник жизни, историки спорят до сих пор. Часть из них считает, что введение статьи за мужеложество было связано со всеобщей шпиономанией, разгоревшейся по итогам «Большой военной тревоги» 1927 года, дескать, слишком часто на известных в столичной гомосексуальной тусовке квартирах обнаруживались всевозможные иностранные дипломаты и атташе и как бы чего из этого не вышло.

Иные причины усматривает исследовательница квир-истории Ирина Ролдугина. «К концу 1920-х годов гомосексуальность, особенно мужская, стала очень заметной в крупных городах, — напоминает она. — И “органы” по этому поводу всполошились, это видно по источникам. Более того, в это же время появляется масса свидетельств о гомосексуальности среди самих сотрудников ОГПУ, и, как мне кажется, все это сильно напугало Ягоду и остальную чекистскую верхушку. Падение морали сотрудника “органов” и так далее. Ягода придумал заговор и начал понемногу “зачищать” гомосексуалов на основании 58-й статьи. А Сталин, когда увидел эти бумажки, предложил ввести статью за мужеложество. Кстати, возможно, это стало наилучшим исходом для гомосексуалов, ведь для того, чтобы осудить человека по 58-й, не требовалось вообще ничего, а мужеложество, будучи уголовным составом, предполагало доказательную базу, медицинскую экспертизу и более или менее нормальный суд».

Сталин сошел в могилу, а статья осталась, благополучно перекочевав в новый УК 1960 года. Сохранилась и ее роль как инструмента для политических репрессий — целому ряду диссидентов КГБ пытался приписать мужеложество или организовывал провокации. Некоторых нарочно старались посадить именно по 121-й, зная, с каким адом этим людям придется столкнуться в лагерях. Среди таким образом осужденных был профессор ЛГУ Лев Самуилович Клейн, написавший о своем сроке довольно страшную книгу «Перевернутый мир». После ее чтения становится понятно, почему позднесоветские геи стремились не просто покрепче запереться, как принято говорить, «в шкафу», но и укрепить дверцы танковой броней, чтобы лишний раз не отсвечивать.

При этом важно понимать, что на самом деле в СССР почти никого не судили «за гомосексуализм» — наказуема была не ориентация, а сам факт однополого акта. Статья за мужеложество стояла в одном ряду с такими составами, как «изнасилование» или «удовлетворение половой страсти в извращенной форме», для возбуждения дела по которым требовалось либо получить заявление от потерпевшего, либо застать обвиняемого в момент совершения преступления. Тот же механик Воробьев, давший первичные показания на режиссера Сергея Параджанова, был явным «подставным». При отсутствии в деле такого рода показаний доказать факт мужеложества было практически невозможно. Вот почему требование декриминализации этой статьи впервые прозвучало не со стороны активистов или творческих людей, а из среды теоретиков права и криминологов, таких как М. Д. Шаргородский и профессор А. Н. Игнатов.

1980-e: «В сквере у Большого театра всем давали женские клички»

«Плешка» — это ключевое слово и основной способ существования советских гомосексуалов. В каждой республиканской столице и в каждом крупном городе имелись места, куда можно было прийти, чтобы немного побыть среди своих, обменяться новостями, под строжайшим секретом из-под полы получить чудом провезенный тематический самиздат или порнографию, а чаще, чтобы просто найти партнера для случайного секса. Явились «плешки», как и прочие форматы уличных тусовок, из США. Там подобное времяпрепровождение называлось «круизинг» и осуществлялось в основном в парках, где имелись общественные туалеты, в припортовых районах или на заброшенных складах.

В Москве все это происходило прямо в центре города. Две самые известные столичные «плешки» надолго вошли в анекдоты и прочий похабный фольклор — сквер у Большого театра и памятник героям Плевны на Китай-городе. Но были и другие: станция метро «Проспект Мира», ресторан «Садко» рядом с театром Оперетты, Пушкинская площадь, где лесбиянки растворялись в толпе собиравшихся там хиппи и панков, задний двор ресторана «Славянский базар», сад «Эрмитаж», туалеты на площади трех вокзалов, туалеты у Никитских Ворот и так далее. Подобно ворам, ресторанным музыкантам и неформалам, советские гомосексуалы выработали собственный арго, служивший для конспирации и быстрого опознавания своих в толпе чужих.

