Геофизик, специалист по сейсмометрии Елена Адриановна Ефимова — хранитель памяти и обширного семейного наследия, вспоминает о деде, скульпторе-анималисте Иване Ефимове, бабушке, художнице Нине Симонович, рассказывает о ее кузене Валентине Серове и других своих выдающихся родственниках.

Елена Адриановна Ефимова

Ваша бабушка Нина Яковлевна Симонович-Ефимова была замечательным художником, режиссером и писателем…

Ее мать Аделаида Семеновна Бергман происходила из мелкобуржуазной семьи и всю жизнь посвятила педагогике. Родители, Августина Карловна (урожденная Гудзон) и Семен Яковлевич Бергманы, держали лавку на Рождественке, где торговали ваксой, синькой, помадой и другими колониальными товарами. Три дочери Бергманов — Софья, Аделаида и Валентина — были необыкновенными. Валентина, младшая, с четырех лет играла на стареньком рояле, по случаю купленном отцом. Однажды в магазин зашел покупатель. Прислушавшись, спросил, кто играет. Ему показали маленькую девочку.

— Ей надо хорошего учителя, — сказал незнакомец. — Я попрошу, чтобы ее приняли во французский пансион, где я преподаю рисование. Буду давать за девочку несколько лишних уроков бесплатно.

Валентина Семеновна Бергман (1846–1924) блестяще училась, потом поступила в Петербургскую консерваторию, стала первым в России профессиональным композитором-женщиной, вышла замуж за своего учителя, композитора Александра Николаевича Серова. У них родился сын, Валентин Серов, ставший выдающимся художником. Моей бабушке Нине Яковлевне, соответственно, он приходился кузеном. 

Прабабушка Аделаида Семеновна, как вы говорили, посвятила себя педагогике.

Аделаида Семеновна Бергман (1844–1933) была захвачена народническими идеями и рвалась приносить пользу своей стране. Замуж она вышла за врача, педиатра Якова Мироновича Симоновича, бессребреника, который всю жизнь сочетал бескорыстие и нравственные идеалы с интересами большой семьи, жившей на его скудный заработок.

Аделаида и Яков Симоновичи

Симоновичи отправились в Швейцарию, предполагая остаться там и открыть школу для детей эмигрантов. В Женеве молодожены встретились со своим кумиром Александром Герценом. Он пришел к ним в мансарду. Аделаида держала на коленях маленькую дочку Машу, у которой резались зубки. Герцену захотелось взять ребенка на руки. Аделаида страдала, боясь, что потечет ручеек, но обошлось благополучно.

Герцен, находившийся в изгнании, посоветовал Симоновичам вернуться в Россию и там заняться просвещением. Они прислушались к совету и, изучив детские сады в Швейцарии, уехали домой, чтобы там начать свое «маленькое» дело.

В 1866 году Аделаида Семеновна и Яков Миронович открыли в Петербурге, на Кирочной улице, первый русский детский сад, стали издавать журнал «Детский сад», в котором сами писали широкие по взглядам теоретические статьи и давали практические советы по воспитанию. Педагогический опыт отрабатывали на собственных детях. Их у них было шесть: Мария, Надежда, Варвара, Аделаида, Николай, Нина, плюс приемная дочь Ольга Трубникова.

Старшая, Маша Симонович, та, что сидела на коленях у Герцена, позднее стала моделью для знаменитого серовского портрета «Девушка, освещенная солнцем». Потом она уехала в Париж учиться скульптуре у Марка Антокольского, вышла замуж за психиатра Соломона Львова и приняла французское подданство. В 1891 году Серов написал и второй портрет своей кузины. Теперь картина хранится в парижском музее Орсе. Ее привозили на выставку в Третьяковку в 2015 году.

Валентин Серов был близок к семье своей тетушки?

Да, Валентина Семеновна рано овдовела (ее муж, композитор Серов, умер в 1871 году) и вся отдалась общественной деятельности и развитию музыкальной культуры, ставила оперы в Москве, Петербурге и Киеве.

Валентин Серов подолгу жил в семье Аделаиды Семеновны и очень ее любил. У них были очень теплые отношения.

