Кинокритик и продюсер Лев Маратович Карахан рассказывает о своей семье и предках, среди которых первый советский дипломат Лев Карахан, депутат Государственной думы I созыва Петр Ростовцев и знаменитый актер Юрий Никулин.

Лев Карахан, кинокритик и продюсер

Легендарный Лев Михайлович Карахан, один из первых советских дипломатов, ваш двоюродный дед. Расскажите о вашей семье. 

Караханы — тифлисские армяне. Полная фамилия — Караханян. В годы революции, когда все менялось, слегка укоротилась и наша фамилия.

Вера Татуловна и Михаил Иосифович Караханы с сыновьями Иосифом и Львом. 1908

Прадед Михаил Иосифович был присяжным поверенным, адвокатом. Из Тифлиса семья уехала в Харбин еще до революции. Лев Карахан (1889–1937) пятнадцатилетним гимназистом вступил в РСДРП. Учился на юридическом факультете Петроградского университета. В октябре 1917-го Лев Карахан был в Смольном. Американский журналист Джон Рид в книге «Десять дней, которые потрясли мир» упоминает о нем: «В коридоре мне попался Карахан. Он начинает разговор о свержении правительства, об аресте министров, об овладении Зимним дворцом, о новой власти, которая еще не была организована. “Каково будет новое правительство?” — спрашиваю я. “Гибкая организация, чуткая к народной воле, выражаемая Советами, предоставляющая величайшую свободу местной инициативе”».

В 1918-м признанный в революционном кругу дипломат Карахан вошел в коллегию Народного комиссариата иностранных дел, его назначили замнаркома иностранных дел. Он был полпредом в Польше, участвовал в переговорах с немецкой делегацией в Брест-Литовске.

Лев Михайлович принадлежал к так называемой ленинской гвардии. Многие документы Ленин подписывал лишь после того, как на них ставил свою визу Карахан. В 1923 году Карахана направили послом в Китай, где было создано демократическое правительство во главе с Сунь Ятсеном, убежденным сторонником сотрудничества с Советской Россией.

На территории российского посольства в Пекине даже есть памятный камень, на котором высечены имена тех, кто внес вклад в российско-китайские отношения. На этом камне есть имя и Льва Михайловича.

Лев Карахан в Китае. 1930-е годы

Известно, что Лев Карахан был мужчиной представительным, любимцем женщин.

Поскольку все это было очень давно, до моего рождения, достоверных сведений у меня нет. Знаю только, что официально Карахан был женат дважды. На Клавдии Ефремовне Манаевой он женился до революции, в Харбине, когда та еще училась на Бестужевских курсах. У них родился сын Михаил. Вторая жена, Вера Викторовна Дженеева, актриса театра им. Комиссаржевской, была потрясающей красавицей, снималась в фильме Якова Протазанова «Отец Сергий». В 1918 году Лев Михайлович женился на Вере Викторовне и удочерил ее дочь Веру, которая стала архитектором. В браке с Верой Викторовной родились дети: Юрий, который погиб во время Великой Отечественной войны, и Ирина.

За столом слева направо: неустановленное лицо, Клавдия Манаева, Иосиф Карахан, неустановленное лицо, Вера Татуловна Карахан, неустановленное лицо, Лев Карахан. 1910-е

Ирина Львовна Карахан родилась в Китае, в те времена, когда ее отец был там послом. Она получила художественное образование и стала увлеченным скульптором-анималистом, посвятив себя искусству резьбы по кости и народным косторезным промыслам. Умерла Ирина совсем недавно, в июле этого года. У нее остались две дочери, Таня и Маша, мои сестры, которые по отцовской линии являются еще наследницами рода Бакуниных.

Гражданской женой Льва Михайловича в конце его короткой жизни (он прожил всего 48 лет) стала балерина Марина Тимофеевна Семенова, воспитанница Агриппины Вагановой. После того как в 1937 году Карахан был репрессирован, объявлен «врагом народа» и расстрелян, тень сталинской анафемы легла и на Семенову, что, конечно же, сказалось на ее балетной карьере.

Как вы думаете, почему Сталин избавился от Карахана? 

Как известно, Сталин планомерно избавлялся от всех прямых сподвижников Ленина. Вот, посмотрите на фотографию, практически никого из тех, кто стоит рядом с Лениным и кто принадлежал к ленинской гвардии, не осталось: Бухарин, Рыков, Радек, Карахан…  Но, думаю, у Сталина к Льву Михайловичу был и какой-то личный счет. Недавно издан громадный том переписки Карахана со Сталиным и Чичериным по китайскому вопросу. Сталину, уже ощущавшему себя партийным самодержцем, наверняка не нравилось, что Карахан по старой привычке называет его Кобой и обращается на «ты». И это в письмах, где Сталин уже говорил о себе «мы». Кроме того, Лев Михайлович рискнул написать Сталину о судьбе Троцкого. Карахан усомнился в том, что с Троцким поступили правильно. Вряд ли злопамятный Сталин простил Карахану такое вольнодумство.