Краткий словарь посетителей «плешек» в наиболее приличной его части:

Штирлиц — женатый гей
Двужопый крокодил — женщина
Комендантша общежития — посетитель «плешки» средних лет
Быть по теме, тематический — человек, который в курсе, зачем люди пришли на «плешку», или просто гей
Булыжник пролетариата — особо крупных размеров член
Телевизор — дырка в перегородке между двумя кабинками общественного туалета для анонимного секса
Ремонт — опасное уличное знакомство гомосексуала с другим мужчиной, который только прикидывается «тематическим», а на деле является грабителем или гомофобом
Директор «плешки» — памятник Карлу Марксу
Сторублевка, Арфа — сквер Большого театра
Минетный дворик — двор ресторана «Славянский базар»
Вишневый сад — туалет Общевойсковой академии им. Фрунзе

Каким образом они попадали в туалеты военного учебного заведения, в котором действовал пропускной режим — великая загадка, но о пристрастии геев к курсантам ходят легенды.

«В театральном сквере всем давали женские клички, — вспоминает владелец типографии Георгий Литвинов. — Был такой довольно некрасивый дядька, которого называли Джульеттой в честь актрисы Джульетты Мазины. Это было очень смешно: кругом фланируют степенные мужчины, которые откликаются на “Джульетту” или “Любу Орлову”. Вообще среди старых советских геев хватало людей неглупых, а также весьма острых на язык, которые раздавали очень точные, прилипавшие прозвища.

Там были свои завсегдатаи, давно знавшие друг друга. Поскольку многие из них были фанатами Большого, то и клички у них были как у балерин. Скажем, был довольно известный дядька, которого прозвали Майей Плисецкой. Он шлялся по скверу и всем говорил: “Была бы у меня своя квартира, я бы по деньгам вот так ходила!” — и изображал сценическую походку Плисецкой».

Многое из того, что творилось на «плешках», сейчас очень сложно даже описать, поскольку достоверных документов, свидетельств или фотографий с той поры сохранилось очень мало. «Это было единое пространство, почти что свой квартал в центре города, — рассказывает Литвинов. — Он начинался Тверской, захватывал часть Большой Дмитровки, которая тогда была Пушкинской, и сквер перед Большим театром и уходил в сторону Политеха и до Китай-города — тогда площади Ногина. Самые активные точки внутри этого ареала — собственно сквер Большого и туалет, который примыкал к Политехническому, там и происходил весь экшн. Там было грязно, воняло, но многие в нем просто знакомились, а потом ехали на квартиры. Туалетная культура была в центре почти повсеместной. С ней можно было столкнуться в сортире Ленинки, Библиотеки иностранной литературы или в кинотеатрах. Люди просто писали на стене свои телефоны и добавляли: “Сосу” или еще что-то в том же духе. В 1990-х была военная часть напротив клуба “Пропаганда”, куда подвыпившие геи ходили развлекаться с солдатами за деньги через потайную дверь. Некоторые курсанты собирались у “Трех обезьян” на Трубной в поисках “подработки”.

Главным гейским рестораном Москвы 1980-х был “Садко” на Пушкинской. Мы, студенты, могли ходить туда не чаще раза в месяц. Кроме геев там почти никого не было, они сидели большими компаниями, обычно довольно-таки пьяные, потому что обедать принято было с водочкой.

В Сандунах по выходным были часы, когда туда ходили геи, и секс был частью помывки. Дать в рот желающему по дороге из парилки в душ было чуть ли не частью помывочного процесса».