Однажды он принес цветы тетушке в день рождения. Та говорит: «Что это ты, Тоша, выдумал? Цветы мне на похороны принесешь». — «Ну уж это беспременно, но сейчас будьте любезны, примите».

Есть замечательный серовский карандашный портрет Аделаиды Семеновны. Богатый материал для изобразительного творчества Серову давали кузины — он нарисовал всех сестер Симонович. Парные портреты Надежды Яковлевны и ее мужа Владимира Дмитриевича Дервиза сейчас хранятся в семье Фаворских-Шаховских.

Все эти портреты Серов писал в Домотканово, усадьбе в Тверской губернии?

Имение купил Владимир Дмитриевич Дервиз, тоже художник, сокурсник Серова по Академии художеств, после женитьбы на Надежде Симонович и много лет гостеприимно давал приют членам большого семейства. Серов провел в этих местах много времени и написал в Домотканово тридцать с лишним больших вещей.

Маша Симонович все лето в липовой аллее в Домотканово позировала для «Девушки, освещенной солнцем». Писал Серов и ее сестру Аделаиду Яковлевну Симонович, читающую под деревом в белой рубашке и красных бусах — она готовилась к экзаменам. Портрет сейчас в Русском музее. Задумывался и еще один ее большой портрет под названием, кажется, «Утро». Аделаида должна была лежать на лугу с травинкой во рту в мечтательной позе. Художник даже начал было писать, но в это время по соседней аллее нервно ходил Валериан Дмитриевич Дервиз, будущий муж Аделаиды, и как-то портил настроение полного погружения, которого Серов добился с Марией Яковлевной. Портрет не состоялся, о чем в зрелые годы Аделаида Яковлевна очень сожалела.

Писал Серов и Ольгу Федоровну Трубникову, воспитанницу Симоновичей, ставшую его женой.

Мария и Надежда Симонович, Ольга Трубникова

Варвару Яковлевну Симонович (она вышла замуж за психиатра Владимира Бяшкова) Валентин Серов тоже рисовал, равно как и мою бабушку Нину. Есть симпатичный карандашный портрет 1894 года, где рукой художника написано: «Плутовка Нина».

 Мария Симонович, «Девушка, освещенная солнцем», стала скульптором, а ее родная сестра Нина — художником.

За развитием творчества младшей сестры Нины Серов следил внимательно, давал ей советы, все время призывал рисовать. На одном, еще детском рисунке Нины сохранилась его помета: «Одобряю. В.С.». Она впоследствии напишет замечательную книгу «О Валентине Александровиче Серове», пожалуй, лучшие воспоминания о художнике.

Юная Нина Симонович училась живописи в Москве в студии Званцевой у Серова и рисунку в Тифлисе, где несколько лет работала учительницей. В Париже посещала студии Делеклюза, Коларосси, Каррьера, Анри Матисса, окончила Московское училище живописи, ваяния и зодчества. В 1906 году писала матери: «Я выхожу замуж за бога, нет, за полубога». 

«Полубогом» был Иван Семенович Ефимов?

Да, это был мой дед, будущий скульптор. Нина Яковлевна познакомилась с Ефимовым, когда училась в Московском училище. Она была на год его старше. Когда Иван Семенович предложил ей быть его женой, сказала: «Я же вам в бабушки гожусь». Он ответил, что это пустяки. И вскоре пал духом. Стуча зубами, он начинал отказываться от свадьбы, говоря: «Повисну у вас на шее, как труп». Нину Яковлевну, которая была влюблена сильно и глубоко, это не смутило. Свадьба состоялась. Ее играли, как водится, в Домотканово, венчались в сельской церкви. Все лето Ефимовы провели там же, потом переехали в Москву, сняв две комнаты во флигеле дома в Хлудовском тупике. «Тупиковый рай».

Нина Яковлевна как неизбалованный представитель очень демократичной семьи спокойно относилась к жизни в некомфортных условиях. Ивана Семеновича несколько смущала мизерия их существования. Ефимов — дворянин, вел свою родословную от первого русского банкира и крупнейшего благотворителя Прокофия Акинфиевича Демидова, внука возвеличенного Петром оружейника Никиты Демидова. Пятое колено от Прокофия Демидова по женской линии. Мать Ивана Ефимова, Александра Карловна Поггенполь, брала уроки у Брюллова.

