«Молоденькая монголка с опьянелым, тихим лицом, за которым чувствуется безумная кровь. Я видел, как она пляшет, отдавая пляске всю себя», — написал в дневнике Корней Чуковский. Этой же женщине он посвятил стихи:
Корнакова, Катя Корнакова,
Слышу крик монгольского орла,
И летит из лука из тугого
Дикая монгольская стрела.
На самом деле монгольским у Екатерины Ивановны Корнаковой было лишь место ее рождения. В Москву она приехала из самых дальних глубин Азии. Отец и мать ее были родом из Кяхты. Расположенный на восточной границе Российской империи, южнее Байкала, этот городок в конце XIX века стал торговыми воротами в Китай и Монголию. Кяхта растет как на дрожжах, здесь быстро появляется своя буржуазия, своя интеллигенция, часто это одни и те же люди. Любимый вид досуга для них — любительские спектакли. На одном из них знакомятся барышня Августа Дмитриевна Синицына и молодой предприниматель Иван Иакинфович Корнаков. Они женятся и вместе покидают Кяхту, чтобы в 60 километрах от нее, уже на территории Монголии, создать торговое поселение — факторию, названную Корнаковкой, впрочем, местные жители быстро переименовали ее в Карнакайку.
Корнаковы выращивали на продажу пшеницу, вели оптовую торговлю чаем, в их большом гостеприимном доме останавливались знаменитые исследователи Центральной Азии Обручев и Пржевальский. При этом сама Августа Дмитриевна с детства прекрасно говорила по-монгольски, местные жители называли ее Авгу-багша, то есть «учительница», и приглашали на все свои праздники. Она написала об этом несколько научных трудов, в том числе «Похороны Ханцзина — ламы-гелюна», «Поездка к Хубилгану-бакши, святому учителю», и получила за них серебряную медаль Русского географического общества. Иван Иакинфович при всей своей занятости отчаянно увлекался театром. Сохранились его письма: «Душа моя невольно стремится играть роль Хлестакова!.. Пожертвовал бы бородой, бровями и остатками волос, лишь бы достичь желанной цели!» В семье шестеро детей — двое сыновей и четыре дочери. Одна из них, Екатерина, родилась 10 июня 1895 года. Довольно быстро выясняется: театр — единственное, что интересует хорошенькую барышню. Ко всему остальному она настолько равнодушна и учится настолько плохо, что семья после долгих колебаний отправляет ее через всю Россию в Москву. Там она поступила в частную школу драматического искусства, основанную Николаем Массалитиновым.
 |
 |
Е. И. Корнакова в 1898 г. и в 1910-х
Дальше в жизни очаровательной, робкой, не очень-то приспособленной к жизни юной провинциалки все словно происходит само собой. Перед ней открываются все двери. Константин Станиславский, который сам преподавал в школе Массалитинова, обратил внимание на очень сильный состав учеников, и по его инициативе на основе курса в 1912 году создали Первую студию МХТ — небольшой экспериментальный театр.
«Студия возникла буквально из пламенного, горячего стремления всех нас. Здесь мало было расчетов, мало практических соображений, здесь была единая молодая воля и почти полное отсутствие колебаний и сомнений», — вспоминал потом Михаил Чехов. Первое появление Корнаковой в спектакле «Зеленое кольцо» по пьесе Зинаиды Гиппиус приводит московскую публику просто в восторг. Подруга Корнаковой Софья Гиацинтова так описывала ее в своих мемуарах: «Очень хорошенькая девочка, кругленькая, с детски сытым и аккуратным видом, сказала только одну фразу — о том, как она вышла на лестницу и как ей отчего-то стало грустно! — и тут она заревела благим матом, неожиданно коротко, с наслаждением».
Станиславский говорил, что она могла бы стать второй Элеонорой Дузе, и размышлял в одном из писем, что его «школа и студии существовали для того, чтобы выработать одного Чехова и одну Тарасову и Корнакову», при том что в его драматических студиях работали актеры, которых потом будут называть великими: Яншин, Хмелев, Гиацинтова, Бирман. Но Катерину (именно так она себя называла, отбросив букву Е) он выделял особенно. Она была незаменима в ролях капризных, дерзких, грациозных красавиц. Герцогиня Джозиана в «Человеке, который смеется», Катарина в «Укрощении строптивой», прачка Катэ в «Бабах» Гольдони. «Светлые волосы, чистый лоб, подвижное, изменчивое лицо с узкими зелеными глазами, вздернутый нос с тонкими ноздрями, короткая губка над белыми зубами, зажавшими папиросу, стройные, легкие ноги. И заразительный талант, которым она вся была пронизана. Она играла легко и никогда не задавалась целью завоевать зрительный зал, но ей удавалось создавать вокруг себя какую-то особую атмосферу поэзии, радости, печали, которой публика охотно покорялась. Она была волшебницей — эта дивная Катя Корнакова», — вспоминала та же Гиацинтова.