Лесбиянки существовали в своем отдельном мире и не подвергались уголовному преследованию. В брежневскую эпоху сожительство двух женщин под одной крышей и вовсе стало обычным делом. Сегодня по этому поводу даже шутят, что каждый третий советский ребенок был воспитан в однополой семье из мамы и бабушки. Довольно много лесбиянок и бисексуалок, отдававших предпочтение женщинам, было среди низших и средних слоев интеллигенции, получивших с легкой руки Солженицына презрительную кличку «образованщина». Сотрудницы вузов, НИИ и библиотек, технические работницы театров и даже низкоранговые чиновницы увлекались поэзией Серебряного века, а во время регулярных чаепитий в рабочее время сходились на том, что «мужики — козлы». Именно в этой прослойке начинаются первые, довольно робкие попытки творить новую гомосексуальную культуру на русском языке.

«Поговорка про шерочку с машерочкой была известна еще с дореволюционных времен, — напоминает сотрудница психфака МГУ Анна Соболева. — Девочки ходят под ручку, танцуют друг с другом и целуются — все это было испокон веков. Когда я попала на Арбат в 1984 году, там уже распевали песенку “Мы не хиппи, мы не панки, мы девчонки-лесбиянки”, хотя по большей части это так не называлось. Вот, скажем, в школе у меня была подружка, мы мечтали вместе уехать на БАМ — мы были кто? Тогда это никого не удивляло и не шокировало, ну а мы не боялись уголовного преследования. А вот мальчиков-гомосексуалистов из-за этой статьи я почти не видела и не знала.

У хиппи в их Системе все было еще проще. В вузах студентки, поехавшие вместе на картошку, легко образовывали “семьи”, особенно у нас на филфаке — факультет-то сугубо женский. У кого-то эти отношения продолжались даже после института, у кого-то заканчивались после картошки, практики или получения диплома.

Никакой идеи ходить с радужным флагом на демонстрации у нас не было, даже в 1990-х. Зато была “Лесбобиблиотека”! Я работала в университетской библиотеке. Библиотека — традиционно женское место, и лесбиянок среди сотрудниц там было не две и не три. Многие уже тогда писали какие-то свои тексты. У каждого факультета была своя читальня, ну а мы, кто там работал, разумеется, дружили и постоянно общались по внутренним телефонам.  Однажды меня с одной такой познакомили, и она предложила встретиться…  в библиотеке, добавив: “Не испугаешься туда пойти?” Я очень удивилась — с чего бы это мне, библиотечному работнику, испугаться? В итоге я попала на частную квартиру, где хранилась передвижная библиотека, вся посвященная гомосексуализму, от законодательных актов до художественной литературы. Ее регулярно перевозили с места на место. Хозяев я не помню, помню, что им было за 50 и что жена была преподавателем французского. По определенным дням там все собирались, и в общем это была скорее литературная гостиная.

Потом, уже в 1990-х, они же стали издавать книги, у моей подруги там вышел первый рассказ в сборнике, который, кажется, назывался “Антология лесбийской прозы”».

В этой же среде рождается идея проведения лесбийских фестивалей авторской песни. В советские времена они, разумеется, так не назывались, но в 1990-е маски были сброшены. Проводились эти фестивали, как и прочие слеты КСП в подмосковных лесах, но периодически их пускали и на крытые площадки вроде ныне закрывшегося клуба «Театр авторской песни “Перекресток”» Виктора Луферова. Лесбийские слеты КСП существуют до сих пор, но знают о них и ездят туда в основном те, в ком еще «живет дух старой школы», а средний возраст участников неумолимо стремится к 60.

Перестройка: «Нашей главной задачей была видимость»

Парадоксальным образом в конце 1980-х, когда все ранее придавленное властями стало активно шевелиться, как-то манифестировать себя и выходить на улицу, положение советских геев только ухудшилось. Об этом наглядно свидетельствует статистика по той самой 121-й УК РСФСР «Мужеложество». Если в 1970-х годах по ней осуждалось в среднем три-пять сотен человек на весь Советский Союз, то ближе к концу 1980-х число приговоров за гомосексуальность не то что не снизилось, но и заметно подросло. Только в РСФСР по УК 121 было осуждено в 1987 году 829 человек, в 1988-м — 592, в 1989-м — 538, в 1990-м — 497 и в первом полугодии 1991-го — 247 человек. Данные за второе полугодие, как и за 1992 год отсутствуют.

