Одна советская актриса вспоминала, как однажды ехала с Быстрицкой в одном спальном вагоне. Легла эта артистка рано, а когда ночью проснулась, чуть не померла со страху: на соседней полке лежала…  мумия. Разъяснилось просто. Элина Авраамовна всегда на ночь обматывала лицо и руки эластичными бинтами. Это был ее способ бороться с увяданием.

Кажется, Быстрицкая так и жизнь прожила. Даже не спеленутой — отлитой в камне. Не женщина — памятник. Не случайно в семье шутили, что Элина «железобетонная». Потому что если чего захочет — добьется обязательно. Она сыграла всего в нескольких фильмах в середине 1950-х, но сумела до последнего оставаться безусловной звездой.

Дочь военного, Быстрицкая в приказном порядке усвоила главное: душу — Богу, жизнь — Отечеству, честь — никому. Гражданский пафос был оценен властями: Элина Авраамовна была лауреатом всех мыслимых наград. А сердце народная артистка СССР отдала Малому театру, где прослужила больше полувека.

Она как никто умела держать дистанцию. Гордилась, что не имела покровителей, не всегда снисходила даже к восторженным поклонникам. Оттого кажется, что ее скорее не любили — почитали. Быстрицкая, например, старалась не ходить за продуктами на рынок: едва ее завидя, торговцы взвинчивали цены. Впрочем, реши Элина Авраамовна им ответить, мало бы не показалось. О ее нраве ходят легенды. В родной семье актрису называли еще и «оглоблей». За то, что всегда рубила правду-матку, как она ее понимала, без оглядки на лица и обстоятельства.

Быстрицкая признавалась: «Я никогда не придавала особого значения имени, отчеству, происхождению, а на вопрос “Откуда ты?” говорила просто: “С Украины”. Так было до тех пор, пока не получила право отвечать: “Из Москвы”».

Она родилась в Киеве. Отец Авраам Петрович (Пейсахович) был инфекционистом, врачом при погонах, успел повоевать в Польше, на Халхин-Голе, в Финляндии. Он учился в Варшаве, где окончил еще и коммерческое училище с углубленным изучением иностранных и древних языков. И, скажем, переводил с листа любой текст на иврите. Мать Эсфирь Исааковна, выпускница киевской частной гимназии, в юности работала в школьной канцелярии, но выбрала роль мужней жены. Это она назвала дочь в честь героини пьесы «У врат царства» Кнута Гамсуна. Ту, правда, звали Эллиной, вторую «л» потеряла паспортистка.

Быстрицкие жили вместе с матерью Эсфири Исааковны, ее старшей сестрой Ревеккой и племянником Мишей. Брат с сестрой были сверстниками, и детство Лина провела в мальчишеской компании. Она росла крепкой, драчливой и на всю жизнь сохранила любовь к занятиям, которые до недавних пор было принято считать мужскими: гребле, стрельбе в тире, а особенно — бильярду. Элина Авраамовна даже стала одной из тех, кто создавал Федерацию бильярдного спорта СССР, была ее почетным президентом. На первом Кубке Кремля в 2005-м она обыграла Владимира Жириновского. Еще Быстрицкая уважала бокс. Знала имена, ориентировалась в табели о рангах.

Истоки актерства можно отыскать в представлениях, которые дети устраивали для соседей. Площадка между этажами служила сценой, занавесом становилась бабушкина необъятная юбка. В 1934-м на экраны вышел «Чапаев», и на несколько следующих лет Миша превратился в легендарного комдива, а Лина — в его верного Петьку. Спектакль заканчивался коронным номером: девочка выходила на сцену, грозно поводя бровями: «Тихо! Чапай думать будет!»

Быстрицкие теснились вчетвером в десятиметровой комнате: у Элины была сестра Софья на девять лет младше. И перед самой войной капитан медицинской службы Авраам Петрович согласился возглавить санэпидстанцию в провинциальном Нежине, где ему давали отдельную квартиру. Там семью и застала война. Уже через неделю после ее начала 13-летняя Лина явилась к комиссару госпиталя, где служил ее отец: «Хочу помогать фронту». Ее взяли разносить раненым почту, читать им газеты, быть, что называется, на подхвате. Позже девочка окончила роковские курсы и стала работать в клинической лаборатории. Война для нее — это жизнь в медицинском эшелоне, броски вслед за частями действующей армии, отступления, бомбежки, искалеченные тела и души.

