В Москве выставлена на аукцион квартира в доме «музы русского авангарда» Лили Брик в Спасопесковском переулке, 3/1. Эту трехкомнатную квартиру строил через жилищный кооператив в 1929–1930-м Владимир Маяковский. Поэт вступил в кооператив и заплатил первый взнос, чтобы жить в этом доме с другой женщиной — Вероникой Полонской. Но в предсмертной записке Маяковский назвал своей семьей и Полонскую, и Лилю Брик. «Лиля — люби меня», — добавил он. А потом обратился к «товарищу правительству» с просьбой устроить своим близким «сносную жизнь». «Товарищ правительство» подумало и записало квартиру на Лилю Юрьевну. Она прожила здесь с 1931-го по 1958-й. Вместе с ней здесь жила почти вся русская литература. И не только она.

Любовь

«Лиля Брик — это женщина, которая всю себя посвятила своей личной жизни», — сказал однажды литературный критик Зиновий Паперный. Она не вошла бы в историю, если бы не ее сексуальность. Все остальное — статьи, издательская работа, роли в кино, сценарии, литературный промоушн — было приложением к ее чувственности, благодаря которой она стала музой русского авангарда. Но верно и другое — сексуальность и личная жизнь Лили Брик стали частью великой истории русского искусства.

Про Лилю Брик ходит несметное множество легенд и сплетен. Они путаются друг с другом, и порой бывает сложно отделить правду от вымысла. Ей приписывают десятки, если не сотни любовных связей, которых, наверное, не было. Но и тех, что точно были, хватило бы на то, чтобы заткнуть за пояс любого Казанову. Хотя самым известным ее приключением, благодаря которому она навсегда вошла в историю русской литературы, стала ее жизнь с двумя мужчинами — Осипом Бриком и Владимиром Маяковским.

В. Маяковский и О. Брик, 1923

В русской литературе любовные треугольники не были редкостью. Николай Огарев делил свою жену с Александром Герценом, издатель Иван Панаев — с Николаем Некрасовым, Николай Пунин жил с женой Анной Аренс и Анной Ахматовой (а в начале 1920-х еще крутил роман с Лилей Брик). Но «тройная коммуна» Бриков и Маяковского заняла в русской поэзии особое место:

Двенадцать
квадратных аршин жилья.
Четверо
в помещении —
Лиля,
Ося,
я и собака
Щеник.

Люди в этом треугольнике (собака не в счет) были не равны между собой. Маяковский, который посвятил Лиле почти все свои стихи, написанные между 1915 и 1928 годами, метался между ревностью, яростью и депрессией:

В грубом убийстве не пачкала рук ты.
Ты
уронила только:
«В мягкой постели он,
фрукты,
вино на ладони ночного столика».

Это Лиля рассказывала поэту про свою первую брачную ночь с мужем. Она вообще не скрывала свои любовные связи. Мужу, Осипу Брику, она как-то еще до революции рассказала, как напилась с двумя незнакомыми офицерами, а утром проснулась в борделе. Но Осип был ей под стать. Рук не заламывал. Отвечал спокойно: «Прими ванну и обо всем забудь». Маяковский так не мог. Он впадал в исступление, устраивал истерики, рыдал, злился, мечтал о мести и тут же умолял быть с ним, любить его. «Жизни без тебя нет. <… > Я сижу в кафэ и реву, надо мной смеются продавщицы», — писал он Лиле, когда она в конце 1922-го решила наказать поэта и на два месяца отлучила его от себя, запретив являться на глаза. Лиля Юрьевна оставалась равнодушна к страданиям своего «щена». «Он днем и ночью ходит под окнами, нигде не бывает и написал лирическую поэму в 1300 строк. Значит, на пользу! Я в замечательном настроении», — писала она сестре Эльзе Триоле.

В молодости Лиля флиртует и крутит романы почти беспрерывно. В нее влюблены через одного все окололитературные мужчины Москвы. Но случается, что Лиля оказывается в объятиях и более прозаических людей. Банкирский сынок Лев Гринкруг, будущий советский киноредактор, адюльтер с которым еще до революции одобрил муж Осип. Другой Лев, Герцман, был сотрудником Всероссийского кооперативного акционерного общества. Ловкий кооператор отплясывал с Лилей на лондонских танцполах в 1922-м.