«Репрессивность против гомосексуалов нарастала не параллельно перестройке, а из-за перестройки, — уверена Ирина Ролдугина. — Власть ощущала, что система рушится, а рычаги выпадают из рук, и нацеливалась на тех, кого было проще всего достать, и таким образом поддерживала иллюзию собственной силы. Чтобы аппарат подавления работал не вхолостую, они охотились на легкую и доступную добычу. Посетители “плешек” были в центре и на виду, картотеки велись еще с 1950-х и всех хорошо знали».

Вопрос об отмене статьи за мужеложество к тому моменту уже назрел и перезрел. Казалось, что достаточно просто подняться на трибуну, озвучить эту простую истину — и все, «оковы тяжкие падут», власть с удивлением заглянет в Уголовный кодекс, поймет, какой чушью все это время занималась ее правоохранительная система, и на этом все закончится. «В перестройку страна, время и ситуация менялись очень быстро, буквально год шел за десять, — вспоминает Роман Калинин, один из основателей группы в защиту прав гомосексуалов “Треугольник” и кандидат в президенты РСФСР. — До всей этой истории я входил в одну маленькую неформальную организацию, уже не вспомню ее названия. И как-то нас позвали на совещание в МГК КПСС. Вел его генерал при больших звездах. Он такой сидит и говорит: “Представляете, оказывается, среди неформалов появились пидорасы… ” Я говорю: “Ну я пидорас, дальше что?” Видели бы вы его лицо! Он мгновенно заткнулся и перевел разговор на другую тему.

В отличие от того, что раздувается сегодня, никакой государственной гомофобии тогда не было. Ну а у нас была задача — стать видимыми, заявить о том, что мы есть и с этим придется считаться, ну и попросту спасти людей. Это сегодня любой человек может зайти в интернет, узнать, кто такие геи, и что он теперь часть огромного сообщества и огромной культуры. А тогда он оказывался перед глухой стеной, думал, что он такой один, и считал себя уродом. Видимость нужна была для того, чтобы помочь этим людям, мы спасли огромное количество людей.

В разгар перестройки на пике общественного внимания находилась неформальная пресса. Поэтому мы решили начать с издания независимой газеты — так появилась “Тема”. В полном соответствии с заветами дорогого Ильича — “коллективный агитатор, пропагандист и организатор”. Собрались люди и начали говорить вот эти простые истины: то, что мы есть, что нас нельзя преследовать, ну и стали бороться за ту самую видимость. И оказалось, что никакой государственной гомофобии не существует. Мы были частью демдвижения, и отношение к нам было абсолютно спокойным.

Тогда был огромный рынок нелегальной прессы на Пушкинской площади, и мы стали продавать “Тему” там. Потом “МК” дал первую статью про нас, и мы включились в систему подписки. Почти сразу началось и создание организации. Тогда ничего регистрировать было не надо, госрегистрация была только у газет. Так появился “Треугольник” — это я, Евгения Дебрянская и еще несколько человек».

Многим, наверное, известна фотография с одним из наиболее забавных лозунгов времен перестройки, с короткого митинга за легализацию проституции у гостиницы «Интурист» на Тверской, тогда еще Горького: «Членам КПСС — сексуальную блокаду!». Присмотритесь к женщине с короткой стрижкой в темно-серой куртке над буквой П. Это Евгения Дебрянская, к тому моменту уже довольно известная в кругах московских лесбиянок. В том же году она вступит в ряды «Демократического союза» Валерии Новодворской и добьется того, чтобы отмена 121-й статьи стала одним из пунктов партийной программы.

«Дебрянская была одним из создателей “Демсоюза”, — напоминает Роман Калинин. — Я был одним из его членов. То, что мы потом разругались — это личное, а не политическое. На партийных собраниях мы обсуждали газету “Тема”. Потом из “Темы” и “Треугольника” выкристаллизовалась Ассоциация секс-меньшинств. Когда “Демсоюз” начал умирать, из него выделилась Либертарианская партия, где Женя была одним из лидеров. Но на том этапе она занималась скорее вопросами женских прав и проституции, чем лесбиянками.