Делегаты II конгресса Коминтерна у Таврического дворца. Слева направо: И.Г. Чаплин, Л.М. Карахан, Н.И. Бухарин, М.М. Лашевич, М.А. Пешков, А.М. Горький, В.И. Ленин, С.С. Зорин, Г.Е. Зиновьев, М.И. Ульянова, Н. Бомбаччи, Е.П. Первухин, А.Х. Митрофанов, И.А. Терехов, А.Я. Беленький, Н.М. Анцелович. Петроград. 19 июля 1920 г.

После смерти Георгия Чичерина, чьей правой рукой был Карахан, положение его особенно осложнилось.

В последние годы своей жизни Карахан был послом в Турции. 3 мая 1937 года его вызвали в Москву под предлогом назначения послом в США. Кое-кто в таких случаях (как, скажем, дипломат Федор Раскольников, служивший послом в Афганистане) в Москву не возвращался, понимая, какая участь его ждет. Карахан вернулся.

В Москве он жил в особняке на углу Садовой и Малой Никитской, где потом поселился Берия. Сейчас там посольство Туниса. Мне очень хочется попасть в этот особняк: говорят, в нем мало что изменилось с тех пор, когда там жили Карахан и Семенова.

Я знаю о последней встрече Льва Михайловича с Мариной Тимофеевной со слов моего деда Иосифа Михайловича Карахана. Карахан, вернувшись из Турции, вошел в дом. К нему навстречу по парадной лестнице спускалась Семенова. Но им не дали ни поздороваться, ни попрощаться. Из боковых дверей вышли люди в штатском, и Карахана увели. Больше никто из нашей семьи его не видел.

Его обвинили в том, что он английский шпион, и страшно били, вымогая признание. Но, думаю, его судьба была предрешена на самом верху, и после ареста его очень скоро расстреляли на Бутовском полигоне.

Семья Карахана все же не была выслана. А как трагическая судьба старшего брата отразилась на жизни вашего родного деда Иосифа Михайловича?

Расстрел, тюрьма, ссылка — конечно же, самые страшные формы репрессии. Но есть и такой инструмент, как гражданская смерть. Тебя увольняют с работы, с тобой перестают общаться, знакомые, завидев издалека, переходят на другую сторону улицы. Все это пережили родственники Льва Михайловича. Мой дед, моя бабушка и моя мама — тоже, поскольку носили фамилию Карахан.

Лев Михайлович очень любил своего младшего брата. Всячески помогал ему. После рождения Льва родители мечтали о девочке, а родился мальчик, которого назвали Иосифом. В детстве его даже наряжали в платьице, а поскольку он был очень красивым, называли Иосифом Прекрасным, как библейского героя.

А чем занимался Иосиф Михайлович?

До начала 1930-х годов работал в Наркомате внешней торговли. Его направляли в Италию, Англию, потом в Турцию. Моя мама родилась в 1919 году. Когда ей было два года, она с родителями отправилась в Италию, где дед работал в торгпредстве. А жили они в Риме, рядом с площадью Испании, на улице Виа-Систина. На этой улице когда-то жил Николай Васильевич Гоголь.

После ареста брата Иосифа Михайловича тут же уволили с руководящей должности в одном из подмосковных совхозов, где он тогда работал. По счастливой случайности дед избежал худшей участи. Во время войны он вступил в московское ополчение, но по здоровью его комиссовали.

После войны дед занимался садоводством. У него всегда была тяга к сельскому хозяйству. Продали всю оставшуюся в доме мебель и купили участок в Валентиновке, где мы с сестрой Наташей и нашими семьями теперь обитаем. Из сосен, которые росли на участке, построили избушку. Дед в ней и жил. В основном один. Бабушка работала в городе, в архиве. По характеру Иосиф Михайлович был человеком замкнутым, трудно сходился с людьми, но мою сестру и меня любил. Когда он был уже старым, то наставлял меня, что у каждого уважающего себя мужчины должны быть усы и борода. Я даже как-то попробовал соответствовать этому завету, но не пошло. Зато мой сын Алексей, хотя завета не получал, бороду и усы периодически отращивает. Сада, который посадил на участке дед, уже, конечно, нет. Но одна яблоня, им посаженная еще в 1947 году, до сих пор жива и плодоносит каждый год как угорелая. Деда я помню хорошо. Он умер в 1971 году, когда мне было уже 17 лет.

