Династию фоторепортеров Кивриных знают не только профессионалы, но и все, кого в разной степени интересует фотография. Владислава Киврина хорошо помнит старшее поколение и не только в нашей стране. Его сын Сергей — лауреат премии World Press Photo и других международных конкурсов. Основатель династии Донат Киврин был волжским фотографом.

Сергей Киврин: Семейная легенда у нас такая: мы из бояр, боярин Киврин мучил на дыбе Степана Разина…  Кого я помню, так это деда Доната Антоновича Киврина и бабушку Анну Михайловну Боронкину. Всю жизнь они жили сначала в городе Юрьевце на Волге, потом в Кинешме. Дед очень любил фотографию, у него даже был увеличитель, который работал от света луны. Раньше фотографии печатали на серебре. Все это было настоящее и производило сильное впечатление. Дед печатался в «Волжской правде».

У деда было больное сердце, и он физическим трудом особенно заниматься не мог. А фотография позволяла и работать, и зарабатывать. Раньше немногие умели проявлять пленку и печатать фотографии. Кто умел, тот был настоящий мастер.

В Кинешме жил и начал работать мой папа, Владислав Донатович Киврин. Папе хотели дать хорошее образование — учили играть на скрипке, и лет в десять-двенадцать он начал зарабатывать какие-то деньги: перед началом сеансов играл в кинотеатрах. Но денег все равно не хватало, и подростком папа стал работать на пристани: разгружал тес, длинные доски. Это страшная работа — доски пружинят, их очень тяжело нести. Это были 1930-е годы. В семье все работали с детства.

В будущем дядя Витя, брат папы, стал спортсменом, прыгал в длину. Прошел всю войну. Потом был вторым человеком в комендатуре Кремля. Подполковник. И позже, когда папа стал работать и снимал в Кремле, дядя Витя — Виктор Киврин — выписывал ему пропуск. Однажды папу в Кремль не пустили. Он приходит снимать Хрущева, а офицер ему говорит: «Вас не велено пускать». Папа был удивлен. Тогда ему протягивают телефон и говорят: «Наберите сюда». Он набирает, трубку поднимает его брат Виктор и говорит: «Ну что же ты пропал, не звонишь?» Папа как начал его костерить при всех: «У тебя башка есть? Что ты мне нервы портишь? Сам позвони».

В школе папа учился очень хорошо, претендовал на золотую медаль. Потом началась война. В 1942 году, в 18 лет, его забрали в военные лагеря и буквально за пару месяцев сделали из него лейтенанта. Когда отца отправили на фронт, эшелон начали бомбить, и тогда он понял по-настоящему, что такое война. Животный страх, рассказывал он, был. Он вообще очень мало говорил о войне, никогда не носил ордена, никогда, и даже не знал, где они лежат. Они были у меня.

Когда закончилась война, отец вернулся в Москву, увлекся фотографией. Хотел поступить во ВГИК. До сих пор помню фотографию, которую он отправил на творческий конкурс: две березки, две лодочки и две уточки. Такой пейзаж, все парами. Произведение искусства.

Не знаю, по какой причине, но он не поступил во ВГИК, а поступил в другой институт, на географический факультет. Учиться там ему не понравилось. Тогда он ушел из института и стал работать фотолаборантом на ВДНХ. Это было в конце 1940-х — начале 1950-х годов. Там было много павильонов, все их надо было оформлять. Печатали фотографии размером два на три метра. Плюс были еще поездки с фотографом на так называемую халтуру, когда на машине «Победа» они уезжали по колхозам. Один раз были на съемках в Узбекистане. Фотограф забивал полностью багажник химикатами, бумагой и пленкой. Из таких командировок привозили чемоданы денег. И когда фотограф предложил один из чемоданов взять папе, папа сказал: «Нет, спасибо». Взял разумную сумму за то, что заработал, и больше никогда не ездил в эти командировки. Это у нас семейное. Мы как бизнесмены — нулевые.

