Вышла книга «Вызов звездам» Екатерины Истоминой. Ее искусствоведческая работа, посвященная европейскому авангарду. Вышла спустя год после смерти. Катю Истомину все помнят, конечно, как лучшего и главного «специалиста по люксу». Только сюжеты ее не очень долгой жизни были куда прихотливей.

Дело было в Тоскане, в Италии. Несколько самых известных журналистов Москвы одна наша фэшн-компания позвала на автопробег. Выяснилось, что там надо ехать на механике, что-то, кажется, в ретростиле. Все сморщились: «Ну какая еще механика?» Вызвалась Катя Истомина, работавшая в «Коммерсанте». Механика так механика, погнали.

Но не в этом история. С Катей рядом оказался Парфенов. Достославный наш Леонид. И всю дорогу между ними шло состязание на энциклопедичность — кто больше знает. Разумеется, неформальное, легкое. Оба друг друга стоили, никто не сдавался. Победителя там быть не могло.

Сразу объяснюсь. Она для меня именно Катя, ибо мы были прекрасно знакомы. На протяжении лет вечерами переписывались в мессенджере. Сплетничали, ругали спектакли или кино, ну и просто о личном. Сейчас я перечитал наши веселые диалоги, увидел: Катя в них была гораздо точней, остроумней меня. Это не запоздалая лесть, так и было. И я у Кати немного учился — этой точности и метафоричности. Про одну вполне известную фирму Катя высказалась как-то: «Это с одной стороны КПСС, а с другой — кооператив вареных джинсов».

Она легко сыпала цитатами, могла сходу припомнить к делу исторический казус. Например, как однажды пьяный Куприн, находясь в Балаклаве, вдруг отправил Николаю II телеграмму: «Балаклава отделяется от России». Ответ получил от Столыпина: «Когда пьешь — закусывай».

На самом деле Катя Истомина — образцовая московская интеллигентка, вот хоть бери героиней романа о судьбе девушке на сломе эпох. Из очень хорошей семьи, с восьми лет занималась балетом в училище при Большом. Нет, балериной не стала, но на всю жизнь в ней сохранилась эта балетная отвага. Работоспособность, выносливость. Поступила в ГИТИС, на театроведческий. Написала диссертацию о европейском авангардном театре, научным руководителем у нее был легендарный историк театра Алексей Бартошевич (эта диссертация и стала основой для вышедшей книги). Защитила блестяще, стала преподавать в том же ГИТИСе. Как написал в предисловии сам Бартошевич, но ей «вдруг стало скучно…  Она резко изменила весь строй своей жизни».

Наступала краткая эпоха Большого Гламура, и Катю туда страшно влекло. Часы, «Эрмес», ювелирка, Базель, рубины, «Картье» — весь этот брильянтовый дым, как сказали бы любимые Катины Ильф энд Петров. Вскоре Катя оказалась в «Коммерсанте», лучшей тогда газете страны. И это издание было ровней для Кати. Ироничной, умной, напористой. Люкс люксом, но Катя о любом задрипанном колье могла написать мини-роман с увлекательным сюжетом и отличными шутками.

В журналистику она пришла с тем староинтеллигентским убеждением, что слово — драгоценность само по себе. И любой текст останется. А значит, писать его надо честно и хорошо, как будто последний. Так и есть. Катины тексты можно хоть сейчас издать еще одной книгой. Тот случай, когда текст важней повода, по которому он написан.

Катина работоспособность всех потрясала. Иной раз по десять текстов в день. Вернее, заметок, как она их называла на старомодный манер. При этом она ездила по миру нон-стоп, ибо ее всюду звали. Россия постигала мир соблазнов и роскоши. Нужны были журналисты, которые бы рассказывали стремительно богатеющим русским, чем хорош этот отель в Дубае или этот ресторан в Мехико.

Она действительно жила «с самолета на самолет». Писала в дороге, в кафе, в отеле глубокой ночью. Потому что заметка шла в номер. Катя была как редакционный солдатик, только на каблуках Prada и с сумкой Chanel. Да, та самая балетная дисциплина.

Это была жизнь безумная, шумная, яркая, политая щедро шампанским Cristal. Сколько раз я писал ей: «Может, встретимся уже, поболтаем о театре?» Катя отвечала стремительно: «Обязательно! Только прилечу с Бали».

А потом все кончилось в один день. Сейчас не важны причины и мотивации, но из «Коммерсанта» ей пришлось уйти. Пятнадцать лет Катя проработала там, целую жизнь. Она потерялась. Не понимала, что дальше. А спустя время я узнал, что Катя работает с наркозависимыми. Да, вот так резко крутанула свой пируэт.

2001, 2020

Но это стало для нее опытом довольно печальным. Она даже подумывала создать фонд, нашла вроде единомышленников. Только вовремя остановилась. Один мудрый человек тогда Кате сказал: «Не надо вам лезть в это дело. Не с вашей душой. Тут надо быть совершенно холодным».

Катя еще что-то делала, ходила раздавать еду бомжам на Курский вокзал. И этот сюжетный поворот был совсем нереальным. Та, что вчера ела черную икру в сверкающих залах, что болтала с миллиардерами и ювелирами, вдруг носит пакеты бомжам.

А потом случилась болезнь. Катя боролась. Как упрямая балерина она пыталась вырваться изо всех сил. Она вовсю занималась цветами на даче, она все это очень любила, умела. Она ходила порой на матчи любимого ЦСКА. Она возилась со своими двумя корги, постила о них смешные рассказы. Но ей становилось все хуже. Только Катя очень хотела работать. Она не могла сидеть дома круглые сутки.

И тогда Катя вернулась к истокам. В свой ГИТИС. Договорилась, что будет преподавать там зарубежный театр. Она всегда с обаятельным хвастовством говорила, что сумки с часами — это, конечно, занятно, но вообще она театровед, кандидат наук. Это был красивый и правильный шаг. Катю в ГИТИСе все очень ждали. Только Кати не стало. В нашей долгой с ней переписке так и висит моя последняя фраза: «Кать, ты выберешься. И давай наконец уже встретимся, кости всем перемоем».