Между тем за пределами студии идет другой спектакль, где стремительно меняются и декорации, и действующие лица. Начинается Первая мировая война, и Корнакова вместе с другими актрисами студии перед спектаклями работает в госпитале сестрой милосердия. За этим следуют Февральская революция, Октябрьская, Гражданская война, военный коммунизм. На улицах стреляют, в помещении театра на Тверской площади стоит страшный холод, актрисы в декольтированных платьях, стуча зубами, изображают героинь Шекспира, из зала сочувственные зрители кричат им: «Оденьтесь!» По словам Серафимы Бирман, «студия была театральной утопией — вне времени, вне пространства, хотя и существовала она в XX веке в самом центре Москвы». Целые пласты жизни обламываются и падают в бездну, а здесь живут словно в зачарованном сне, по-прежнему ставят Ибсена, Лескова, Диккенса, вожди здесь не Ленин и Троцкий, а Вахтангов и Станиславский. Корнакова никогда не интересовалась политикой, совершенно в ней не разбиралась. Она не то чтобы жила вне современности, просто современность у нее была другая.
Е. И. Корнакова в роли Саши Ростаневой в спектакле «Село Степанчиково». Первая студия МХТ. 1917 г.
Новая власть до поры до времени не обращала внимания на этот небольшой театр-лабораторию, хотя один из лучших спектаклей, «Любовь — книга золотая» по пьесе Алексея Толстого, где Корнакова играла юную княгиню Дарью Серпуховскую, был запрещен именно из-за своей вызывающей, вопиющей легкости и аполитичности.
Но очень скоро она смогла убедиться, что невозможно жить в театре словно на волшебном острове, отгородившись от окружающего мира. В 1921 году приходит ужасное известие. Родители Корнаковой и ее братья все это время продолжали жить на своей ферме у русско-монгольской границы. Каким-то образом волны и бури Гражданской войны прошли мимо них (хотя именно рядом с Карнакайкой проходило наступление барона Унгерна, отбитое советско-монгольскими войсками под командованием Рокоссовского). Но темной осенней ночью 1921 года на ферму напал отряд китайских бандитов-хунхузов. Братья Катерины — Леонид и Анатолий — были убиты на месте. Ее отца бандиты увели с собой, наутро Августа Дмитриевна отправилась его искать и нашла его голову, отрубленную и насаженную на кол. После этого обезумевшая от горя женщина поехала к дочери в Москву. Там она и осталась жить, продолжила свои занятия этнографией и спустя много лет консультировала писателя Василия Яна в его работе над историческим романом «Чингисхан».
Корнакова выходит замуж. Ее муж Алексей Дикий — сын бедной портнихи из Екатеринослава. Страсть к театру погнала его в Москву из украинских степей точно так же, как саму Корнакову — из степей Монголии. Алексей Дикий обаятелен, красив, у него невероятная энергия, буйный, безудержный нрав. «Дикий был обаятелен и хулиганист». «Посмотришь на него на улице и подумаешь — сибирский старатель и никто другой, такого не на углу Тверской и Камергерского встречать, а на тропинке таежной, у костра, в тридцатиградусный мороз», — вспоминали современники. Катерина и Алексей стали жить в Знаменском переулке, в бывшей дворницкой. Это убогое помещение Корнакова украсила яркими ситцевыми тканями и чашками кузнецовского фарфора с росписью розами. «Превратить дворницкую в веселое, уютное помещение, быть элегантной, имея две юбки и одно платье, — это она умела, горазда была на всякие выдумки», — вспоминала хорошо знавшая ее писательница и журналистка Наталья Ильина.