В 1984-м в отделе кадров Малого театра усомнились в фронтовом прошлом актрисы, никаких бумаг у нее не было. Быстрицкая тогда дошла до Минобороны, где сыпала номерами госпиталей, полевых почт и фамилиями замполитов. Нашли ее по документам на довольствие: девочку-подростка в список основного состава не включали, но паек и зарплату ей выдавали. Актриса смогла официально подтвердить полтора года боевого стажа. Она любила упоминать о своем фронтовом отрочестве, считала его своего рода индульгенцией за многое. Когда ей ставили на вид невыносимый характер, отвечала: «Я очень сильно была “амортизирована” из-за войны, поэтому нервная система не такая, как хотелось бы».

Киевскую квартиру Быстрицких разбомбили, и в конце 1944-го мать с дочерьми вернулись в Нежин. Отец оставался в действующей армии. Родители были убеждены, что Элина продолжит медицинское образование, и она действительно окончила фельдшерско-акушерскую школу. Однако становиться врачом отказалась категорически. Столько навидалась смертей и страданий, что больше не желала на них смотреть, тем более в мирной жизни.

Это был настоящий бунт, и близкие приняли меры к его усмирению. «Что это за профессия такая — актриса? — возмущался приехавший в отпуск Авраам Петрович. — Кому это нужно? А в медицине ты всегда будешь полезна». Он даже просил ректора театрального института объяснить непокорной дочери, что ей там делать нечего. А потом и вовсе увез семью на несколько месяцев по месту службы в Дрезден.

Еще одной дельной профессией считалась педагогика. Однако, едва поступив на филфак Нежинского пединститута, Элина организовала танцевальный кружок. Через несколько месяцев он победил на каком-то смотре, и ее наградили путевкой в дом отдыха работников искусств. Там она получила путевку в жизнь от примы театра им. Ивана Франко Натальи Гебдовской: «Ой, шкода, да вам в театральный треба!» И Элина стала-таки студенткой Киевского института театрального искусства им. И. К. Карпенко-Карого. «Однажды сестра сказала себе: “Будет так”, — говорит Софья Быстрицкая, по мужу Шегельман. — И с этого момента все другие возможности, все другие дороги были вычеркнуты, стерты».

Когда Элина уезжала из дома, мать на нее, как говорили в семье, «намолчала» — даже не попрощалась. А отец проводил на вокзал, купил батон и бутылку ситро в дорогу: «Это все, что я могу тебе дать». Деньгами студентке не помогали, приходилось подрабатывать в массовке: за выход на сцену платили 5 рублей, за съемочный день — все 30. Одно лето она даже летала под куполом цирка в номере гастролировавшего в Киеве иллюзиониста Эмиля Кио. А получив диплом с отличием, вернулась к родителям, которые к тому времени перебрались в Вильнюс, и поступила в труппу Русского драматического театра Литвы (с недавних пор — Вильнюсский старый театр). Только увидев дочь в спектакле «Таня» по Арбузову, Быстрицкие наконец смирились с ее выбором. «Твоя взяла. Работай», — сказал после премьеры отец. Элина Авраамовна так же предпочитала далекую от искусства лексику. И когда была собой довольна, о вдохновении не вспоминала, говорила: «У меня получилось».

Со своей стороны она дала зарок никогда не отказываться играть врачей, даже если роль откровенно слабая. Так видела свой дочерний долг. В середине 1954 года Вильнюсский театр был на гастролях в Ленинграде, и молоденькую красавицу заметили на «Ленфильме». Начинавший режиссер Ян Фрид позвал ее на главную роль в шекспировскую «Двенадцатую ночь». Но Быстрицкая предпочла Фридриха Эрмлера с «Неоконченной повестью» о любви простой участковой докторши. Впрочем, выбор был вполне прагматичен, Эрмлер перевешивал по всем статьям: четырежды лауреат Сталинской премии, народный артист СССР, худрук «Ленфильма».

Уже на тех съемках зародилась легенда о жестком характере актрисы. Партийный отец и мать-комсомолка воспитали дочь не ведающей рефлексии. Элина Авраамовна сызмальства была убеждена в своей правоте, презирала жалость, потому как она непродуктивна, была вызывающе безапелляционна. И так рьяно оберегала собственные границы, что часто не замечала чужих. Из-за этого, к слову, она едва не вылетела с последнего курса института. Тогда перед концертом, посвященным годовщине смерти Ленина, какой-то студент из хулиганства дунул ей в ухо из пищалки. Быстрицкая, которая в войну ходила по едва освобожденному Донецку с заточенной металлической расческой, долго не раздумывала: так его огрела, что отлетел метров на пять. Судя по всему, это был не первый случай не вполне адекватного поведения. Как бы то ни было, ей тут же пригрозили отчислением. А она отрезала: «Если это случится, послезавтра ищите меня в Днепре».