Как-то папа узнал, что в журнале «Советский Союз» идет конкурс на вакантное место фотолаборанта. А отцу уже хотелось быть больше привязанным к прессе. Он пришел и с блеском прошел конкурс. Журналом тогда руководил Николай Грибачев. Лаборант мог ходить на съемки. И через год папе предложили стать фотокорреспондентом. Тогда в журнале работали Яков Халип, Анатолий Гаранин, Александр Птицын — звезды советской фотографии, мировые звезды. Выигрывали главные призы. И папа выигрывал. Их знали во всем мире. Знали и журнал «Советский Союз», он выходил на 22 языках.

Отца всегда звали Вадимом. А в журнале прозвали Вадиком-крупешником, потому что из каждой командировки он привозил кадр на разворот журнала.

Бывали у нас по судьбе удивительные совпадения. Например, где-то с начала 1950-х он снимал на Северном полюсе, на дрейфующей станции СП-2. Летал туда в полярную ночь. А я летал на полюс в полярный день, в 1984 году. Это была полярная станция СП-24. Так мы снимали в разные годы для одного журнала «Советский Союз».

Папа ездил по всей стране, много за рубеж, снимал Юрия Гагарина, ледокол «Ленин». Потом он стал снимать правительство. Ездил с Косыгиным, с Подгорным. В какой-то момент в преддверии московской Олимпиады-80 заместитель главного редактора журнала «Советский Союз» Александр Колодный предложил создать спортивное приложение «Спорт в СССР». И папа стал там сотрудничать, очень успешно. Получилось так, что и спорт он умел снимать.

Разные бывали истории. Отец вместе с Владимиром Иллешем, сыном венгерского писателя-коммуниста Белы Иллеша, ездил по Печоре — их пригласили посмотреть лагерь заключенных. Комендант лагеря издалека показал им известного тогда вора в законе по кличке Бас. Это был большой авторитет среди воровского и бандитского мира. Они познакомились. Потом дальше отправились на теплоходе по Печоре. Пассажиров не было. Был какой-то ресторанчик, куда они с Иллешем пошли обедать. Вдруг в этот ресторан заходят восемь человек. Иллеш был с мадьярскими усами, он же венгр по национальности. И вот вошли восемь бандитов, сели за два соседних столика, сдвинули их и заказали водки. Просто водки, без закуски. Выпили и начали приставать и задирать Иллеша, типа «мы сейчас усы-то тебе сбреем». А папа сидел спиной к ним в черном кожаном пиджаке.

В какой-то момент папа подходит к этим столам. А водка у них была разлита по фужерам для шампанского. Папа взял в обе руки по фужеру, перевернул их, и вся водка полилась на скатерть, а со скатерти — им на колени, и они инстинктивно стали вскакивать, дернули скатерть. Все, что стояло на столе, начало падать. Отец с улыбкой сказал: «Вот так!» И пошел на свое место, сел за стол. Они на следующей пристани просто выбежали с теплохода. К отцу с Иллешем подошел капитан: «Что вы наделали, они же вооружены, могли вас убить. Это банда, которую никак не могут поймать, она терроризирует всех уже несколько лет». Папа в ответ: «Что они к моему другу начали цепляться? Побрить усы грозились. Нехорошо». «Ваше счастье, что вас приняли за вора в законе», — подытожил капитан.

Было несколько случаев, когда он не боялся никого: ни Грибачева, ни Коммунистической партии, никого. После войны все казалось смешным.