Вскоре Первая студия была преобразована в театр МХАТ 2-й, и Алексей Дикий стал в нем ведущим режиссером. Их творческий союз с Корнаковой можно назвать идеальным. Но очень скоро выяснилось, что как муж и жена они не подходили друг другу решительно. Он был неуправляемым и сложным. «Когда я была с ним, мне хотелось иногда выть, подняв голову, выть, как собака, когда она чувствует приближение смерти или страха перед тем, что что-то неизбежно случится с близким его человеком… Он одинок во всем, его, конечно, никто не любит и никому он не нужен, да и ему никто не нужен. Что-то страшное есть в Алексее, какая-то пустота и одиночество» — это строки из письма Кати к подруге.
Но сама она не хотела и не могла оставаться одинокой. На мужчин ее эфирная красота производила чарующее впечатление. Художник Юрий Анненков сделал ее своей постоянной моделью и потом вспоминал, как Корнакова позировала ему в одной рубашке и коротких кружевных панталончиках. «Ее ноги были необычайной стройности», — писал он спустя много лет. Издатель Александр Тихонов-Серебров считал, что в Москве «самый красивый голос — у Шаляпина, самые красивые ноги — у Корнаковой».
С какого-то момента рядом с Корнаковой появился человек, резко отличавшийся от обычного круга ее друзей, беспечных, нищих и веселых. Это был ее старый знакомый еще по Дальнему Востоку Борис Бринер. У него уникальный статус. Его называют последним капиталистом СССР и князем Приморья. Его отец Юлиус Иоганн Бринер — уроженец швейцарской деревни Ла-Рош, расположенной к западу от Женевы. Согласно семейным преданиям, свои первые деньги он заработал, будучи пиратом в полном смысле этого слова — в 16 лет он устроился юнгой на корсарский корабль, грабивший китайские суда с шелком. Затем оказался в Японии, в Йокогаме, где трудился в судоходной компании, скопил первый капитал, но понял, что по-настоящему большие деньги делают в Российской империи, причем на ее окраинах. Юлиус Иоганн, теперь уже Юлий Иванович, становится купцом первой гильдии и почетным гражданином Владивостока. Ему принадлежат земельные участки, рудники, транспортная компания. Он женился на бурятке Наталье Куркутовой, у них родились семеро детей, самым любимым был сын Борис, появившийся на свет в 1889 году. Борис Юльевич оканчивает Санкт-Петербургский горнодобывающий институт, становится успешным бизнесменом, председателем Владивостокского биржевого комитета.
 |
 |
Алексей Дикий, Борис Бринер
В 1920-е годы Борис Бринер приезжает в столицу, и там ему удается наладить какие-то удивительно теплые и дружеские отношения с Феликсом Дзержинским, возглавлявшим Высший совет Народного хозяйства СССР. Он ухитрился получить в концессию расположенные на Дальнем Востоке, в урочище Тетюхе, рудники, где добывали свинец, цинк и серебро. В результате еще в 1930 году, через 13 лет после революции, в Стране Советов действовала частная компания, принадлежавшая настоящему буржую-капиталисту.
Этот необычный человек был очарован Корнаковой, но и она страстно им увлеклась. Она пишет одной из подруг: «Я его, Липа, ужасно люблю. Это просто какое-то чудо, а не человек, так только может сниться, а в жизни не бывает. Он весь какой-то голубой снег. Его чистота, его правдивость, его цельность, его нежность, я никогда ничего подобного не видела. Он не обычный человек, ей Богу. Много помогает нам, маме моей».
Борис Бринер давно женат на Марии Благовидовой, девушке из интеллигентной русско-еврейской семьи. В свое время по его настоянию она отказалась от карьеры оперной певицы, у них двое детей: восьмилетняя Вера и четырехлетний Юлий, названный так в честь деда. Это не останавливает его — осенью 1923 года он пишет жене во Владивосток отчаянное, покаянное письмо, где просит развода. Она страшно оскорблена, расставание происходит тяжело и мучительно, но все-таки 18 июня 1924 года Катерина и Борис официально вступают в брак. Они снимают квартиру в том же Знаменском переулке, у них бывает много гостей. Бринер очень любил жену и сильно ревновал. Его родственник Валерий Янковский спустя много лет вспоминал Корнакову:
«Стройная, гибкая… держалась она подчеркнуто экстравагантно… В первый же вечер нашего знакомства после ужина начались танцы. Тетка сверкнула серо-зелеными глазами:
— Ты танцуешь танго? Давай я покажу тебе, как следует танцевать по-настоящему. Ставь пластинку “Кумпарсита”!