Главное, что мы тогда успели — провели две огромные российско-американские конференции. Вообще нам тогда сильно помогли американские активисты — Джули Дорф, Джим Тэйвз. Они подтащили нам в помощь самые разные гей-организации из Штатов и политиков из Демпартии, в том числе Барни Франка — конгрессмена и теневого министра финансов. У меня была встреча с министром иностранных дел Канады.

Вы просто представьте это себе: 1991 год, еще действует статья. Приехали около сотни американцев. Мы под это дело сняли кинотеатр “Новороссийск” и организовали в нем тематический кинофестиваль. Тогда же мы провели массовые акции у Большого театра: приехали на автобусах, развернули лозунги, раздавали презервативы. Фактически это и был первый российский гей-прайд. Мы тогда получили очень дружественную прессу. Самое забавное, что все это закончилось фактически накануне путча. Люди шутили: мол, приехали, показались, и СССР рухнул».

Заодно в борьбу за права гомосексуалов включились рок-музыканты. С подачи Владимира Веселкина из группы «АукцЫон» Гарик Сукачев и его «Бригада С» еще в 1989 году провели в нескольких городах серию концертов в помощь сексуальным меньшинствам, причем в одном из них приняли участие Юрий Шевчук и «ДДТ», в другом — «ЧайФ». В том же году в «Программе А» показали совместный гиг Веселкина с «Бригадой С». Во время выступления музыканты завели разговор о правах ЛГБТ, и в эфире общесоюзного телевидения впервые прозвучал призыв к отмене 121-й статьи.

«Ну и, конечно, была моя президентская кампания, — улыбается Роман Калинин. — Она стала важной частью общего хеппенинга и делалась, в общем, ради той же видимости. Выдвигался я на выборы президента РСФСР, которые прошли 12 июня 1991 года. Понятно, что меня никто бы не зарегистрировал — мне тогда было 24 года, а нижняя возрастная планка для кандидатов была 35 лет. Но это было нужно не для политики, а чтобы у нас появилась еще одна трибуна. Вы не представляете, какая была истерика в прессе по поводу моего выдвижения, писали либо дружественно, либо недоуменно, но писали об этом все. Из каждого утюга на всю Россию доносилось, что геи есть, это часть жизни, и что один из них даже может претендовать на высший государственный пост, что мы просто хотим равенства и ничего больше».

Возможно, все эти попытки в конце концов к чему-нибудь бы привели, но тут Советский Союз начал трещать по швам с такой страшной силой, что всем стало не до геев с лесбиянками. В итоге статью 121 УК РСФСР буднично и как-то походя отменили в 1993 году, когда России срочно понадобилось кресло в Парламентской ассамблее Совета Европы.

1990-е: «Все ушли в отрыв»

На самом деле с началом новой эпохи жизнь большинства московских гомосексуалов практически не поменялась. Они продолжали ходить на те же «плешки» и встречались друг с другом на тех же квартирах. Правда, появились первые клубы. И хоть геи и получили возможность жить, не опасаясь уголовного преследования и не вступая в фиктивный брак, зато время настало такое, что, выйдя из дома за батоном хлеба, можно было запросто не вернуться обратно.

«В 1992-м мы сделали еще одну конференцию, — рассказывает Роман Калинин. — Но когда 121-я статья была втихую отменена, то оказалось, что задачи гей-движения в России в целом выполнены. Я пошел организовывать дискотеки — клуб “Андерграунд”, проводил вечеринки в кинотеатрах “Мир” и “Ленинград”. Ведь что нужно простому гею? Чтобы у тебя все было: места для знакомств, где пообщаться со своими и отдохнуть, и чтобы тебе ничего за это не было. В ельцинской и раннепутинской России все это было, а значит, не было никакого смысла ни в политической, ни в правозащитной деятельности. Мало кто знает, но, например, в 1996 году Администрация президента устроила мини-прайд прямо на Красной площади. Пригнали грузовик с drag queens, и они там сделали парад. У Ельцина в правительстве хоть и недолго, но был такой журналист Черкизов — замминистра печати, что ли. Когда его привезли представлять президенту, во время собеседования он так и сказал: “Борис Николаевич, есть одна проблема: я — гей”. Ельцин аж побагровел и проорал: “Я к своим министрам в постель не лезу!” Ну так чего ж еще было желать?»