Был еще случай: папа получил квартиру в хрущевке-пятиэтажке на Речном вокзале. Это был район Химки-Ховрино, а друзья по этому поводу выпустили стенгазету под названием «Химки-Киврино». Тогда это было абсолютное захолустье, деревни вокруг, метро не было, от «Сокола» туда шли автобусы. И вот картина: стоит пятиэтажка, еще толком не заселенная, в двух окнах горит свет — новоселье справляют. На этот свет пришли бандиты, с наганом, человек шесть. Довольно вежливо попросили снять все украшения и собрать все деньги. Они не хотели стрелять, крови не хотели. Тогда папа встал, с бутылкой водки, со стаканами подошел к главному и говорит: «А что ты тут командуешь? Ты Баса знаешь?» Тот отвечает: «Баса? Ну знаю». Папа говорит: «Я его неделю назад на зоне видел», — и лагерь называет. Бандит побелел, наган убрал: «Командир, прости, мы погорячились. Не суди строго, мы вас будем внизу охранять. Потом всех развезем по домам». Папа говорит: «Ну выпьете хоть. У меня новоселье. Праздник». Еле уговорил. Они сильно испугались просто.

С мамой отец встретился в Доме журналиста в какой-то общей компании. Она на год младше папы, 1925 года рождения. Ее судьба схожа с судьбой известной актрисы 1930–1950-х Зои Федоровой. В 1940-е мама тоже влюбилась в американского атташе. У них был роман. За эту связь его отправили в США, а ее — в ссылку в Кустанай. После смерти Сталина маму освободили. Она была очень видная женщина, богемная. Папа тоже был эффектен, элегантен. Любил хорошо одеваться. Всегда. До старости.

У них начался роман, и какое-то время спустя мама сказала отцу, что беременна. Он тут же повел ее в ЗАГС. Мама говорит: «Ты что? Карьера будет испорчена. Я же из Кустаная только приехала, из ссылки. У тебя неприятности будут по партийной линии». Но папа сказал: «Плевать мне на все это». Они поженились, и появился я — родился в главном московском роддоме Грауэрмана на Новом Арбате.

Потом мама тяжело болела, папа бился за ее жизнь, но мамы не стало, когда мне было 11 лет.

Сначала мы с родителями жили около ВДНХ, а уже потом на Речном вокзале. Когда умерла мама, меня взяли к себе близкие — сестра маминого отчима и ее муж, поскольку папа все время был в командировках. Мы жили в коммунальной квартире на Солянке. Поэтому Москву я знаю — и окраины, и самый центр.

Это был фантастический дом. Всегда казался мне огромным. Сейчас, когда проезжаю, уже, конечно, другое впечатление.

… Солянка, дом 1/2. Квартира 106. В этом доме снимали фильм «Пять вечеров». И у меня такое ощущение, что Никита Михалков в нашей квартире этот фильм снимал. Я узнаю там все: и двери, и обои, и расположение комнат. Это же коммуналки были. Там еще пять соседей жили. У моей тети с дядей, которые меня воспитывали, были две смежные комнаты, рядом, с отдельным входом, была комната моего дедушки, отчима мамы. Потом была комната тети Музы, дамы легкого поведения. Дальше жили тетя Тоня с дядей Геной и их дочкой Танькой. Она крановщица, он рабочий. Следующая комната — дядя Петя с тетей Олей. Дядя Петя был охранник в Бутырской тюрьме. А потом около кухни была такая келья без окна, там жила Матрена Владимировна — служка в церкви. Мой дядя был очень крупный инженер. Дед тоже крупный инженер. Интеллигенция. То есть в квартире был социальный срез всего государства.

И вот дядя Гена, рабочий, поскольку он всю жизнь мечтал, чтобы у него был сын, а родилась Танька, взял шефство надо мной. Он был потрясающий дядька, конечно. Занимался мною очень активно. С одной стороны, дед и дядя Юра с тетей Верой давали мне духовную жизнь и воспитание. А дядя Гена приучал меня к дворовой жизни.

Солянка, Маросейка, Покровские ворота — это все мое. У нас был такой особый двор. Площадка большая и заасфальтированная. Вечером, когда все сделают уроки, туда спускались мальчишки и девчонки. Девчонки прыгали и играли в классики, а мы играли в футбол, хоккей. Тогда была дворовая жизнь. Рядом был магазин «Хлеб», и дядьки, которые разгружали лотки с хлебом, иногда угощали нас горячим хлебом. Вкус этого хлеба до сих пор помню, такого уже не будет никогда.