Я обнял ее за талию.
— Нет, не так, нужно ближе: нога к ноге, щека к щеке!
Борис Юльевич, когда волновался, довольно заметно заикался. До меня донеслось: “Ка-ка-катюша!” Мне показалось, что дядя Боря не в восторге oт этого урока».
Корнаковой сильно увлекся Корней Чуковский после того, как увидел ее танцующей цыганский танец. Он досадует, злится, пишет ей иронические стихи:
В ее салоне, где посланники
Благоухают сединой,
Висят башкирские подштанники…
Имелись в виду азиатские артефакты, которыми она украшала свое жилище.
Корнакова могла со многими флиртовать, но по отзывам всех, кто знал ее, мужа она очень любила и была ему верна. Вторая половина 1920-х годов — счастливое время в жизни Катерины Корнаковой-Бринер. Она одна из самых красивых женщин Москвы и одна из самых востребованных актрис. Она работает в лучшем театре столицы и окружена друзьями, такими же яркими и талантливыми, как и она сама. Ее муж очень богат, она ведет образ жизни, непредставимый для миллионов женщин в Советском Союзе. У нее великолепная квартира, прислуга, она регулярно выезжает за границу, но у нее статус не нищей русской эмигрантки, а жены богатого коммерсанта.
 |
 |
В роли Катарины в спектакле «Укрощение строптивой». МХАТ-2. 1923 г., в роли герцогини Джозианы в спектакле «Человек, который смеется». МХАТ-2. 1929 г.
Такое счастье не могло длиться слишком долго. У компании Бринера предсказуемо начались неприятности. На его заводе вдруг произошел пожар, потом начались перебои с поставкой продуктов для рабочих. Наконец, в октябре 1931 года советское правительство досрочно расторгло контракт с Бринером. Борис Юльевич понимает, что не стоит больше играть в рискованные игры с властью. Он объявляет знакомым и друзьям, что дела призывают его во Владивосток. Но в Иркутске он вместе с женой сходит с поезда, пересаживается на ветку Китайско-Восточной железной дороги, дальше, предъявив свой швейцарский паспорт, пересекает границу. Вместо советского Владивостока Бринеры оказываются в белоэмигрантском Харбине.
В наше время Харбин — обыкновенный многомиллионный китайский город, где неожиданно много ресторанов под названиями «Анюта» и «Катюша» и много китайских же сувениров с Лениным и православными куполами. Все это память о русском Харбине, каким он был столетие назад. Основанный на исходе XIX века русскими промышленниками как один из узлов КВЖД, с начала 1930-х годов он входил в состав Маньчжоу-го, марионеточного государства, полностью зависевшего от Японии и формально находившегося под властью Пу И, героя фильма Бертолуччи «Последний император». Но одновременно это своего рода дальневосточный Остров Крым. После революции он дал пристанище примерно ста тысячам эмигрантам, бежавшим от большевиков, они составляли две трети населения города. В результате с 1917 по 1945 год это был последний на земле русский дореволюционный провинциальный город. Здесь 26 русских православных храмов, русские гимназии, духовная семинария, рестораны, театры, скаутские организации, некоторое время даже действовала своя валюта — харбинский рубль.
Революции и войны сильно потрепали империю Бринеров, но в целом она устояла. Вместе с братьями он основал в Китае транспортную компанию «Бринер и К°». Они богаты, у них свой дом, китайская прислуга. Лето проводят в Корее, где построили дачу на берегу Японского моря, в поселке, который основали русские эмигранты и ностальгически назвали «Лукоморье». Катерина Корнакова должна быть счастлива. Тем более что из Москвы приходят самые мрачные новости. В 1936 году специальным постановлением Центрального Комитета Коммунистической партии ликвидирован МХАТ 2-й, решено, что существование его в Москве «не вызывается необходимостью». Год спустя ее бывший муж Алексей Дикий был арестован и отправлен в Усольский исправительно-трудовой лагерь. Останься она в Москве, ее, скорее всего, ожидала бы такая же судьба.