В «Неоконченной повести» главную мужскую роль играл Сергей Бондарчук. Они с Элиной Авраамовной познакомились еще в 1950-м, на фильме «Тарас Шевченко», где она снималась в эпизоде. Исполнявший заглавную роль Бондарчук сказал тогда в студийном буфете что-то, Быстрицкую оскорбившее. Это было несложно: вспыхивала актриса как спичка. Ну и слово за слово. В «Неоконченной повести» актеры играли влюбленных, но встречаться на съемочной площадке отказались наотрез. Эрмлер был вынужден снимать их по отдельности.

После выхода этого фильма Элина Авраамовна была названа лучшей актрисой 1955 года. И уже в декабре ее включили в официальную делегацию, отправившуюся на первую неделю советского фильма в Париж. Собирали актрису всем Вильнюсом. До того ее обновки ограничивались костюмчиком, сшитым из отреза, который Авраам Петрович получил на новую военную форму. А тут Быстрицкой справили несколько платьев, шубу и замшевые перчатки. Правда, когда она их снимала, руки оказывались черными. Но Элина Авраамовна чуть ли не впервые ощущала себя настоящей красавицей.

«Мне никогда в детстве не говорили о моей внешности, — рассказывала она впоследствии. —  Услышала об этом в госпитале. Двое раненых разговаривают: “Посмотри, какая хорошенькая девушка!” Оглянулась — никого…  Потом долго смотрела в зеркало — ничего интересного не нашла». Это, конечно, лукавство, цену себе актриса знала. Винила «проклятую» красоту за то, что не позволила многое сыграть. И любила подчеркнуть, что внешность никогда не позволяла ей делать то, что не разрешала нравственность. Кстати, в Париже киношников водили в кабаре «Лидо». Голые женщины в перьях показались Быстрицкой стадом дрессированных лошадей. Их было так жалко, что она расплакалась.

Именно в той поездке актриса узнала, что Сергей Герасимов собирается снимать «Тихий Дон». Роман она прочла еще лет в двадцать, а на втором курсе готовила по нему самостоятельный отрывок. Педагоги ругались: «Це не ваше дило. Ото Луизу Шиллера грайте… » Но романтические героини Элину не прельщали. Едва прилетев в Москву, она напросилась к Герасимову на пробы, которые продлились полгода. В итоге сам Михаил Шолохов указал: «Аксинья — это она!» Спустя несколько лет Быстрицкая и с ним умудрится поссориться. Она играла очередного врача в фильме Георгия Натансона «Все остается людям» (1963). Съемки проходили в Ленинграде, там же, на писательском симпозиуме, был Шолохов. Элина Авраамовна пришла к нему в «Асторию». Обнаружив, что там идет гулянка, а Шолохов пребывает в разобранном виде, она не сдержалась: «Что же вы, Михаил Александрович, делаете с писателем Шолоховым?» Автор «Тихого Дона» ее выгнал. И в конце жизни говорил, что лучшая Аксинья никакая не Быстрицкая, а Эмма Цесарская, сыгравшая в экранизации 1930 года.

На съемках Герасимов долго был недоволен, снимали по 15 дублей. Элина Авраамовна своевольничала. К тому времени уже замужняя дама, она, например, отказывалась ложиться в постель с «чужим мужчиной». И добилась-таки, чтобы между ней и игравшим Григория Мелехова актером Петром Глебовым подсунули свернутое одеяло. Вообще Быстрицкая рассчитывала, что Мелехова будет играть красавец Александр Шворин (Марк в фильме Калатозова «Летят журавли»). А Глебова долго не принимала. Ему, мол, уже за 40, а карьера весьма скромная, разве он может быть хорошим актером?

Две серии «Тихого Дона» вышли в ноябре 1957-го, еще через полгода появилась третья. Тогда же актриса снялась в «Добровольцах». А затем практически ушла из кино. Конечно, во многом Быстрицкая стала заложницей амплуа простой советской героини. Наверняка повлияли и слухи о ее несдержанном поведении. Так или иначе, с кино у нее по большому счету не складывалось. Еще в 1956-м Михаил Ромм снял Элину Авраамовну с роли в «Убийстве на улице Данте», где она играла мать главного героя. «Мне был двадцать один год, Быстрицкой всего на несколько лет больше, — вспоминал актер Михаил Козаков. — Когда в кадре, сидя у ее ног, я обнимал ее, говоря: “Мама, родная, ну верь мне, верь”, осветители на съемочной площадке фыркали в кулак…  Он (Ромм) много работал с Элиной Быстрицкой, но роль не шла: вероятно, ей просто не хватало жизненного опыта» (в результате сыграла Евгения Козырева). Быстрицкую не утвердили в жанровую «Зеленую карету» (1967), где снялась Наталья Тенякова. Элина Авраамовна мечтала сыграть Анну Каренину, и интересно, как бы это ей, причесанной волосок к волоску, удалось. Но режиссер Александр Зархи отказал ей уже на уровне проб, предпочел Татьяну Самойлову (1967).