Лиля Брик продолжала нравиться мужчинам до старости. Но она не ждала инициативы от них. Своих мужчин Лиля подбирала себе сама. Ее биограф Аркадий Вайсберг рассказывал, как она познакомилась со своим новым мужем, военачальником Виталием Примаковым. Он якобы подошел к ней в театре со светским разговором, который она прервала: «Знакомиться лучше всего в постели». Писатель Виктор Ерофеев рассказал Алисе Ганиевой, которая написала последнюю биографию Лили Брик, что за всю жизнь наиболее настойчиво его домогались две женщины: министр культуры СССР Екатерина Фурцева и Лиля Брик. Лиля якобы схватила юного Ерофеева за руку и не желала отпускать. «Глаза у нее были яростные, — говорил Ерофеев, — я чувствовал, что она хотела высосать меня, как паук. По ее руке, по взгляду я понял, что она готова дать мужчине все».

Свободная любовь была для Лили Брик символом веры. Еще ребенком она прочла роман Чернышевского «Что делать?», и он навсегда стал ее любимой книгой. Идеи эмансипации женщины, ее равенства с мужчиной, свободы выбирать и менять партнеров захватили ее. И не ее одну. Начало ХХ века было временем первой сексуальной революции. Гендерное равенство стало требованием всех прогрессивных партий западного мира. Радикальный фланг этого движения выдвинул теорию «стакана воды», захватившую левую молодежь в России после революции. Согласно этой теории, сексуальное желание так же естественно, как жажда. Удовлетворить его столь же легко и просто, как выпить стакан воды. Секс не требует никаких отношений, любви, тем более верности и прочих «пережитков». Тысячи комсомольцев 1920-х увлечены этими идеями. Они настолько влиятельны, что Ленину и Луначарскому приходилось раз за разом разъяснять, что эта мода на распущенность не имеет никакого отношения ни к марксизму, ни к революционной морали.

В. Маяковский и Л. Брик, 1918

«Все это не имеет ничего общего со свободой любви, как мы, коммунисты, ее понимаем. Вы, конечно, знаете знаменитую теорию о том, что будто бы в коммунистическом обществе удовлетворить половые стремления и любовную потребность так же просто и незначительно, как выпить стакан воды. От этой теории “стакана воды” наша молодежь взбесилась, прямо взбесилась», — писал Ленин. Лиля Брик вряд ли бы с ним согласилась.

Для нее старомодные чувства ревности (которой изводил ее Маяковский), а тем более целомудрие и стеснительность были ненавистным «мещанством». Она вспоминала, как лишилась невинности. Это произошло с человеком, который ей не нравился, наспех, пока другая подруга этого ухажера мыла посуду на кухне. «Мне не хотелось этого, — вспоминала впоследствии Лиля, — но мне было 17 лет, и я боялась мещанства». Мещанство она чуть что предъявляла и Маяковскому, и другим своим партнерам.

Пропитавшись «радикальным» духом эпохи, Брик «безусловно верила, что Чернышевский, новый быт, война с мещанством — это все про нее», пишет Алиса Ганиева. Но за ее «принципиальностью» часто скрывался простой гедонизм. Очень точно это разглядел писатель и критик, основатель советского формализма Виктор Шкловский. Он рассказывал, что «дом у Бриков был буржуазный и за Лилиными романами маячила тень не столько Энгельса, сколько того самого “доброго буржуазного дома терпимости”». Парадокс истории был в том, что этот дом терпимости, гедонизм и распущенность праздного класса на какое-то мгновение совпали с самыми радикальными идеями и движениями века. «Богема буржуазная совпала, на время пересеклась с революционным отношением к жизни», — говорил Шкловский.

Это совпадение «настроек» создало возможность для рождения «великой любовницы ХХ века». Лилю Брик создала эпоха, которая довела чувственность до экзальтации, признала за нею значение политическое, культурное и экзистенциальное.

Литература

В 1960-х в СССР развернулась борьба за наследие Маяковского. Родственник и помощник всесильного куратора официальной идеологии Михаила Суслова Владимир Воронцов объявил войну «еврейской партии» в маяковедении во главе с Лилей Брик. В советских газетах одна за другой выходят статьи, критиковавшие «пошлое» вторжение в интимную жизнь поэта. Совместные фотографии Маяковского и Брик ретушируют, убирают ее со снимков. Андрей Вознесенский поражался: «Она казалась мне монстром. Но Маяковский любил такую. С хлыстом. Значит, она святая».