С детства я занимался спортом, а когда более серьезно — волейболом, то пошли бесконечные тренировки, игры, поездки на соревнования. В девятом классе я понял, что профессиональным спортсменом быть не хочу. А как же я буду зарабатывать деньги? Пример — папа. Я подошел к нему и спросил: «Вот скажи мне, что мне решить? Наверное, фотографом становиться?» Он ответил: «Становись». — «А как?» — «Бери камеру. Иди и снимай».

Дал мне пленку, показал, как заряжать ее в фотоаппарат, рассказал, куда нажимать кнопку, и отправил на улицу. И вот за два года методом проб и ошибок я научился снимать, проявлять пленки и печатать фотографии. Делал все сам, папа только корректировал. Я ему показывал готовые отпечатки, он говорил, где ошибки. Я запирался в ванной (лаборатория была дома), печатал до пяти часов утра. Помню, весной выходил из ванной, уже птички поют, светло, солнце светит.

Приемов съемки особых нет. Это же нехитрое дело — нажимать на кнопку. Просто одному дано свыше, другому нет. Микеланджело говорил: все создает Бог, мы только копируем. Нам с папой далеко до Микеланджело, но мы тоже копировали. Просто нужно это делать талантливо. Сохранил страх испачкать фамилию. Если ты проколешься, то подведешь фамилию. Это стыдно. Это было и у папы, и у меня.

В седьмом классе я переехал жить на Речной вокзал. Папа второй раз женился, и я переехал к ним. И в восьмом классе влюбился в девочку из параллельного Наташу Беляеву. А потом в девятом классе нас объединили, и мы стали учиться в одном классе. И все вплоть до классного руководителя знали, что я влюблен в нее по уши. Наташа догадывалась, да. После школы судьба так сложилась, что я учился на факультете журналистики, а она работала там в архиве. И вечером, когда я уходил домой, мы сталкивались. Тогда уже начался настоящий роман.

В 1976 году мы расписались, но через полтора года развелись. Жили отдельно. Потом она позвонила, мы встретились в кафе «Московское» на улице Горького, нынешней Тверской. Решили попробовать еще раз. Полтора года не расписывались, а потом уже расписались без всяких торжеств. В ЗАГСе думали, что у нас просто какое-то фиктивное действие, что мы разводились ради квартиры, жилплощади. Они не могли понять, что все это искренне было. В 1981 году появился Денис.

Наташа по образованию филолог, преподаватель русского языка и литературы. Правда, работала она недолго, потому что мне стало ее жалко. За 120 рублей надо было здоровье гробить в школе с детьми-негодяями. И я сказал, что давай лучше сиди дома. Я заработаю эти 120 рублей за два дня.

Наташа Киврина: Особо бабушек и дедушек у нас не было, не получалось нам помогать, и, соответственно, чтобы был дом, как я себе всегда это представляла, надо было посвятить свою жизнь именно этому. Себя я называю службой обеспечения.

С. К.: Первая моя фотография была напечатана в «Пионерской правде». Как сейчас помню: писатель Джанни Родари с пионерами. А фотография была размером чуть больше спичечного коробка. Подписано: «Фото Сергея Киврина». На меня это произвело неизгладимое впечатление, мне это очень понравилось. Я стал продолжать. Тогда еще была газета для начинающих — «Московский комсомолец». Сейчас-то она раскрученная, а тогда была таким полигоном, с маленькими гонорарами, там можно было молодому человеку опубликоваться. Так я начал сотрудничать с «МК».

Конечно, то, что папа работал в журнале «Советский Союз», мне помогло. На меня пришел запрос из журнала. Четыре года я работал там внештатником. С одной стороны, мне было легче, с другой — тяжелее: надо было еще доказать, что я не папенькин сынок, а самостоятельная единица.