«Было страшно, — вспоминает перформер Сергей Пчела, бывший арт-директор клуба “Шанс”. — Тогда, конечно, всем было по барабану — гей ты там или не гей. Но на полпути к клубу тебя могли остановить и сделать “ремонт”. В основном все были озабочены собственным выживанием. Зато потом началось: “Ой, мы до сих пор так плохо живем, а кто в этом виноват? Ну, конечно же, геи”».

Именно открытый бизнесменом Майклом Моргенстерном «Шанс» считается первым московским клубом, ориентированным на ЛГБТ-аудиторию. Скорее всего, он был и первым в стране, поскольку появился прямо в год отмены 121-й статьи. Прочие наши легенды гей-клубной индустрии: «Три обезьяны», «Центральная Станция», лесбийские «12 вольт» и «Тематик» были уже потом.

Флаеры клуба «Шанс»

В 1999 году немецкий путеводитель Spartacus внес «Шанс» в десятку лучших гей-клубов мира. И уж точно в памяти посетителей навсегда останется знаменитый «Рыбный зал» — помещение, где в стены были вделаны гигантские аквариумы, в трех из которых плавала разнообразная экзотическая подводная живность, а в четвертом плескались обнаженные танцоры. Все это придумал режиссер Феликс Михайлов, который позже прославится нашумевшей комедией из жизни травести-артистов «Весельчаки», продюсированием фильма-концерта «Зеленый театр в Земфире» и постановкой шоу-программы на чемпионате мира FIFA 2018 года.

«“Шанс” сперва открылся в кинотеатре “Мир” на Цветном бульваре, потом переехал на площадь Ильича в ДК “Серп и Молот”, и вот спустя полгода после этого там появился я, — рассказывает Сергей Пчела. — Вообще на всю Москву тогда было то ли три, то ли четыре тематических клуба, в которые хоть как-то можно было ходить. Главной “заманухой” “Шанса”, конечно, был тот самый аквариум с танцорами, и все помнят только про него, но еще у нас было классное эротическое шоу в воздухе на ремнях, делали крутые ребята, циркачи. А так вообще-то мы постоянно что-то придумывали.

Однажды у нас проводилась антинаркотическая вечеринка, и именно на нее почему-то приехал ОМОН со своим вечерним “маски-шоу”. Естественно, мы об этом повсюду раструбили. Из российских звезд у нас выступали Ветлицкая, Понаровская, Таня Буланова, Лолита Милявская сольно и с Цекало, и ни для кого в этом не было какой-то проблемы — приехать, выступить в гей-клубе и получить неплохие деньги, плюс обожание от аудитории. Из западных бывали и Pet Shop Boys, и Бой Джордж, и Дана Интернэшнл — да кто угодно».

А уж в самом клубе так и вовсе можно было встретить самых неожиданных персонажей мировой величины. Приехав в Россию, в обязательном порядке заглядывали в «Шанс» Валентино, Милла Йовович, Наталья Водянова, Мадонна…  Этот список можно продолжать до бесконечности. «Да, когда сюда приезжали мировые знаменитости, они все шли к нам и людей своих приводили, потому что “Шанс” — это было реально круто! — с гордостью подтверждает Сергей Пчела. — К тому же у нас отлично работала система безопасности и был высочайший уровень приватности — все фотоаппараты сдавались на входе. Именно поэтому сейчас очень трудно найти какие-то фотографии из “Шанса”. Можно было только запомнить, что ты там увидел, и другим рассказать. Допустим, увидел ты Боя Джорджа, который во время своего сета из-за того, что туалет был забит, вышел на улицу и скромно поссал на уголок, а потом вернулся обратно — ну и что?»