Иван Ефимов и Нина Симонович-Ефимова с пумой

Дед был личностью, безусловно, незаурядной, очень артистичный человек. Писатель Борис Шергин, хорошо знавший Ефимова, описал его так: «Иван Семенович, если цитировать Герцена, был «юношей статью мятежной». Этот «юноша» удивительным образом воплощал в себе тип великолепного русского барина и вместе с тем тип парижского студента с Монмартра. Рассказывая, Иван Семенович даже в многолюдном собрании заслонял собою всех и вся. Он был прирожденный артист. Говорил всегда многогласно и ясно. Слово свое оживлял жестами и мизансценами».

У кого Ефимов учился скульптуре?

В Училище живописи, ваяния и зодчества он поступил к академику Сергею Михайловичу Волнухину. И все же особое влияние на Ивана Семеновича оказал Валентин Серов, у которого он начинал учиться и с которым довелось поработать в Париже. Туда Ефимовы отправились в 1909 году уже вместе с полуторагодовалым сыном Адрианом, моим будущим отцом, который, к слову, сперва научился говорить по-французски, а уж потом по-русски.

Для жилья нашли огромную домовую церковь при монастыре около бульвара Инвалидов. Это был двухъярусный зал с колоннами, куполом, к которому примыкали галереи. Иван Семенович по этой шапели перемещался на велосипеде. 

Серов там же, у Ефимовых, и поселился? Расскажите об их совместной работе.

Ефимовы предложили Серову, приехавшему в Париж, разделить с ними шапель и шутя говорили: «Он снимает у нас угол».

Валентин Александрович устроил свою мастерскую в части зала, окнами-витражами выходившей в монастырский сад с каштанами. Сюда к нему приходила позировать Ида Рубинштейн для знаменитого портрета. Сперва сговорились, что, когда он будет писать, Ефимовы ничем не станут выдавать своего присутствия. Но Нина Яковлевна, готовя обед, задела крышкой о кастрюлю. «И замерла от досады! Что я наделала! Какой противный звук! Слишком типичный, чтобы не вызвать всю картину кухонной возни». Тогда Валентин Александрович попросил Ефимовых на время его работы совсем уходить из дома.

В 1911 году Серов предложил Ефимову помочь ему в работе над персидским занавесом для балета «Шехерезада» Римского-Корсакова, дягилевской постановки в театре «Шатле». Ему самому было необходимо поехать на Всемирную выставку в Рим. Нина Яковлевна помогала мужу готовить большой рисунок на холсте по эскизу: «Рой персидских всадников свободно скакал на скале в широком диком пейзаже; из города, высящегося на скале, любовались кавалькадой персидские дамы».

Во время Первой мировой войны, в 1916–1917 годах, Ефимов  регулярно писал письма жене с румынского фронта. Переписка этой яркой артистической пары, изданная несколько лет назад — невероятно занимательное чтение.

Первым был мобилизован художник Владимир Фаворский. Напомню, он был женат на дочери Надежды Симонович и Владимира Дервиза. Фаворский спросил командира, не нужны ли еще художники на артиллерийской батарее. Тогда же не было еще ни аэрофотоснимков, ни точных геодезических инструментов: эту роль выполняли художники. Иван Семенович пошел на фронт вольноопределяющимся. На этот поступок его толкнула Нина Яковлевна. Раз ты русский художник, считала она, то должен защищать свою страну. И вообще: «Что же мы скажем сыну, когда он спросит, что ты во время войны делал?»

По той живописной благости, звучащей в письмах Ивана Семеновича с передовой, не сразу догадаешься, что рядом идет бой: «Я пошел недалеко к хорошей старой дубовой роще, которая надета на одном из холмов. Над головой иногда вдруг раздается шелковистый шелест проносящейся бомбы и через некоторое время проносится обратно глухой звук разрыва. Наша батарея пристреливает цели. Ночью слышны были пулеметы, и выстрелы красиво звучали почему-то, точно что-то упругое лопается. Вчера я рисовал панораму, и нарисовал цветными карандашами, благо у них красивая роща… »

А Нина Яковлевна в этот момент разрывалась между  Домотканово, где находился Адриан и где она сгребала сено и собирала огурцы, и Москвой, где театре-кабаре «Летучая мышь» у Никиты Балиева делала постановки теневого театра.