С отцом мы часто вместе ходили на спортивные соревнования. В 1973 году в журнале «Спорт в СССР» вышла моя обложка. Я с папой пошел на соревнования по гимнастике и сделал кадр — Елена Примат на бревне. Причем у нас с папой были практически одинаковые кадры. Но он отдал в журнал не свой, а мой. А дальше пошла работа: начиная с 1980 года я работал на 17 Олимпиадах.

Н. К.: Самые сложные командировки — это, конечно, Олимпиады, которые длятся по несколько недель. Больше всего переживаний в зимние Олимпиады. Надо, чтобы хватило сил. Из таких командировок человек приезжает совершенно выжатый. Худел на 10 килограммов.

Денис Киврин: Я знал, что когда папа вернется из командировки, что-нибудь обязательно интересное расскажет про быт, традиции или курьезные моменты, которые происходили на соревнованиях. Вещи интересные привезет, которые подчеркивают национальный колорит.

С. К.: Начиная с 1998 года и по 2016-й, 18 лет, я проработал в агентстве «Ассошиэйтед Пресс» и в американских газетах «Лос-Анджелес Таймс» и «Нью-Йорк Таймс». От этих изданий попал в горячие точки и много чего увидел. Я, честно говоря, из любопытства сначала поехал на войну. В Чечню. Потому что никак не мог понять, как папа все выдержал тогда. Как человеческий организм может выдержать войну? В это же время появился «Спорт-Экспресс», я стал там работать. Сейчас летаю на съемки в Азербайджан.

Меня до сих пор воспринимают как спортивного фотографа, но это на самом деле ошибочно. Сейчас спорт снимаю очень редко. И если взять мой архив, то будет пополам, а может быть, неспортивных съемок будет даже побольше, и они мне дороже, чем спортивные. Он не про медальки и тщеславие, а про жизнь людей. Жизнь и смерть. Это разные категории.

Мы с папой делились пониманием и восприятием дела. Перед командировками думали, как решать тему, какой кадр должен быть главный. После съемок я показывал фотоснимки папе, и мы вместе отбирали, какой лучше. А потом он уже советовался со мной. Два года работы в Ираке принесли отцу материальную пользу, он заработал деньги перед пенсией. Но профессионально, конечно, там что-то потерял. Работа была техническая. Снимал строительство гидроэлектростанции.

Папа ушел в 2003 году. В день моего рождения. Я никогда не праздную дни рождения.

Когда у меня появилась семья, то, работая в журнале «Советский Союз», через кооператив я купил квартиру. Не сразу, конечно. А в 1998 году, когда сын Денис уже вырос, мы стали думать о каком-то жилище для себя с женой и решили: а давай домик построим. Начали искать место за городом и совершенно случайно нашли участок по Дмитровскому шоссе. У нас 20 соток, переходящих в дремучий лес, где живут лисы, белки, зайцы бегают, есть бобры. Построили дом в швейцарском стиле шале. С нами живет наш любимый пес Беня. Бенечка вообще-то был куплен не для нас. Денис купил квартиру рядом с нами, буквально в пяти минутах ходьбы. И пока они с женой были на работе, мы ходили гулять с собакой, а потом опять отводили Бенечку к ним. И в какой-то момент сказали: чего мы будем отводить, пусть собака живет вместе с нами. И вот уже несколько лет Беня кайфует здесь, на даче.

Про сына нельзя сказать, что он продолжил династию. Он из всех нас самый умный оказался и стал заниматься бизнесом, что ему позволило быстренько купить квартиру и машину. Обеспечить себя и нас. Он монетизировал династию.

Д. К.: Фотография меня всегда интересовала. Но как некое произведение искусства, а чье оно — деда, отца или кого-то еще, уже было не важно.

Папа очень хотел, чтобы я продолжил династию. А потом, когда он увидел, что происходит с этой профессией, не раз мне говорил: я рад на самом деле, что ты другой дорогой пошел. Потому что сейчас, наверное, тебе было бы крайне тяжело делать то же самое, что я делал 40 лет назад.