При этом «Шанс» был доступным для простых смертных. Журналист Артем Лангенбург вспоминает, как, будучи нищим питерским студентом, он с друзьями ездил на субботние вечеринки в клубе на «собаках» — перекладных электричках и автостопом: «“Шанс” был обязательным пунктом наших московских гастролей. У ДК “Серп и Молот” около 11 вечера стояла огромная толпа молодых на бесплатный вход, который был то ли по студбилету, то ли для всех, кому не было 22 лет, не помню уже.  Было полно угашенных рейверов. Там же происходил какой-то ожесточенный съем, музыка была чуть получше, чем на отечественных гей-дискотеках, и, как ни странно, было много девушек».

Что характерно, поколение «плешек» упорно игнорировало «Шанс», возможно, потому что сама идея ночного гей-клуба была для них сродни предательству родных туалетов и скверов. «Я ходил к Большому и к Китай-городу раздавать флаера в “Шанс”, — говорит Сергей Пчела. — А потом перестал, потому что понял, что там совершенно другие люди, которые мне в клубе не нужны. Хотя “Шанс” был довольно демократичным, у нас были мероприятия для молодежи, бесплатный вход в определенное время, бесплатный проход по флаерам и так далее. Просто людям, которые ходили на “плешку”, не нужен был ночной клуб, они были в этом плане “староверами”».

Еще «Шанс» прославился тем, что там вручали учрежденную клубом совместно с сайтом Gay.ru премию «За вклад в гей-культуру», а между тем про нее нет даже статьи в «Википедии». «Наша премия была по-настоящему “народной”, — подтверждает Сергей Пчела. — На Gay.ru висел опрос, в клубе раздавали анкету и просили ее заполнить, а потом по итогам присуждали. Естественно, она чаще доставалась тем, кто был на слуху — травести Огненная Леди, братьям Полушкиным, Пугачевой, Дебрянской, Игорю Кону — он, кстати, приехал за своей премией лично».

Второй важной точкой на «радужной» карте Москвы стали «Три обезьяны», куда тоже любили заглядывать мировые знаменитости, от Жан-Поля Готье и Александра Маккуина до Марка Алмонда. Открытый бизнесменом Ильей Абатуровым, как говорят, на паях с Аллой Пугачевой, клуб был знаменит еще и тем, что три раза закрывался, потом открывался снова — и в итоге существует до сих пор.

«В “Трех обезьянах” по будням шли вечеринки для лесбиянок, которые делала как раз Дебрянская, — вспоминает Георгий Литвинов. — Однажды мы с приятелем пришли, не зная, что там лесбовечеринка и мужчин не пускают. Но мне Дебрянская на входе сказала: “Давай, проходи”. Мы спустились внутрь и оказались в мире полнейшего сюра. Нас было двое мужчин на весь клуб, а кругом ходили женщины в костюмах и при галстуках, они там играли в бильярд, ходили только в мужской туалет и мужественные “коблы” дрались как настоящие мужики из-за своих женственных подруг. За десятилетия отсутствия публичных ролевых моделей многие советские и постсоветские геи отождествляли себя с женской моделью поведения, а лесбиянки — с мужской.

«Три обезьяны»

Но самый оголтелый клуб, “Хамелеон”, находился у метро “Улица 1905 года”. Это был длинный лабаз в несколько этажей, а в его полуподвале находился бар “Казарма”, куда спускались уже исключительно ради секса. Там были кабинки, в которых лежали матрасы и происходили какие-то бешеные оргии, творился полнейший угар как в последний раз».

В отличие от «Обезьян» «Шансу» повезло куда меньше — помещение клуба «Серп и Молот» стало объектом спора, как тогда говорили, «хозяйствующих субъектов», и арендатору указали на дверь. «Весь ДК, все их кружки с фольклорным ансамблем, все это держалось на нас, — с грустью говорит Сергей Пчела.  — С тех пор здание так и стоит пустым, так что я не знаю, кому и зачем это все было нужно».