В новое время Быстрицкая вернулась было на съемочную площадку, но без особого успеха. Случай с «Последними гастролями» 1992-го и вовсе смехотворен. Фильм по сути бенефисный, от таких ролей не отказываются. Но актриса не сошлась с режиссером, и ее заменили Людмилой Гурченко. Несколько уже отснятых с Элиной Авраамовной кадров превратились в эпизод, что выглядит нелепо.

Сама Быстрицкая на все вопросы о кино отвечала, что Аксинья стала ее вершиной, а падать она не собиралась. Ей просто не предлагали такого «уровня литературы», как «Тихий Дон». И вообще главное в ее жизни — Малый театр.

В Малый актрису взяли на волне ее киношных побед, хотя тамошние корифеи относились к кино скорее с пренебрежением. Надо понимать, как в те годы жил этот хранитель традиций и оплот устоев. Еще были живы «великие старухи» — народные артистки Александра Яблочкина, Вера Пашенная, Елена Гоголева, и в театре царила строгая иерархия. Скажем, было принято, что новичок сам, по собственной инициативе, подходит к старожилам и представляется по имени-отчеству. Сохранился чудный анекдот. Прямо у сцены для народных артисток устроили туалет. И как-то одна молодая, совсем не заслуженная, но сильно беременная актриса рискнула им воспользоваться. Вдруг раздался настойчивый стук, и из-за двери величаво произнесли: «Откройте! Это народная артистка СССР Александра Александровна Яблочкина». Нарушительница как сомнамбула открыла защелку, Яблочкина, не обращая на нее внимания, подняла юбки-кринолины — репетировали очередного Островского — сделала свое дело и, бросив барственное «Спасибо!», вышла.

Яблочкина появление Быстрицкой в труппе одобрила: «Я поняла все, что она говорит, — надо брать». А Гоголева писала о премьерном спектакле Элины Авраамовны «Веер Леди Уиндермир» (1959): «Прекрасные внешние данные актрисы меня не удивили. Но вот чудесный, хорошего диапазона голос, великолепная дикция, элегантность — обрадовали <… > Быстрицкая хорошо владела телом, жесты ее были красивы, походка — изящна».

Однако за место примы Элине Авраамовне пришлось побороться. Тем более что темперамент бил через край, эмоции часто побеждали рассудок, и вела себя актриса, что называется, не по чину. Так, она отказалась играть в «Грозе» и навсегда рассорилась с Кабанихой — Верой Пашенной. Оправдывалась, что руководствовалась исключительно творческими резонами, но, скажем, Игоря Ильинского откровенно оскорбила. Он собирался ставить «Мадам Бовари», и Элина Авраамовна прилюдно спросила: «Как вы могли дать главную роль актрисе с такой фигурой?» Речь шла о Татьяне Еремеевой, которая была Ильинскому женой. Он этих слов никогда не простил. Чихвостил Быстрицкую в прессе, называл ее чуть ли не «пошлой манекенщицей», чинил всяческие препоны.

Нельзя не упомянуть о соперничестве Быстрицкой и Руфины Нифонтовой, которое вылилось в отдельную пьесу. Актрисы шли вровень. «Вольница» и трилогия «Хождение по мукам» Нифонтовой немногим уступали в популярности картинам Элины Авраамовны. Звания заслуженных, а впоследствии и народных артисток СССР (1978) актрисы получали одним приказом. Они боролись за распределение ролей, за место в табели о рангах, за внимание публики. Известна история, как Нифонтова на одной из вечеринок подняла тост за провал Быстрицкой. В другой раз, на гастролях в Ялте, Элину Авраамовну поселили в люкс, а Руфину Дмитриевну — в двухместный номер. Она сочла это за оскорбление и обсыпала багаж администратора вонючим дустом. Быстрицкая так не хулиганила, но правил приличия тоже не соблюдала. Она хотела сыграть в пьесе Самуила Алешина «Главная роль». И когда услышала от режиссера, что героиня — белый лебедь, а она лебедь черный, подговорила помрежа и партнера Евгения Матвеева и репетировала роль самостоятельно. И сыграла.