Расскажите о бабушке Ольге Петровне Карахан и ее происхождении. 

Мой дед Иосиф Михайлович женился на Ольге Ростовцевой на фронте во время Первой мировой войны. Ее отец, соответственно мой прадед Петр Яковлевич Ростовцев (1863–1929) — известный земский деятель, был депутатом Государственной думы I созыва от Воронежа. В ноябре 1905 года его избрали в Воронеже городским головой.

Поскольку Петр Яковлевич Ростовцев подписал «Выборгское воззвание» (протест против роспуска Государственной думы и призыв к населению не платить налоги и не отбывать воинскую повинность. — Прим. автора), он был осужден и три месяца провел в заключении.

Его жена, моя прабабушка Александра Александровна, была дочерью генерала Смирнова. Получив высшее медицинское образование за границей, она стала одной из первых в России дипломированных женщин-врачей. В Воронежской губернии, в деревне Муромка под Землянском, где у семьи Ростовцевых было маленькое имение, Александра Александровна развернула бурную деятельность. Она занималась не только врачебной практикой, но и образованием, открыла детские ясли-приют, роддом. Недавно мы с семьей побывали в тех местах. Память о ней до сих пор жива. Даже назвали библиотеку в ее честь.

Александра Александровна и Петр Яковлевич Ростовцевы перед свадьбой. Воронеж. Конец XIX в.

Родоначальниками нашей московской жизни были мой дед и бабушка, которые после революции, думаю, не без помощи Льва Михайловича Карахана, получили жилплощадь в доме №4 в Нащокинском переулке (в советские времена — улица Фурманова).

Нельзя сказать, что эта жилплощадь была бесхозной. До революции в доме жила Александра Григорьевна Подгорецкая, дочь лейб-медика Григория Антоновича Захарьина, который был также крупным домовладельцем. По-моему, Захарьину принадлежало даже огромное здание на Лубянке, в котором находился Наркомат иностранных дел, теперь по иронии судьбы там висит мемориальная доска дипломата Льва Карахана.

Нащокинский переулок, 4. 1949

Но этот парадокс, конечно, из наименьших среди тех по-настоящему драматических парадоксов истории, которые в годы революции, поставившей все с ног на голову, изменили представления не только о собственности, но, главное, о морали.

Думаю, мало кому тогда казалось странным, что лишенка-домовладелица Подгорецкая живет, «уплотнившись», на первом этаже, где раньше обитала ее прислуга, а в ее апартаментах на втором этаже постепенно разрасталась нормальная советская коммуналка, в которой вместе с моими дедом Иосифом Михайловичем, бабушкой Ольгой Петровной и моей новорожденной мамой Ольгой по инициативе деда стали селиться другие его родственники. В том числе и по линии жены: сестра бабушки Мария Петровна, у которой потом родилась дочка Таня. Переехали в Москву из Воронежа и прадедушка с прабабушкой, поскольку Петр Яковлевич Ростовцев не захотел уезжать из России с белыми. И вот он, парадокс, о котором уже в 70-е годы XX века рассказывала мне мама.

Дело в том, что «старорежимный», как тогда говорили, Петр Яковлевич был, наверное, из тех немногих в доме №4, кому пребывание бывшей его владелицы на этаже прислуги все-таки казалось очень странным. Чтобы хоть как-то компенсировать то неудобство, которое он, видимо, постоянно испытывал, проживая, по сути, в чужом доме, Петр Яковлевич ежемесячно носил Подгорецкой квартплату. И даже то, что Подгорецкая за пышные волосы всегда злобно обзывала его внучку, мою маму, кырлой-мырлой, не могло его остановить.

 Прадед был дворянином?

Жалованным дворянином. По наследству этот статус не передавался. У нас в доме в сундуке хранилась оставшаяся от прадеда дворянская шпага с царским гербом, которую нам с моим троюродным братом Максимом, сыном Татьяны, иногда давали подержать. К сожалению, потом она куда-то пропала. 

Сохранился ли этот дом №4 в Нащокинском переулке?

Сохранился. Сейчас дом отреставрировали, и он сияет как тульский пряник. Но что происходит за его всегда закрытыми теперь воротами, я не знаю. А в начале нулевых, когда мне стукнуло 50 лет, в нашем доме располагался ресторан «Золотая рыбка». В нем я и отпраздновал юбилей. Приятно было вернуться в старые стены.

Значит, и вы там успели пожить?