Именно так зародился знаменитый теневой, а потом и кукольный театр Ефимовых?

Начала Нина Яковлевна, вернувшийся с войны Иван Семенович подхватил инициативу. Уже известные к тому времени мастера, они создали первый в России театр кукол и театр теней с литературным репертуаром. В конце 1918 года заведующая театром для детей Московского Совета рабочих и крестьянских депутатов Наталья Сац пригласила Ефимовых работать совместно. Кукла и силуэт были главной составной частью спектакля. Кстати, совсем скоро в свет выйдет большая книга о ефимовском театре «Театр движущейся скульптуры».

Кукольный театр Ефимовых, 1930-е

Нина Яковлевна увлеклась русским Петрушкой, который вместо простецких прибауток стал озвучивать басни Крылова, песенки Беранже и сказки Андерсена. Бабушка придумала специальный номер, танец Петрушки в человеческий рост, который сохранился, и сейчас на семейных праздниках и на выставках его исполняет моя племянница Катя Голицына.

Как актеры Ефимовы «ходили с петрушками» по Москве. Где только не играли — в казармах, детских домах, больницах, и в Бетховенском зале Большого театра, и в некоторых областях страны в течение 25 лет подряд — с 1918 по 1944 год. Начав с басен Крылова, Ефимовы пришли к постановке шекспировского «Макбета». Сыграли около 1500 спектаклей.

Кстати, семейный символ — ангел с трубой, вырезанный из бумаги, — тоже изобретение моей бабушки. В 1925 году Нина Яковлевна Симонович-Ефимова написала ставшую знаменитой книгу «Записки петрушечника». Там есть такие строки: «На всех открытиях библиотек, школ, клубов, возникающих на местах прежних трактиров и чайных, детей объединял наш бодрый, дающий пищу уму и фантазии, не утомляющий театр».

Судя по фотографиям, родителям активно помогал сын Адриан.

Он вырос внутри театра. Во время передвижения фургона театра Ефимовых 12-летним мальчиком Адриан раздвигал провода праздничной иллюминации. В 1926 году вместе с родителями придумал новую конструкцию тростевой куклы. Художником Адриан Иванович не стал, хотя был не лишен способностей. Очень скромный человек, он считал, что достичь уровня родителей никогда не сможет.

На него большое влияние оказал отец Павел Флоренский, с которым Ефимовы были очень близки. Он рекомендовал Адриану заняться естественными науками, и тот поступил в Горную академию.

Нина Симонович-Ефимова, сын Адриан и Иван Ефимов в мастерской, 1932

Потом Адриана Ивановича Ефимова (1907–2000) распределили в Восточную Сибирь, он много работал в Якутии. Родители писали сыну замечательные письма, свидетельствующие о том, что относились к нему как к соратнику. Он же рассказывал им о природе Якутии, вечной мерзлоте, горячих источниках Восточной Сибири. Родители читали письма Адриана Флоренскому, и тот посоветовал опубликовать их в научном журнале СОРЕНА («Социалистическая реконструкция и наука»), где главным редактором был Николай Бухарин. После войны Адриан Иванович защитил диссертацию, стал известным гидрогеологом, мерзлотоведом и очень много сделал для сохранения и изучения творческого наследия родителей.

Расскажите о вашей маме, о ее семье.

Адриан Иванович женился на Екатерине Александровне Рейтлингер (1914–2004), ставшей микропалеонтологом. Их познакомил его друг Юра Померанцев. Он был шафером на их свадьбе и вскоре погиб в тюрьме.

Свадьба Адриана и Екатерины

Первый Рейтлингер появился в России с английским посольством и был лейб-медиком при Борисе Годунове. Прадед по материнской линии был директором гимназии в Таганроге, где учился Чехов. Дед Александр Эдмундович  Рейтлингер, врач в больнице при Университете, был отправлен на борьбу с тифом в Поволжье в 1918 году, где заразился и умер. Его жена, мамина мама Елена Ивановна Халютина, дворянка, осталась с двумя детьми. Сохранилось ее письмо 1920-х годов, где она признавалась подруге: «Я лишилась имения, бриллиантов, своего выезда, домика в Афанасьевском переулке. Это все можно пережить. Но то, что у меня нет больше мужа и лучшего друга, опоры в жизни, невосполнимое горе».