Сериал «Вражда» на советский лад продолжался до самой смерти Нифонтовой в 1994-м. На поминках в Доме актера Быстрицкая обратилась к ее портрету: «Что ты наделала? Я всегда жила с оглядкой на тебя. Знала, за кем тянуться, как одеваться. Теперь не знаю, как играть, как жить». И с рыданием выбежала из зала.

Несмотря ни на что, первые десять лет Элины Авраамовны в Малом были блестящими. Она много играла — стоит пересмотреть телефильм «Дачники» Бориса Бабочкина (1966). Ее боготворила публика. Она уверенно занимала свое место в советском звездном пантеоне, была лояльна властям, и те отвечали полным доверием. В 1960-м, на следующий год после исторического визита Хрущева в США, страны обменялись актерскими десантами. СССР представляла в том числе Элина Авраамовна. В Штатах она отличилась дважды. Во-первых, отказалась от предложения первой леди Мейми Эйзенхауэр сшить ей вечернее платье для фотосессии. Во-вторых, на пресс-конференции актрису спросили: «В каком департаменте вы получали инструкции перед поездкой?» Она не растерялась: «Почему вы об этом спрашиваете? Значит, американские актеры, которые сейчас в СССР, получали какие-то инструкции?» Конечно, в Москве оценили такую бдительность. В те же годы Быстрицкой прислали из ФРГ приглашение сняться в экранизации романа Олдоса Хаксли. Она ответила, что не может участвовать в фильме по сценарию «мистика и мракобеса».

Элина Авраамовна считалась настолько благонадежной, что ей даже доверили дать интервью итальянскому еженедельнику Epoca. Журналистка Грация Ливи описала и саму актрису, в которой «не было ни царственной манеры держаться, ни манерности», и ее квартиру в высотке на площади Восстания, и ее мужа: «… Нам навстречу вышел широкоплечий человек в синем костюме и на хорошем английском языке представился: Николай Кузьминский, муж Элины, служащий Министерства торговли, специалист по дипломатическим отношениям с заграницей. Ему, должно быть, 50 лет, и, будучи советским гражданином, мне он показался примером космополитизма. На нем были черные блестящие ботинки с немного суженными носами, пояс из крокодиловой кожи. У него седые волосы, которые контрастировали с загорелым лицом и улыбкой… »

Элина Авраамовна не любила говорить о личной жизни, обрывала любые вопросы на эту тему. Но, конечно, со временем посчитали всех, до кого смогли дотянуться. Прежде всего речь о студенческом увлечении Кирилле Лаврове. Сын без пяти минут народного артиста СССР Юрия Лаврова, подававший надежды артист киевского театра им. Леси Украинки — это была хорошая партия. Его мать, знаменитая чтица и заведующая филармоническим отделом Ленконцерта Ольга Гудим-Левкович останавливалась у родителей Элины, когда приезжала в Вильнюс с оркестром Евгения Мравинского. Эсфирь Исааковна «восьмерки в воздухе выписывала», чтобы достойно принять будущую родственницу. Но все разладилось. Лавров куда-то уезжал, Элина пришла проводить его на вокзал, где застала с незнакомой девушкой. Этого оказалось достаточно. А Кирилл Юрьевич всю жизнь прожил с той соперницей — актрисой Валентиной Николаевой.

В другой раз Быстрицкая едва не вышла замуж, уже будучи ведущей артисткой литовского театра. Ветеран войны, лауреат Сталинской премии Андрей Поляков был его главным режиссером. Они с Элиной Авраамовной прожили пару лет, вместе уехали из Вильнюса покорять Москву. Следы Полякова теряются, известно, что в середине 1960-х он возглавлял кафедру режиссуры Московского института культуры.

Ну а единственным официальным мужем актрисы стал Николай Кузьминский. Ей было под 30, он — на 20 лет старше. Для Кузьминского это был уже четвертый брак, и вроде как Элина Авраамовна воспитывала его младшего сына от актрисы театра им. Вахтангова. Ходили слухи, что муж Быстрицкой генерал и чуть ли не родственник Хрущева. На самом деле он служил в отделе переводов Министерства внешней торговли, сопровождал в зарубежных поездках Анастаса Микояна. И, конечно, сильно облегчал жизнь актрисы в бытовом плане. Она мечтала о машине и купила себе «копейку», продав очередную подаренную мужем шубу. Подруга Быстрицкой переводчица Рогнеда Яценко так вспоминала их первую встречу: «Передо мной стояло какое-то божество, одетое в белую беличью шубку, белую меховую шапочку и белоснежные сапожки. У нее у первой в Москве появлялись все новинки — джинсы, дубленки, модные сапоги…  Она одевалась лучше всех актрис в СССР! А в разговоре могла упомянуть про личного косметолога, парикмахера, швею, домработницу… »