Н. К.: Работа фоторепортера, конечно, влияла на образ жизни нашей семьи. Наверное, много есть таких профессий, когда люди живут в другом режиме. Основные мероприятия, которые приходится освещать, чаще всего происходят в нерабочее время: вечером, в выходные или праздничные дни. Рабочий день абсолютно ненормированный. И, конечно, в этом есть определенные сложности.

Когда была возможность, Сергей брал меня с собой в командировки и на какие-то интересные съемки. Поддерживать его было не нужно. Он абсолютный фанат своего дела. Но мои интересы во многом были посвящены именно его работе.

С. К.: Редакция журнала «Советский Союз» располагалась в очень красивом доме на улице Москвина, прямо напротив особняка Корша, филиала МХАТа. За театром были гаражи, где многие наши редакционные автомобилисты что-то там чинили. И вот здесь за гаражами родился знаменитый кадр Саши Птицына «Нефть». Это очень известная фотография, узнаваемая сразу: в руках у рабочего нефть, и в ней отражается нефтяная качалка. А снимок был сделан там, за гаражами.

Птицын приехал из Тюмени с хорошей съемкой о нефтяниках и нефтяном месторождении. А главного кадра нет. Начали думать. И не помню, то ли Саша придумал, то ли папа. Они дружили. Короче говоря, пошли они в этот гараж. Нашли слесаря, у которого грязные руки в масле и под ногтями чернота. Налили ему в руки растворенный зубной порошок. Чтобы белое пятно было. Потом в это белое уже в лаборатории впечатали вышку. И получился феноменальный кадр, который обошел все конкурсы, все выставки. Вот эти грязные рабочие руки, и в них нефть, якобы нефть, а на самом деле — зубной порошок.

Все фотографы немножко авантюристы. Если они хотят чего-то добиться, без авантюры не пройдешь, не пролезешь никуда. Это все живет внутри нас.

Мне нравится дело, которым я занимаюсь. Сейчас меня уже в меньшей степени привлекают к съемкам, хотя еще мог бы поснимать, и это мне нравится больше всего. Сейчас больше приглашают, например, в качестве члена жюри какого-нибудь фотоконкурса или мастер-класс провести. Часто бываю на журфаке, на Моховой. Я преподавал там лет шесть.

Н. К.: Иногда Сергей рассказывал, какой кадр хотел бы снять. Помню, однажды у него была такая задумка: он увидел на велотреке момент, когда солнце было с определенной стороны, и от этого на треке появлялись уникальные тени. Он знал, как это снять, такой кадр мог получиться на закате, но в определенное время, буквально в течение 10–15 минут. Мы откуда-то ехали, и он очень торопился, чтобы успеть попасть в этот световой режим и сделать задуманный кадр. Все получилось.

Д. К.: Раньше все фотографии были наполнены смыслом. Это был какой-то космос, искусство, любая фотография — волшебство, и я понимал, что в принципе фотографический процесс нелегкий. А сейчас, мне кажется, видео абсолютно затмило все соцсети. Все смотрят короткие «видосики». Но «видосики» — это не произведение искусства.

Н. К.: Сергей с фотоаппаратом не расстается. Иногда я злюсь на него, потому что даже в отпуске, когда хочется просто вместе ходить и смотреть, он всегда ищет кадр. Для семейного архива, да и вообще, в принципе. То есть абсолютно во всех наших поездках он без фотоаппарата не бывает.

С. К.: Дедушка Донат Антонович научил папу снимать. Папа все это развил до профессионализма. А я уже подхватил. Это все на генетическом уровне. У меня многое же и от мамы, не только от папы. Мама, когда я родился, понимая, что папе не до меня — он все время в командировках, сама научилась фотографировать. И практически все детские фотографии сделала сама. Мама очень талантливый человек. Просто от природы.

