Литераторы, издатели, критики вспоминают о своих встречах с последним русским литературным классиком.

Вероятно, со времен смерти Иосифа Бродского наша культура и литература не испытывала такого сокрушительного удара, как сейчас. При жизни Лимонова в буквальном смысле замучили вопросами по поводу событий, описанных в его книгах: «А правда ли, что… ». Причина тому — он сам: Лимонов писал настолько просто, ясно и подлинно, что полностью стирал грань между вымыслом и настоящим, реальными событиями и авторской фантазией. «Москвич Mag» собрал воспоминания о встречах с ним тех людей, которые оказывались рядом и запоминали эти моменты.

Дмитрий Данилов, писатель, драматург:

Во время одного поэтического фестиваля была организована пресс-конференция. Участвовали Лимонов, Емелин, Степанцов и я. После пресс-конференции мы вышли на улицу и стояли в ожидании машины, которая должна была отвезти нас в гостиницу. Был такой неловкий момент, когда никто не знал толком, что говорить, и как-то больше молчали. Но не совсем молчали, все-таки был обмен какими-то натужными фразами. И тут вдруг Лимонов рассказал историю из своей парижской жизни. Ранним солнечным парижским утром Лимонов вышел из дома, чтобы купить в магазине что-нибудь поесть. И увидел чуть поодаль клошара — очень страшного (в смысле оборванности) вида. При этом клошар Лимонова не видел. И вот этот бомж вытащил из своей торбы огромный картонный пакет дешевого вина, сделал очень протяженный глоток и после выдоха облегчения произнес: «Vive la France!»

Андрей Плахов, кинокритик:

Я видел его дважды. Первый раз в 1988-м в Париже у югославского режиссера Душана Макавеева (которым нас стращали во ВГИКе из-за его фильма «Мистерии организма»). Мы с женой ночевали в парижской квартире у «антисоциалистического ревизиониста и сексуального провокатора» Душана и увидели на полке запретную в совке книгу «Это я, Эдичка». Вырывая друг у друга, прочли ее за ночь, немало впечатлившись и сюжетом, и лексикой, и прежде всего персонажем — эдаким лирическим «цветком зла». Утром сказали об этом Душану, а он говорит: «Это мой сосед, могу пригласить его сегодня на ужин». И пригласил. За столом сидели два священных монстра, но если Душан шутил и развлекал компанию, Лимонов был напряжен и молчалив, застегнут на все пуговицы в прямом и переносном смысле. Похоже, он заподозрил, что мы с Еленой «рука Москвы» и привезли в подарок для него что-то вроде полония. С другой стороны, ему было любопытно глянуть на «людей оттуда»: их еще не так много приезжало тогда, хотя уже была в разгаре перестройка. И он впервые за годы эмиграции собирался ехать в Союз, кажется, в Харьков, где болел его отец.

Примерно через год я встретил его около Курского вокзала, он шел к театру Гоголя, где ставили «Эдичку». Он меня не узнал, а я его — только когда он уже прошел. А потом он вообще стал неузнаваем. Дальнейшая политическая и литературная эволюция Лимонова — отдельная история, в которую не хочу сейчас углубляться. В общем, конечно, это был персонаж из Достоевского. И, конечно, он оказался в России ко времени, внеся в него свою экстравагантную краску.

Катерина Гордеева, журналистка и благотворитель:

Лимонов — об этом мало кто знает — давал свои рассказы для «Книги, ради которой объединились писатели, объединить которых невозможно» для помощи фонду хосписов «Вера». На презентации сидели с ним рядом. Он удивительно и — да-да! — местами уморительно рассуждал о смерти, сострадании, о русских и русском. Я пучила глаза и открывала рот, чтобы то ли поспорить, то ли остановить, но перестать слушать было невозможно.

Моя любимая книга — «Книга мертвых». Теперь вы, Эдуард Вениаминович, тоже ее глава.

Пусть вам будет легко. Как минимум, легче, чем в жизни.

Лев Рубинштейн, поэт, писатель:

Умер Эдуард Лимонов, «Эдичка».

Я знал его еще до эмиграции.

Он был к середине 70-х уже известным в неофициальных художественно-поэтических сферах поэтом. Про него было также известно, что он шьет штаны и «обшил» штанами весь художественный андеграунд. Потом он уехал. А потом до нас дошел его «Это я, Эдичка», роман, поразивший многих т. н. искренностью. А впрочем, и не т. н., а именно что искренностью, что бы ни понималось под этим зыбким словом. Я вспоминаю какой-то общий разговор, где речь вдруг зашла об Эдике. Кто-то его ругал, кто-то что-то еще. Но помню, что за него темпераментно заступалась одна экзальтированная барышня в очках и с кудряшками.