Элина Авраамовна не раз говорила, что была с Кузьминским счастлива, он ее во многом сформировал. Они ходили по театрам и галереям, каждое лето отдыхали на Рижском взморье и не жалели денег на путешествия. Однако спустя 27 лет брака, в начале 1980-х, Быстрицкая развелась. Как будто бы она узнала о былых изменах мужа, а он не стал отпираться. Отрезала, как всегда, по живому, а после не удержалась и от нелицеприятных оценок: «Ему была нужна не я, а та атмосфера, которая складывалась вокруг меня. Его перестало интересовать все, кроме того, что он муж “той самой Быстрицкой”. Его не волновали ни мои заботы, ни мои болячки, ни мои хлопоты, ни мои трудности. Ко всему этому он стал относиться равнодушно. У него появились свои интересы, которые сводились к встречам с “дамочками”. Женщин он любил больше всего. Слишком любил. Некоторые переносят, а я не смогла… »

После развода Элина Авраамовна прекратила с бывшим мужем всяческое общение. И из квартиры в высотке на площади Восстания, где они жили, переехала в Леонтьевский переулок. Она даже не пришла на похороны Кузьминского — была на гастролях. Вообще не любила кладбища. Сославшись на театр, не хоронила даже родного отца.

А вот последнюю просьбу Авраама Петровича Быстрицкая выполнила: в 1970-м она вступила в КПСС. Казалось бы, этот поступок стал логичной вешкой ее биографии. Однако было время, когда актриса за него будто оправдывалась. Она, дескать, ни в какую партию не хотела, особенно «после пережитого в комсомоле».

Тут надо вернуться к давней истории об отчислении из института. Когда Элина Авраамовна обещала утопиться, в деканате решили: «Нехай вирiшує комсомолiя!» На комсомольском собрании ей припомнили, как отказалась танцевать с каким-то студентом: «Заявила, что от него пахнет деревней, а наша деревня, товарищи, пахнет хлебом!» Быстрицкая сопротивлялась: студент, мол, был «весь в прыщах, неряшливый, какой-то немытый», а она брезглива. Но собрание, не дослушав, уже обвиняло ее…  в сионизме. Тема по тем временам была накатанной, Сталин только-только умер. У Элины решили отобрать комсомольский билет, но она заявила: «В руки не дам — я его получила на фронте». Ограничились строгим выговором.

Этот эпизод не стоило бы вспоминать, не получи он продолжения. В том же 1970-м, когда отношения СССР и Израиля совсем разладились, Быстрицкая сама вступила в борьбу с сионизмом как «один из активных пропагандистов советского образа жизни среди творческой интеллигенции еврейского происхождения». Она всегда повторяла, что росла вне национальных традиций, разве что уважала бабушкин цимес и умела танцевать фрейлехс. Однако для широкой общественности происхождение почетной казачки стало новостью. Кинодраматург Александр Гладков записал в дневнике: «Под “антисионистским” воззванием стоят подписи Плучека и Райкина <… > Оказалось вдруг, что Быстрицкая — еврейка. А в общем-то смысл всей этой кампании туманен, хотя проводится она рьяно и старательно». Уже в 1983-м Элина Авраамовна вошла и в Антисионистский комитет советской общественности.

Это была заметная, но далеко не единственная общественная должность, которую занимала актриса. Достаточно сказать, что даже свою первую награду — «Ударник коммунистического труда» — она получила не за профессию, а за работу во Всероссийском театральном обществе, где заведовала военно-патриотической комиссией. Гражданское чувство Быстрицкой было востребовано и при Брежневе, и при Горбачеве, и в дальнейшем. Тем более что ее человеческий темперамент далеко не всегда находил применение на сцене.

«Все у меня было в Малом, — говорила Элина Авраамовна. — Яркие взлеты, затяжное молчание, радость успеха и отчаяние…  Все, как в жизни… » В 1970-м главным режиссером театра стал Борис Равенских. До того он был рядовым постановщиком, и они с Элиной Авраамовной друг друга не переносили. Рассказывают, что однажды на репетиции режиссер раздраженно бросил: «Это тебе не с мужем выяснять отношения!», а Быстрицкая в ответ запустила в него туфлей. Получив новую должность, Равенских, по словам Элины Авраамовны, тут же убрал из репертуара все ее постановки. Начался период «затяжного молчания», к несчастью, не последний.