Но на самом деле она несчастна. Да, Харбин был русским городом, но городом провинциальным. Здесь не было ничего даже отдаленно напоминавшего ту бурную творческую жизнь, к которой она привыкла в Москве. Гиацинтова написала в мемуарах: «Нетерпеливая, капризная, непоследовательная и страстная, она рождена была только актрисой. Но именно актрисой вне России стать не могла». Все, что ее по-настоящему волновало — друзья, работа, осталось там, между Триумфальной площадью и проездом Художественного театра. Наталья Ильина, жившая в то время в Харбине, рассказывала: «Вот она вспомнила какой-то интересный случай, происшедший с нею в Москве — все интересное, все достойное рассказов случалось с ней только там! — и глаза ее, до этого момента скучные, узкие, блеснули». В разговоре она постоянно повторяла: «Сколько бы вы ни ездили по свету, куда бы судьба вас ни закинула, помните: таких людей, как в Москве, не найдете нигде, в других местах таких не водится!»
Е. И. Корнакова-Бринер. Китай. Харбин. 1934 г.
К тому же у нее обнаруживается поразительная неспособность к иностранным языкам — ни на английском, ни на французском, ни тем более на китайском она не может буквально связать двух слов. Харбинский «свет» ее не интересовал. Жен местных коммерсантов она называла индюшками и куриными задами. Та же Ильина рассказывала, как Корнакова старательно пыталась устраивать званые вечера и играть там роль мадам Бринер — кроткой, простодушной, незлобивой женщины, пребывающей в тени своего делового мужа. Но выпила несколько рюмочек, стала рассказывать какую-то забавную историю из прежней, московской жизни, в этот момент ей помешала прислуга, разносившая десерт, и Катерина Ивановна с досады громко по-русски выматерилась, страшно шокировав весь харбинский бомонд.
Она страстно желала стать матерью, забеременела, но ребенок родился мертвым. Это стало для нее страшным, невообразимым ударом, от которого она так и не оправилась. В 1938 году Бринеры удочерили девочку, назвали ее Екатериной. По отношению к приемной дочери Корнакова старалась быть заботливой и нежной, но делала это словно по обязанности.
Бринер, ее «голубой снег», как всегда внимательный и чуткий, специально для нее обустроил драматическую студию, раздобыл помещение, где были сцена и две подвальные комнатки — для реквизита и для репетиций. Наталья Ильина, посещавшая эту студию, рассказывает об актерских способностях Корнаковой: «Я обомлела, увидев, как Катерина Ивановна вдевает невидимую нитку в невидимую иголку и делает стежки на невидимой материи… Это фокус какой-то! Я готова была поклясться, что вижу и нитку, и иголку (она даже блеснула, проклятая!), но когда наваждение кончилось, в руках у Корнаковой не оказалось ничего: ни иголки, ни нитки, ни куска материи». К сожалению, среди робких и старательных харбинских актеров-любителей нет ни Михаила Чехова, ни Софьи Гиацинтовой, театр для них — необязательное хобби. Корнаковой удается выпустить несколько спектаклей, они имеют даже некоторый успех, но потом труппа распадается.
Е. И. Корнакова с дочерью Катей. Харбин. 1939 г.
Между тем в начале войны из оккупированной немцами Франции в Харбин приезжает Юлий, старший сын Бориса Бринера. Его будущее вызывало у отца сильнейшее беспокойство. Мальчику скоро 20 лет, уже давно пора получить хорошее образование, научиться вести дела, чтобы стать коммерсантом — таким же, как прочие представители швейцарского семейства. Вместо этого он без толку шатается по миру, якшается с цирковыми акробатами, артистами кабаре и цыганами из оркестров при русских ресторанах. Работает то клоуном, то спасателем на пляже, то устанавливает декорации в театре, то, используя свои связи с китайской общиной, поставляет опиум персонажам парижской богемы, в том числе «некоему Жану Кокто». Сомнительное окружение, сомнительные знакомства… Юноша к упрекам отца был абсолютно равнодушен, продолжать почтенные бизнес-традиции клана Бринеров он не хотел. Очень скоро выяснилось, что с мачехой ему интереснее, чем с родным отцом. Отец видел в нем лишь юного раздолбая. Катерина быстро разглядела в молодом человеке способности большого артиста. Она дала ему рекомендательное письмо к своему старому товарищу Михаилу Чехову, который жил в США и создал там свою актерскую школу, очень популярную среди голливудских актеров.