«Вы ничего не понимаете! — говорила она с почти натуральной страстью. — Он же трагический персонаж. Он же всегда мечтал умереть молодым!»

«И с каждым годом ему это становится сделать все труднее и труднее», — меланхолично добавил кто-то.

Николай Солодников, телеведущий:

Как много всего хочется написать: и про марши несогласных в Петербурге в начале 2000-х, и про 31-е число, и про его прекрасных жен, детей. А слов и не подобрать.

Мы созванивались несколько раз пару месяцев назад. Собирались записать «непознера» (программа «Ещенепознер», выходящая на YouTube. — «Москвич Mag»). Не получилось.

Александр Снегирев, писатель:

Я оказался за столом с Лимоновым в составе небольшой компании. Дело было в модном тогда «Бонтемпи», Лимонов заседал со своим французским биографом Эммануэлем Каррером и двумя французскими телевизионщиками: мужчиной и женщиной.

Лимонов трогал ее лицо и говорил ей что-то соответствующее, француженка млела, бедняга француз потел, Каррер посмеивался.

Скоро Лимонов отбыл, Каррер и французы тоже (француз злобным шепотом отчитывал свою француженку), а среди оставшихся зашла речь об алкоголе, мол, рюмки остались недопитые.

Почему бы не допить? Мы все равно на мели.

И знаете, вокруг рюмки Лимонова начался ажиотаж.

«Из какой он пил?» «Из этой?» «Я допью», «Нет, я»…  Все принялись допивать наугад сразу из всех рюмок, чтоб уж точно не ошибиться. Не совру, если скажу, что в допивании участия не принял. Я уже был изрядно пьян, а градусы добавляют мне гордыни — не хватало еще допивать за каким-то там Лимоновым. Однако ручаюсь, это была краткая, но подлинная оргия истинного поклонения. В общем, как-то так.

Мощный был дядька, комета.

Полина Рыжова, продюсер издательства Individuum:

В феврале я спросила Эдуарда Вениаминовича, не пишет ли он что-нибудь новое и не хочет ли это новое выпустить в нашем издательстве. В ответ на это Лимонов сообщил, что как раз заканчивает работу над книгой под названием «Старик путешествует», сборником очерков о путешествиях — во времени (воспоминания о детстве и юности) и пространстве (заметки о поездках во Францию, Италию, Монголию). В минувший четверг мы вместе с главредом издательства Феликсом Сандаловым приезжали домой к Лимонову подписывать договор на книгу. Он пригласил нас в гостиную, в квартире пахло индийскими благовониями.

Я пообещала, что мы подойдем к изданию его книги со всей ответственностью и с большой любовью. Еще почему-то почувствовала необходимость сказать, что отвечаю за это своей головой. Для него тогда эти слова, как мне показалось, были очень важны. Он сказал нам, что мы молоды и красивы, и что между нами «искра, кажется, пробежала». Уже теперь понимаю, насколько эти слова не случайны. Молодость и красота — это вообще лимоновский пароль, суть его творчества независимо от того, сколько ему было лет, внутри он всегда (правда, всегда) оставался именно таким — молодым и очень, очень красивым человеком.

Эдуард Лимонов о своей книге «Старик путешествует»:

«Ну и намучился я с заглавием, как никогда.  В сознании возникло теплое «старик», и я во чтобы то ни стало хотел «старика» в заглавии. И пристроил-таки…

Что в книге? Я собрал вместе куски пейзажей, ситуации, случившиеся со мной в последнее время, всплывшие из хаоса воспоминания, и вот швыряю вам, мои наследники (а это кто угодно: зэки, работяги, иностранцы, гулящие девки, солдаты, полицейские, революционеры), я швыряю вам результаты. Получилось неплохо. Я хотел бы наткнуться на и прочитать такую книгу в ранней юности, тогда бы я серьезнее и глубже вглядывался во все, что я замечал в жизни. Замечал бы глубже мохнатость зелени, ее буйство, неистовые глаза животных и жажду свободы в глазах женщин.

Получилось совсем неплохо. Что-то я уловил. Чего я искал, перемещаясь из страны в страну, из Монголии в Paris? Помимо смерти, поскольку очевидно, что я искал смерти.

Становится очевидным, прочитав книгу: я хотел смахнуть со стола моего сознания прошлые ощущения, хотел полностью заменить себе сознание. Не совсем удалось. Иной раз совсем не удалось. Прошлые ситуации и люди из моего прошлого все же пробивались ко мне. Читая, вы увидите.

Однако я открыл вот что. Мне все оказалось нужным. И монгольские пастухи-гаучо на мотоциклах, и дефиле устаревших французских войск на Champs Elysee, все оказалось нужным. Они смехотворны, эти войска, они устарели, как Франция.

И все останется. И все уже осталось».

Фото: Рамиль Ситдиков/МИА «Россия сегодня»