Примы с взбалмошным, гневливым характером, особенно когда они народные артистки СССР, случай не редкий. Ну кто смолчит, если его не узнают на вахте родного театра? И когда у Быстрицкой однажды на служебном входе потребовали пропуск, она так рассердилась, что охранникам раздали альбомы с фотографиями артистов.

Другое дело, что своеобычность Элины Авраамовны не ограничивалась скандалами. Она известна как актриса, которая отказывалась от ролей — иногда перед самой премьерой. «Все это списывалось на счет моего “тяжелого характера”, — делилась Быстрицкая. — Но на самом деле это не совсем так. Три-четыре раза возникали конфликтные ситуации: или мне недостаточно хорошо объяснили, или я не так поняла… » Она говорила, что не работает с голоса, не умеет подхватывать интонацию. Главное для нее — понимать не «как», а «про что».

Конечно, у нее были свои резоны, и она имела на них право. Но и театру не позавидуешь. Быстрицкая уходила, например, с «Короля Лира» Леонида Хейфеца (1979), с «Леса» Юрия Соломина (1989). Труд множества людей повисал в воздухе, требовалось искать замену, срочно вводить на роль другую актрису. Естественно, все это не добавляло любви коллег. В 1992-м Элина Авраамовна должна была играть премьеру «Дядюшкиного сна», но улетела на XV чемпионат мира по художественной гимнастике. Актриса 17 с половиной лет возглавляла федерацию этого вида спорта, и то, что художественная гимнастика стала олимпийским видом, ставила себе в заслугу. А в тот год Быстрицкая спешила «спасать СССР»: спортсменки начали разбредаться под знамена бывших республик. В результате СССР все же распался, на роль Москалевой ввели Людмилу Полякову. А Элина Авраамовна следующие несколько лет вновь сидела без ролей — во избежание.

Она, конечно, боролась. Но связями, если верить, воспользовалась лишь однажды. Так хотела сыграть Кручинину, что просила поспособствовать министра культуры Петра Демичева. В театре этого не простили, репетиции были для Быстрицкой невыносимы, закончилось все нервным срывом. Это было еще во времена директорства в Малом Михаила Царева. А когда Андрей Житинкин в 2006-м предложил Элине Авраамовне пьесу «Любовный круг» Сомерсета Моэма, его предупреждал уже худрук Юрий Соломин: «Будьте осторожны, потому что предыдущий спектакль Элина Авраамовна не выпустила, ушла с прогона» (в «Госпоже министерше» 2005 года сыграла Ирина Муравьева).

«Любовный круг» состоялся. Пресса писала, что выбор пьесы и режиссера — для консервативного академического театра совсем неоднозначные — подтвердил: Быстрицкая молода душой и готова к экспериментам. Но следующий спектакль Житинкина Элина Авраамовна покинула за два месяца до премьеры. Вячеслав Зайцев уже сшил для нее костюмы, уже начали ставить декорации. И случись такому несчастью, как выход календаря на 2012 год. Быстрицкая не нашла в нем свою фотографию. Конечно, она была оскорблена. «Я сижу в зале за режиссерским пультом и чувствую, как на меня накатывается какая-то энергетическая волна, прямо так — вжих! — вспоминал Житинкин. — Это она вошла в кулису…  Села там, схватилась за сердце, попросила воды. Говорит: “Я всю жизнь отдала этому театру, все свое здоровье я отдала этим подмосткам. У меня ничего нет, кроме этого театра. А меня забыли… ” Быстрицкой объясняли, что ей попался забракованный вариант календаря, а в другом, правильном, есть ее портрет. Все было без толку».

В Малый театр актриса больше не вернулась. Но продолжала выходить на концертную сцену: декламировала стихи, пела песни военных лет. «Я один раз обиделась на Люду, — вспоминала Быстрицкая Людмилу Зыкину. — Она мне сказала: “Эля, тебе петь не нужно”. А я петь люблю и буду!» И она продолжала, более того, овладела компьютером, репетировала под минусовку. В 2013-м собрала на свое 85-летие Кремлевский дворец.