В августе 1945 года начинается советско-японская война. Япония разгромлена, император Пу И арестован, советские войска входят в Харбин. Все представители клана Бринеров спешно бегут на Запад. Все — кроме Катерины и Бориса. Почему они остались? На что рассчитывали? Как и следовало ожидать, начинаются массовые репрессии. Арестовывают бывших колчаковских офицеров, лидеров общественных и религиозных объединений, директоров русских школ и институтов и просто случайных людей. В вагонах для перевозки скота их депортировали в Советский Союз, и там они исчезали без следа. 13 сентября 1945 года Катерина Ивановна видит перед своим домом людей в форме НКВД. Бринера подозревают в работе на японскую разведку, но оставляют под домашним арестом. Не худший вариант, учитывая тяжесть обвинения. Затем семью Бринеров сажают в самолет, и только там они узнают, что их везут в Советский Союз. Это происходит под Новый год, веселые летчики поют в полете «Катюшу».
Их отвозят под Владивосток, в лагерь для перемещенных лиц, затем снова отправляют под домашний арест, выделив для этого какую-то полуразвалившуюся халупу. Наконец в марте 1946 года их сажают в поезд и через весь Советский Союз везут в Москву.
Логично было предположить, что финальной точкой этого путешествия станут подвалы Лубянки, а дальше Бринера расстреляют или он вместе с семьей погибнет в лагерях, как тысячи людей, тоже арестованных в Харбине. Но вместо этого их привозят в один из лучших отелей послевоенной Москвы — «Савой». После многих дней путешествия по холодной и голодной, разоренной войной стране они оказываются в этом оазисе на Рождественке, где бархатные портьеры, гигантские зеркала, чучело медведя у лестницы, живые стерляди в бассейне и агенты ОГПУ буквально за каждой кадкой с фикусом. Здесь живут дипломаты, представители союзнических военных миссий и иностранные журналисты. Здесь же на несколько недель поселятся Бринеры. Вскоре их вызовут в консульство Швейцарии, там им объявят, что их документы в полном порядке, и они беспрепятственно могут выезжать на Запад.
История с поездкой Бринеров в Москву странная и таинственная. Никакого внятного объяснения для нее не существует. В некоторых биографических справочниках приходится читать: «В начале 1946 года Бринер с женой и приемной дочкой был проездом в Москве» — как будто для русских эмигрантов сталинская Москва была такое популярное туристическое направление, куда можно было безопасно ездить сколько душе угодно. По другой версии, Бринеров действительно ожидали тюрьма или лагерь. Но старший брат Бориса, Леонид, развил бурную деятельность на Западе, стучался во все двери и в конце концов добился, чтобы Бориса с семьей обменяли на нескольких советских граждан, очевидно, раскрытых разведчиков, которые в то время очень кстати оказались в швейцарской тюрьме.
Это объяснение тоже кажется сомнительным. Сталин совершенно не интересовался судьбой провалившихся шпионов, считая их отработанным материалом, и ни на кого не обменивал. Рихарда Зорге, как мы знаем, он спокойно дал повесить, несмотря на его огромные заслуги. Кроме того, никакой информации про пойманных в 1946 году в Швейцарии советских агентов найти нельзя.
От всего этого остается впечатление какой-то мутной шпионской истории. Тут сразу вспоминается очень похожий эпизод — стремительная переброска в 1945 году из Берлина в Москву и обратно Ольги Чеховой, бывшей жены Михаила Чехова, ставшей знаменитой кинозвездой в немецком Рейхе. Про Чехову существуют достаточно убедительные свидетельства о том, что она была агентом советской разведки. Надо признать, что и Борис Бринер с его деньгами, деловыми связями и знакомствами по всему миру был очень интересным объектом для вербовки советскими спецслужбами. Но если это так, для чего надо было вытаскивать его в Москву? Чтобы вручить награду? Или дать новое задание? Но почему это нельзя было сделать в Харбине? Или у Бринера была встреча с кем-то, кто не мог покинуть Россию? Но кто это был? Судоплатов? Сам Сталин? Вопросы, на которые нет ответов. В любом случае Катерина Ивановна на короткое время вновь оказалась в единственном городе, где чувствовала себя счастливой. Она зашла в парикмахерскую, мастер ее узнал, и они оба заплакали. Она бывает на спектаклях, встречается с друзьями. В эти дни умирает великий Иван Москвин, ее старый знакомый, она вместе с другими актерами МХАТа стоит в карауле у его гроба. Спокойно, как со старым другом, пообщалась она и с бывшим мужем. Используя все свое влияние, Немирович-Данченко буквально выцарапал Алексея Дикого из лагерей. Вскоре этот красивый, высокий актер станет одним из нескольких официальных исполнителей роли Сталина в театре и кино, на него дождем будут сыпаться Сталинские же премии, он всего на два года переживет своего персонажа и умрет в 1955 году, будучи одним из самых благополучных советских артистов — и самых нереализовавшихся.