Давайте вспомним дома в Москве, где жили Ефимовы, и прежде всего знаменитый Красный дом в Новогиреево.

Перед войной Иван Семенович заработал хорошую сумму денег. Для Сельскохозяйственной выставки он сделал скульптуры якута, удмурта и здоровенного быка. Вместе с Владимиром Андреевичем Фаворским и Львом Алексеевичем Кардашевым они решили построить дом вдали от городской суеты. Новогиреево тогда было дачно-деревенской местностью и все дома вокруг деревянные. Сейчас Красный кирпичный дом здесь самый маленький, а тогда он был самым высоким вплоть до 3-й Владимирской улицы, где трамвай ходил.

За домом расстилались картофельные поля с тропинками между ними, окопы, дальше дубовая роща и служебное собаководство. Однажды в непролазной грязи дед потерял калошу. Пошел к этим собаководам, чтобы те ему дали собаку эту калошу искать.

Во время войны бабушка разводила огород, выращивала помидоры и горох. Этот участок поддерживал семью в голодное время. Я его еще застала. Никаких удобств не было: печное отопление, колодец во дворе, деревянный туалет на улице, две створки. Хорошо вижу картину, как Владимир Андреевич Фаворский идет с ведром, несет воду. В Новогиреево Ефимовы жили только летом.

А зимой?

У Красных ворот, на Садовой-Спасской улице, 19, была квартира №151. Когда-то ее купил Владимир Дмитриевич Дервиз для своей младшей дочери Лели, Елены Владимировны. Она была музыкантом, думала концертировать, но пошла санитаркой на фронт и повредила себе руку. Концертировать она уже не могла и жила тем, что печатала на машинке.

Елена Владимировна пригласила Ефимовых к себе жить, предложив две комнаты. Поступила мудро, потому что при уплотнении подселяли чужих людей, а тут свои, тетушка с дядюшкой. Во время войны бабушка с дедом остались в Москве. Нина Яковлевна сказала, что для нее гибель картин хуже собственной смерти. Мы с мамой и сестрой Наташей, вернувшись после войны из эвакуации, жили в этой квартире со старшими Ефимовыми.

В детстве было удивительное общение с Иваном Семеновичем. У деда стоял станочек. Он лепил эскизы, тут же были навалены его рисунки. Он нам рассказывал о том, как путешествовал по Европе, как на велосипеде проезжал под Эйфелевой башней, как в шапель к ним приходила мадам Гюго.

Рассказы иногда повторялись по нескольку раз. Мы кричали: «Мы уже это слышали, мы уже знаем!»

Он тогда спокойно говорил: «Ничего, еще раз послушаете. Вот я умру, а вы будете думать: а зря не слушали гения».

Мы учились в школе на Новой Басманной улице. А Иван Семенович в те времена оформлял барельефы (сохранившиеся и сейчас) на Ярославском вокзале и комнату матери и ребенка на Ленинградском. Иногда ему в обязанность ставилось пройти по Новой Басманной и отвести нас домой — там был опасный перекресток у Каланчевской.

Он приходил со своим помощником, греком Георгием Попандопуло. Они важно шествовали в беседах о своих делах, а мы убегали вперед и поджидали их у подъезда. Дед, поднимаясь на четвертый этаж, хорошо поставленным голосом пел псалмы. Когда мы на это шипели, говорил: «Терпите, собачьи пионерки, терпите!» Хотя он любил и собак, конечно, и пионерок.

Его поражало, что я любила арифметику, сама задачки сочиняю и пишу столбики. Он спрашивал:

— И ты понимаешь, что делаешь?
— Конечно, — отвечала я.
— Странно. И задачи ты понимаешь?
— Да, понимаю.
— А я в Поливановской гимназии на контрольных расписывался на листе по диагонали: «Ефимов» — и сдавал.

Но Поливановскую гимназию он все-таки окончил хорошо, потому что блистал по латыни, греческому и литературе. Его там любили и уж арифметику каким-то образом натянули. Аттестат он получил.