Я воспитывал Дениса точно так же, как папа — меня. Никогда не давил ни на что. Помню, в первом классе он давал мне 40 копеек на сигареты, чтобы я не подбирал «бычки». А я, естественно, попробовав сигареты, понял, что это жуткая гадость. Я покупал мороженое. У меня был друг, с которым мы после занятий шли и покупали два стаканчика пломбира за 19 копеек и кайфовали.

Денис ходил со мной на съемки еще совсем маленьким. Лет шесть ему было. Я ему давал фотоаппарат, и даже есть фотографии, где мы стоим все втроем: папа, я и Дениска. И снимаем.

Д. К.: Папа брал меня на съемки, и я ему очень за это благодарен. В командировки в горячие точки — нет, конечно. Наоборот, часто скрывал от нас, куда едет. Скажет: «Я в командировку, какую-то фигню снимать». А на самом деле приезжает через две недели бородатый и в бронежилете. Оказывается, он в очередной раз в Чечню ездил.

Помню, однажды, мне было лет шесть-семь, мы пошли на баскетбольный матч, кажется, в ЦСКА. Туда приезжала американская выставочная баскетбольная команда «Гарлем Глобтроттерс». Они в баскетбол отлично играли и показывали всякие трюки. В чем было преимущество пойти с папой на спортивные соревнования? Папа не на трибуне где-то сидит, а у поля, на кромке. И я вместе с ним все время. Папа давал мне камеру, для вида просто, чтобы секьюрити не ругались, и я делал вид, что снимаю. И я помню, что сидел с фотоаппаратом, и вдруг баскетболисты меня на площадку вытащили. Сначала пару раз мяч мне пасовали, потом разыграли номер какой-то со мной. Вымпел мне дали с автографами всей команды. Фантастика. Ну когда бы я смог с ними познакомиться?

С. К.: Я воспитан на старых болельщиках. Когда папа меня брал на съемки, мог одного оставить на трибуне и знал, что со мной ничего не случится. Сейчас своего шести-семилетнего сына я на трибуне не оставил бы, потому что неизвестно, чем какой-нибудь матч закончится.

Нельзя сказать, что Денис заболел нашей профессией. Но когда пришло время выбора, то решил поступать все-таки на факультет журналистики. Как фотограф Денис потом проходил практику в «Спорт-Экспрессе». Я на это время уезжал куда-нибудь или в отпуск, или в командировку, чтобы не давить на него. Когда я возвращался, мне говорили: «Знаешь, Дениска сейчас закончит факультет журналистики, и мы его возьмем вместо тебя. Потому что снимает он не хуже, чем ты, а характер у него гораздо лучше». Но Дениска ни одного дня не проработал фотографом. После завершения учебы на журфаке стал продюсером на канале «Спорт». Потом перешел на «НТВ-Плюс».

Д. К.: Сейчас работаю в области телекома. А начинал в «Спорт-Экспрессе», потом на телеканале «Спорт», потом начал работать как исполнительный продюсер спортивных трансляций. Это не творческая история. Надо подготовить трансляцию, согласовать с властями города и стадиона, понять с творческой группой, какая техника нужна. Все это организовать, обеспечить, рассчитать.

Когда я работал на телевидении, мы с отцом пересекались на многих мероприятиях и не только в Москве и в России. Смешно получилось в Пекине на Олимпиаде. Под конец Олимпиады иду по олимпийскому парку, меня батя догоняет, говорит: «Привет! И я здесь».

С. К.: Как-то я ездил в командировку от «Матч ТВ». Ко мне подводят одного оператора и говорят: «Вот, знакомься, это папа Дениса Киврина». То есть Денис первый, а я иду вторым номером. Для нынешних, молодых, он более известный человек, который вовремя накормит, всегда расселит. Однажды даже задержал поезд из Сибири, когда там не успевали загрузить аппаратуру.

Оглядываясь назад, чувствую себя счастливым человеком, потому что мне повезло с семьей, с друзьями, с профессией, с работой. Я в профессии зацепил самое время расцвета фотографии.