Борис Бринер с Екатериной Ивановной и дочерью Катей. Швейцария. 1946 г.
Вскоре странные московские каникулы заканчиваются, Бринеры отправляются в Германию, потом в Швейцарию. Два года спустя они навещают Юлия, он теперь живет в Нью-Йорке, работает телеведущим и играет в эпизодических ролях в театре. В 1951 году в мюзикле «Король и я» ему предлагают роль Монгкута, властителя Сиама. После премьеры становится ясно, звезда какого уровня появилась отныне в Америке. Успех был огромный, публика оказалась просто ошеломлена, роль короля, изначально небольшую, спешно увеличили и дополнили. Впоследствии по пьесе сняли фильм, и за эту роль он получил «Оскар», обойдя номинировавшихся в том же году Джеймса Дина, Кирка Дугласа и сэра Лоуренса Оливье. В послевоенные годы в Голливуде было очень много ярких актеров, но даже на их фоне Юлий Борисович представлял собой нечто невероятное. Юноша, у которого были швейцарские, бурятские, еврейские и русские предки, отличался удивительной внешностью — одновременно очень европейской и очень азиатской, предельная мужественность и что-то явно женственное в безукоризненных очертаниях губ. Он чуть изменил свою фамилию, добавив букву Н, и теперь его звали Юл Бриннер. Он был незаменим в ролях жестоких и коварных славян: Митя Карамазов, Тарас Бульба, а также капитан Столофф, майор Суров, полковник Власов и генерал Бунин — весь офицерский состав Советской армии, только до маршала ему не удалось дослужиться в Голливуде. Если бы он жил в наше время, то, вероятно, сыграл бы бесчисленное количество боссов русской мафии. В середине 1960-х состоялось его символическое возвращение на родину — в роли ковбоя Криса из вестерна «Великолепная семерка». Фильм пользовался огромным успехом во всем мире, но в Советском Союзе стал просто культовым (интересно, что вторым по известности актером в «Семерке» стал Чарльз Бронсон, чья настоящая фамилия была Бучинский, он происходил из живших в Литве татар. Голливуд XX века многим обязан многонациональной Российской империи).
Борис Бринер не дожил до триумфа сына. 9 июля 1948 года в возрасте всего лишь 58 лет он внезапно умер от сердечного приступа. Любовь и благодарность к мужу — единственное, что связывало Корнакову с миром. Ради него она старалась оставаться элегантной, красивой и веселой. Теперь жизнь самой Катерины Ивановны клонилась к закату, и она это прекрасно понимала. Давняя привычка выпить для хорошего настроения одну, две, три рюмочки превратилась в тяжелый алкоголизм. К тому же она осталась без денег. Борис Бринер умер внезапно, никаких распоряжений относительно жены не оставил, а Катерина Ивановна по характеру оказалась совершенно не способна жестко отстаивать свои финансовые интересы.
Юл Бриннер в фильме «Король и я» (1956)
Друзья предлагали ей снова перебраться в Россию, где по крайней мере говорили на ее родном языке. Возможно, в хрущевской, оттепельной Москве ей бы предложили какие-то роли. Возможно, она даже хорошо бы их сыграла. Но на этот переезд у нее уже не было никаких сил, ни физических, ни душевных. Она уехала в Великобританию, где давно жила ее сестра. Последние годы ее жизни прошли в одиночестве и глухой бедности. По всему миру, от Праги до Буэнос-Айреса, так же доживали свой век сотни и тысячи таких, как она — бывшие актрисы, певицы, графини и фрейлины императорского двора. 15 августа 1956 года она умерла в веселом молодежном Лондоне, где слушали Элвиса Пресли, танцевали рок-н-ролл и где никто не заметил ее смерти.
Стихотворение, написанное когда-то Чуковским, заканчивалось так:
И лихим безумным метеором
Ты неслась с безумием в очах
По пустым, по ледяным просторам
В мировых безумных сквозняках.
Теперь этот долгий путь был окончен.
Фото: фонд Музея МХТ им. Чехова.