Ну, конечно. Я там родился, жил до 1973 года и был последним в семье, кто покинул «родовое гнездо». Мне наша коммуналка, которую прозвали «колхоз “Гигант”», даже снится. Хорошо помню всю планировку, остатки былой роскоши, которая дошла до нас уже в отредактированном коммунальной жизнью виде. На месте голубого камина, который в 1930-е годы разобрали (о чем мне рассказывала мама), соорудили сортир, более соответствовавший общественным нуждам.

Отдельная страница — послевоенная жизнь нашей квартиры. Одну историю из этой жизни я подробно описал в своей первой журналистской публикации в журнале «Юность», но если вкратце, то в один прекрасный день в Тимирязевскую академию, где училась Татьяна, двоюродная сестра моей мамы (дочь Марии Петровны), заявились клоун Карандаш и его молодой ассистент-фронтовик Юрий Никулин, которые прознали, что на конюшне при академии живет странная длинная лошадь по кличке Малыш. Карандаш хотел взять ее в цирк, чтобы посмешить людей. Но, увидев лошадь, понял, что смеяться над этой несчастной никто не будет, ее просто жалко.

Гидом гостей из цирка была обожавшая лошадей с детства студентка Тимирязевки Татьяна, и Юрий Никулин, познакомившись с ней, пригласил ее в цирк на представление. Она пришла. Никулин тогда еще работал в группе Карандаша, участвовал как «подсадка» в сценке на лошади: в манеж выпускали лошадь, и Карандаш приглашал кого-нибудь из публики, кто хотел покататься на ней. Выходил никому еще тогда не известный Никулин. Ему надевали лонжу. Он пытался несуразно и смешно усидеть на лошади, а все вокруг хохотали. Но в тот день, когда пришла Татьяна, Никулин сорвался и упал под лошадь, которая ударила его копытами. С арены Никулина унесли за кулисы. Позвонили в скорую: «У нас в цирке артист разбился. — А как фамилия? — спрашивает дежурная. — Никулин. — А как зовут? — Юрий, — и в трубке замолчали». Дело в том, что диспетчером в тот день была мать Никулина, Лидия Ивановна. Она работала на скорой помощи, и, когда ей сказали про сына, она потеряла сознание.

Никулину сделали очень сложную операцию. А Татьяна на следующий день отправилась в больницу. А когда ее нового знакомого Юру выписали, они стали встречаться. Потом поженились, и родился мой троюродный брат Максим.

Ваш отец был фронтовым товарищем Юрия Никулина?

Это еще одна удивительная история дома №4. На свадьбу Юрий пригласил своего фронтового товарища и моего будущего отца Марата Вайнтрауба, который, познакомившись с двоюродной сестрой Татьяны, Ольгой, вскоре на ней женился. И вся компания стала дружно и весело жить на улице Фурманова, как она тогда называлась. В эти веселые времена друг нашей семьи, фотохудожник Семен Мишин, и прозвал нас «колхоз “Гигант”». На дверях у нас так и было написано: «Колхоз “Гигант”», что поначалу очень удивляло почтальонов.

Илья Гутман с женой Зинаидой, певица Ирина Муштакова, Марат Вайнтрауб, Ольга Карахан, Юрий Никулин и его жена Татьяна Ростовцева. 1960-е годы в квартире дома в Нащокинском переулке

Значит, у вас было веселое детство?

Не то слово. В пяти комнатах нас было десять человек. Общий холодильник, общий телевизор, по которому мы с Максимом и наши бабушки-сестры с упоением смотрели фигурное катание, а также польский сериал «Четыре танкиста и собака».

Татьяна тоже стала работать в цирке. Играла в репризах Никулина. Они часто уезжали за границу на гастроли. Мы их ждали, делали огромные календари, в которых зачеркивали дни. Дольше всего Никулины гастролировали в Америке в 1967 году — полгода. Объездили, кажется, около сорока городов. В каждом по три-четыре дня и по два спектакля в день. Вернувшись домой, приходили в себя месяц. Зато все были опять вместе. А мы с Максимом получили настоящие канадские клюшки — предмет зависти всех во дворе.

Лев Карахан и Максим Никулин, 1963

Еще событие — первая машина, «Волга» универсал, которую купил Никулин и в которую мы ухитрялись вмещаться всем «колхозом» (десять человек), когда ездили по воскресеньям за город на прогулку.

Никулин должен был сниматься в фильме «Берегись автомобиля». Но картину вроде как собрались закрывать, и Никулин уехал на гастроли. А когда вернулся, в фильме уже снимался Смоктуновский. Но, готовясь к съемкам, Никулин научился водить машину. После этого и решил сам сесть за руль.