Вы же застали и Нину Яковлевну?

Да. Бабушка ушла в феврале 1948 года. Ее очень подкосила война, она сильно болела. Помню, как ее отпевали в церкви на Солдатской улице. Помню, как дед стоял на коленях, как дрожала его рука, а на руке позвякивали обручальное кольцо и демидовский перстень. И голубые глаза, полные слез. Он все говорил: «Ниночка, прости».

Ниночке было, конечно, за что его прощать. И она всегда прощала. Такая личность была.

Дмитрий Коваленко, коллекционер, сын Елены Адриановны Ефимовой:

«Моя прабабушка Нина Яковлевна Симонович-Ефимова была живописцем, потом они с мужем делали кукол. Куклы хранятся и в ее мемориальной мастерской в Красном доме в Новогиреево, и в витринах кукольного театра Образцова, и в экспозиции Бахрушинского музея. Художник Дмитрий Дмитриевич Жилинский был внучатым племянником моей прабабушки. Вторым браком Валентина Семеновна Серова, мать художника Валентина Серова, была замужем за народником Василием Немчиновым, который, соответственно, приходился Жилинскому дедом.

Наталья, сестра мамы, Елены Адриановны Ефимовой, вышла замуж за художника Иллариона Владимировича Голицына, который потом вместе с Дмитрием Жилинским стал членом президиума Академии художеств.

В детстве все вокруг было «художественное», с запахом краски. Летом мы с братом и сестрой натягивали холсты и бегали по залам музеев, когда у кого-то из родни открывались персональные выставки. То, что в доме на стенах всегда висели картины родственников, было совершенно естественно. В моей комнате висел портрет деда Адриана в детстве кисти его матери Нины Симонович-Ефимовой. Друзья меня всегда спрашивали: «Это ты?» Похож. Есть мой портрет, написанный Илларионом Голицыным, и еще несколько портретов, где мы с братом Ваней играем в шахматы. Один из них теперь хранится в Третьяковке».

Иван Голицын, художник, племянник Елены Адриановны Ефимовой:

«Когда мне было лет семь, на Ивана Купала (мои именины) я искал клад в саду Красного дома. Там всюду были спрятаны такие записочки на французском языке, отмеченные пиратской символикой: «Под той скамьей найдешь то-то». Я находил следующую записку и передвигался дальше, и уже в конце сада ждала маленькая коробочка, пустая. Я очень тогда обиделся…  Еще нам устраивали сладкие дождики. Мы стояли внизу, а старшие дети из-за фронтона бросали в небо конфеты, и они летели по траектории на наши головы. Мы только недоумевали: разве этот Всевышний не знает, что мы любим шоколад, а не карамель?!»

Елена (Леля) Пузырева, студентка, внучка Елены Адриановны Ефимовой:

«Деда Адриана не помню совсем, бабушку Катю помню. Самое отчетливое воспоминание связано с гостиной на даче, где на большом камине стоит куча мелких статуэток, глиняных слепков и коробочек со спичками. Среди них белая фарфоровая дамочка, немного изогнутая в танце, и Маленький Мук — действительно маленькая статуэтка.

Мне было четыре или пять лет, и мы часто играли с бабой Катей в этих куколок. То ли у них была несчастная любовь, то ли Маленький Мук безуспешно добивался внимания белой танцовщицы, в общем, какая-то драма. Однажды у танцовщицы откололась голова, но мы ее приклеили обратно. Эта игра в моей памяти как-то слилась с бабой Катей.

Еще помню, как завидовала бабе Кате, потому что ее очень любили кошки, которые у нас жили. Неудивительно — мне хотелось с ними поиграть, а кошки мечтали о покое.

Мама рассказывала, что баба Катя и дед Адриан были очень организованными людьми, строгими к себе. Каждое утро без исключения вставали рано и делали зарядку, и так до глубокой старости. Еще баба Катя была недовольна, когда выбрасывали одежду, считала, что ее надо донашивать до конца.

Она родилась в 1914 году. Очень хотелось бы поговорить с ней теперь и обидно, что, когда ты еще маленький, почти ничего не знаешь и не запоминаешь».

Фото: из семейного архива Ефимовых