Потом «Шанс» заново открылся на улице Куусинена в здании Всероссийского общества слепых. Там против него стал активно воевать Олег Митволь — бывший префект САО и нынешний глава партии «Зеленые». Пришлось снова переезжать, потом еще и еще, и в конце концов «Шанса» не стало. «К тому же владельцу не хотелось развиваться в духе и стиле современной клубной культуры, а хотелось однообразных эротик-шоу за минимум денег, — добавляет Сергей Пчела. — Я-то ушел оттуда еще раньше, примерно в 2001 году, и стал делать гей-воскресенья в “Пропаганде”».

«Пропаганда», открытая в конце 1990-х Кириллом Салдадзе, была известна всей Москве в основном как музыкальная площадка. «Там всего один зал, — говорит Сергей Пчела, — это просто комфортный для ЛГБТ танцевальный клуб, совершенно другой формат, чем “Шанс”, без шоу».

В конце 1990-х происходит своеобразное извержение квир-культуры в массы. То, что раньше могли видеть только посетители гей-клубов, неожиданно начали показывать всей стране по телевизору. Первыми артистами российской эстрады с подчеркнуто гомосексуальным имиджем были Борис Моисеев и Сергей Пенкин. «В 1990-е все думали, что открылись шлюзы, — усмехается Георгий Литвинов. — Все, началась свобода, и тут же стали делать каминг-ауты. Издания типа “СПИД-Инфо” и “Экспресс-газеты” обожали тиражировать подобные признания от знаменитостей с заголовками “Грязные концы комсомольцев” и так далее».

В начале нулевых «смелые» для своего времени видео появлялись одно за другим: «Улетели навсегда» Никиты, «Холодная луна» Шуры и «Он тебя целует» от королей российского попа «Руки вверх!». «Никита и “Руки вверх!” показывали у себя в клипах трансвеститов просто потому, что это было модно, — уточняет Сергей Пчела. — Просто несколько продюсеров решили, что вау, классно будет показать Евдокимова, как он одевается, красится и куда-то идет. Не мне вам рассказывать, что весь шоу-биз строится на эпатаже. Не надо говорить, что это вдруг стало популярным! Да, я тогда ездил со своим шоу из Москвы на гастроли — у нас был мужчина-стриптизер, женщина-стриптизерша, были, конечно, и травести. Диджей выставлял колонки и заводил “Холодную луну” — и народ плясал. У меня есть видео, когда 30 тысяч человек в провинции под нее колбасятся, и что дальше? В то время это заходило людям, потому что не было же вообще никакой музыки! А потом все наелись, и выяснилось, что когда Киркоров переодевается в перья, а Леонтьев — в свою майку-сеточку, то это они во всем виноваты».

Возможно, именно это стремление шокировать телеаудиторию стало первым кирпичом в фундамент массовой гомофобии, для удовлетворения которой в 2013 году был принят Закон о пропаганде нетрадиционных отношений. Демонстрировавшие яркие краски ночной жизни клипы появлялись на фоне весьма безрадостного социального контекста. При этом само гей-сообщество совершенно не интересовалось вопросами саморепрезентации. Никому не приходило в голову рассказать о том, как живет гомосексуал-рабочий, учитель или офицер, зато по телевизору показывали исключительно Моисеева с Киркоровым. «Конечно, о таком никто тогда не думал, — признается Сергей Пчела. — Вы это сами представьте — человеку долгое время не давали дышать, а потом он взял и задышал. Все ушли в отрыв и никому ни до чего не было дела. Конечно же, геи 1990-х не были такими яркими и прекрасными созданиями, какими их показывали в клипах той поры. Люди, когда шли в клуб, безусловно, старались одеться модно, но не более того. Так что задавайте вопросы режиссерам этих клипов. Главное, что это безумие продолжается до сих пор. Недавно сам видел в тиктоке видео “Обычный день гея”: “Я встаю пораньше, чтобы побольше быть геем! Я пишу во все соцсети о том, что я гей, и как это здорово и классно. Открываю окно и кричу, что я гей. Допиваю свой кофе и делаю макияж”. Какой бред!»

Вторая часть статьи: «Московские ЛГБТ в XXI веке»

Фото: sergeypchela.wordpress.com, Игорь Стомахин, открытые источники