Есть фотография, где мы всей семьей высыпали из дома, чтобы полюбоваться на новенькую запыленную красавицу «Волгу», на которой Никулин приехал прямо с завода. В первых рядах, конечно, мы с братом Максимом.

К сожалению, сейчас мы с ним не так часто видимся: рабочие графики не совпадают. Но когда встречаемся, с наслаждением вспоминаем улицу Фурманова, дом №4 и, естественно, цирк, где мы вместе проводили много времени. До сих пор люблю цирк и постоянно посылаю на спектакли к Максиму (он теперь директор цирка на Цветном) всех друзей и близких.

А почему вы тоже не пошли в цирк? Почему все-таки кинокритика, а с недавних пор и кинопродюсирование?

Любовь к кинематографу у меня даже не от Никулина, а от отца, с которым мы очень часто ходили в кино. Все актеры и режиссеры, которые приходили к Никулину: Юрий Белов, Вячеслав Тихонов, Алексей Баталов, Андрей Миронов, Леонид Гайдай, Лев Кулиджанов и многие-многие другие — были мне уже хорошо знакомы по кино. Помню, мне ужасно нравился Андрей Миронов, и очень хотелось, чтобы Гайдай утвердил его на роль в фильме «Бриллиантовая рука». К счастью, так и случилось. А Баталов учил меня читать стихи Есенина: «Дай, Джим, на счастье лапу мне… ». Как-то с Максимом мы были в гостях у Баталова и его жены Гитаны, которая была танцовщицей на лошади. Пока ждали приезда родителей, Баталов вдруг рассказал нам весь евангельский сюжет, о которым мы, увы, ничего тогда еще не знали.

Друзья Никулина очень часто становились друзьями и моего отца, для которого как для киномана эта дружба была очень важна. А своего главного друга Юру он просто обожал, впрочем, как и все мы, обитатели «колхоза “Гигант”».

А кем был ваш отец?

Юристом. После войны, окончив юридический факультет, отец решил поступать в аспирантуру, хотел заняться наукой, но его откровенно засыпали на экзамене: в разгаре была борьба с «безродными космополитами», и евреям хода не давали. Отец не мог устроиться даже снабженцем. От отчаяния он написал Екатерине Алексеевне Фурцевой, тогдашнему первому секретарю Московского горкома партии. На удивление, она ответила, и отца взяли в Московскую коллегию адвокатов. Он всегда был ей очень благодарен за эту помощь и часто напоминал мне, что Фурцева ему помогла. А когда в кинокомпании «Джи Пи» мы решили сделать сериал о Фурцевой, для меня это было особенно важно как благодарность за отца.

Но все же в какой-то момент «колхозу “Гигант”» пришлось разъехаться?

Да, времена менялись. В 1970-х Никулиным дали квартиру на Малой Бронной. Но, надо сказать, и всех нас, «колхозников», он тоже пристроил. Родители с моей старшей сестрой Наташей переехали на Арбат, а мы с моей первой женой Аленой Долецкой с восторгом перебрались в однушку на проспекте Калинина. Но это начало уже совсем других историй.

А ваш сын Алексей, который периодически отращивает бороду и усы, как у каждого уважающего себя мужчины, гордится фамилией?

Однажды, когда он был еще маленьким, мы ездили к озеру Иссык-Куль. Экскурсоводы рассказывали, что в этих местах жил злой правитель Карахан, который заключил в крепость красавицу Куль, отказывавшуюся быть его женой. Она плакала и наплакала целое озеро. И я сижу в автобусе и жду, что Алеша скажет: «Какие мы все, Караханы, ужасные!» А он радостно говорит: «О! Так это же все наше»…

Алексей Карахан, журналист, владелец коммуникационного агентства

Для меня принадлежность к семье и знание ее сложной, противоречивой биографии было естественным и само собой разумеющимся, все равно как дышать. Это меня сформировало. С детства я хорошо знал все семейные истории, все линии и ответвления, кто чем занимался, чего добился или не добился, что с кем произошло. Вся картинка в 360 градусов сложилась с детства, которое проходило на даче. Считаю себя частью долгоиграющего, противоречивого организма, которым является моя семья, по которой проехал XX век со всеми его остановками.

Есть ли потребности узнать больше о корнях? Да нет, древо настолько большое, информации и так довольно много. Детям рассказываю о предках, конечно, мало. Надо бы больше.

Сына я назвал Львом. И это получилось как-то спонтанно. И я это понял, только когда меня стали спрашивать: «Лев Карахан-третий, это же в честь деда?»

Фото: из семейного архива Л.М. Карахана