Элина Авраамовна оставалась членом и президентом всяческих академий, комиссий, фондов и фондиков. От Межведомственной комиссии при Совете Безопасности до Академии энергоинформационных наук. И до конца жизни занимала место провластного спикера от культуры, рассуждала о национальной идее и патриотизме. В 2014-м вновь оказалось востребовано ее происхождение? теперь уже украинское. Во время Майдана она призывала Виктора Януковича «навести порядок в стране», позже поддержала присоединение Крыма. При этом она была на удивление толерантна к современному театру и милостива к актерам.

Одно время у Быстрицкой был даже благотворительный фонд, помогавший будущим артистам. Она ведь сама преподавала — сначала в ГИТИСе, затем в Щепкинском училище. Обучение было заочным, и никто из студентов не прославился. Но вспоминают они о своем мастере с теплотой. Элина Авраамовна их подкармливала, пускала в дом. И даже если читала вслух книгу Михаила Царева до четырех утра, после давала денег на такси до общежития.

Еще она делилась с молодежью женскими премудростями. Гримировалась актриса, как правило, самостоятельно. Признавала только парики по собственным эскизам. Бриллиантам предпочитала самоцветы, умела носить платки. Всегда и всюду появлялась на каблуках, даже мусор в халате не выносила. Еще в 28 лет она задумалась о сохранении красоты и с тех пор не делала себе поблажек. Не снимала дома специальный «ошейник» на пуговичках, носила на шее и горле шерстяные повязки. Рано ложилась спать, ограничивала себя в еде, ежедневно делала гимнастику с гантелями. Говорила: «Я должна на сцене крикнуть: “Пошел вон!” — взмахнуть рукой, и у меня ни одна складочка нигде не должна дрогнуть!»

Такое усердие было вознаграждено. Вряд ли кто поспорит, что Быстрицкая показала редкий для нас пример того, как можно стареть красиво. Она, конечно, отказалась играть в пьесе «Мамуаре», где героине 104 года, и она в инвалидном кресле. Но никогда не молодилась. Говорила: «Я не забуду, как Любовь Орлова, которой тогда было под 60, снималась в фильме “Русский сувенир”, где играла девушку лет двадцати пяти. Это было тяжкое зрелище, и фильм справедливо провалился». Орлова, к слову, отказывалась находиться на одной площадке с молодой и прекрасной Элиной Авраамовной, режиссеру Григорию Александрову пришлось снимать их отдельно.

Быстрицкая обожала своего пекинеса Фифу, а когда та умерла, взяла двух шпицев. Последние годы она прожила на госдаче в Жуковке. Возили ее на казенном белом «Ягуаре». Она была последней народной артисткой в труппе Малого, в театре об этом всегда помнили. И похороны прошли по высшему разряду. Геннадий Зюганов отметил патриотическую и гражданскую позицию, функционер из «Справедливой России» пообещал, что Элина Авраамовна навсегда останется в партии. Глава Следственного комитета Александр Бастрыкин прочел стих собственного сочинения. Актеры на панихиде восхваляли красоту и характер. Об актерском таланте почти никто не вспоминал.

А потом началась борьба за наследство актрисы. Сторонами выступали помощница Быстрицкой и ее сестра Софья. Она в прошлом редактор и переводчик с польского и литовского, пишет прозу под псевдонимом Софья Шегель, с 1989 года живет в Израиле. Дело закончилось судом, помощницу посадили в тюрьму. Это была настоящая вакханалия на костях. Имя покойницы истрепали в прессе и на ток-шоу. Не стесняясь, вытащили на публику ее предсмертные фото. Вообще, кажется, никто ничего не стеснялся. Подобное уже случалось со многими актрисами, но за Элину Авраамовну обидно особенно. Она прожила жизнь, будучи застегнутой на все пуговицы, и искренне верила, что за одно это заслужила уважение.

А чтобы не было так грустно — история из начала 1990-х. Тогда Быстрицкая решила выпускать свой журнал. Не о кино, а, так сказать, общекультурный, непременно со стихами и прозой. «А что? — отвечала она на недоумение. — Я ведь очень читать люблю. Не верите?» Отчего ж было не поверить. Однако вопрос о том, есть ли у будущего издания источник финансирования, актрисе тоже задали. «Да что деньги? — отвечала Быстрицкая. — Пустое…  Деньги откуда-нибудь найдутся. Я ведь главное для журнала придумала — название. И очень, очень счастливое. Какое? Ну…  “Элина”, конечно».

Фото: Галина Кмит/МИА «Россия Сегодня», Виктор Руйкович/russiainphoto.ru/МАММ/МДФ, Михаил Климентьев/МИА «Россия Сегодня», Михаил Фомичев/МИА «Россия Сегодня», Руслан Кривобок/МИА «Россия Сегодня», gettyimages.com, открытые источники