Святая или не святая, но Лиля сыграла большую роль в литературной судьбе Маяковского и до, и после его смерти. Она была его литературным агентом. Разъезжала по Европе, где в промежутках между любовными приключениями искала ему издателей. Добивалась публикаций. А в Москве она годами была хозяйкой самого знаменитого литературного салона ХХ века. Во многом благодаря ее промоушну Маяковский стал мировой звездой первой величины.

Слева направо: Тамизи Найто, Борис Пастернак, Сергей Эйзенштейн, Ольга Третьякова, Лиля Брик, Владимир Маяковский, Арсений Вознесенский (советский дипломат) и переводчик с японского, 1920-е

После смерти поэта Лиля стала на 30 лет главным распорядителем его наследства. Она получила не только его квартиру, но и архив (в полном соответствии с завещанием Владимира Владимировича, который писал в предсмертной записке «Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся»). «Товарищ правительство» решило увековечить память пролетарского поэта, выпустив «под наблюдением Лили Юрьевны Брик» его полное собрание сочинений. И она отдала этой задаче несколько лет жизни. Лиля не только работала над содержанием каждого тома, но и контролировала оформление.

Значение Маяковского для советской власти было велико, и Лиля знала об этом. Она несколько раз писала письма самому Сталину. Требовала от него помощи в преодолении бюрократических препон. Вождь реагировал. На странице одного из ее писем сохранилась его резолюция: «Тов. Ежов! Очень прошу вас обратить внимание на письмо Брик. Маяковский был и остается лучшим и талантливейшим поэтом нашей советской эпохи». В результате препоны исчезли, Маяковского канонизировали. Его стихи вошли в школьные программы. В его честь была переименована Триумфальная площадь. Начался выпуск портретов поэта. В Москве был открыт его музей. Почти 30 лет абсолютным властителем этого культа была Лиля, пока ее не отлучили от давно умершего возлюбленного и его наследия.

Впрочем, отдавая свои долги покойному, Лиля продолжала получать от него защиту и покровительство. При жизни Маяковский содержал обоих Бриков, а Лилю просто осыпал подарками. В 1928-м он, например, подарил ей машину, так что Лиля стала второй после жены французского посланника женщиной в Москве, водившей автомобиль. А после смерти однажды и вовсе спас ей жизнь. Когда был арестован ее второй муж Виталий Примаков, которого обвинили в участии в «военно-троцкистском заговоре», Сталину принесли список подлежащих аресту жен «изменников Родины». «Не будем трогать жену Маяковского», — наложил свою резолюцию вождь.

В конце 1930-х Брик возобновила свой знаменитый литературный салон. Вновь у нее в гостях — в той самой квартире в Старопесковском переулке — бывали все самые яркие советские литературные звезды: Давид Самойлов, Сергей Наровчатов, Михаил Кульчицкий, Павел Коган, Николай Глазков. Многие из них считали, что путевку в жизнь им дала возлюбленная Маяковского, и гордились этим. В 1942-м перед отправкой на фронт в квартиру Брик зашел поэт Михаил Кульчицкий. Он прочитал написанное накануне стихотворение «Мечтатель, фантазер, лентяй-завистник! / Что? Пули в каску безопасней капель?» и оставил на листке посвящение: «Л. Ю. Брик, которая меня открыла». Через несколько недель молодого поэта убьют в бою.

1930-е

Роль салона Лили Брик для советской культуры еще больше выросла после войны. Одна из ее подруг и завсегдатаев салона Майя Плисецкая вспоминала: «У Бриков всегда было захватывающе интересно. Это был художественный салон, каких в России до революции было немало. Но большевики, жестко расправившиеся со всеми “интеллигентскими штучками”, поотправляли российских “салонщиков” к праотцам…  К концу пятидесятых, думаю, это был единственный салон в Москве».

Даже когда ее отлучили от наследия Маяковского, вымарывали ее изображения с потускневших фотокарточек и замалчивали ее имя, Лиля, как могла, продолжала участвовать в культурной жизни Москвы. Когда в 1973-м приговорили к пяти годам тюрьмы режиссера Сергея Параджанова, Брик сделала все, чтобы добиться его освобождения. Она подключила к этому даже французского поэта-коммуниста Луи Арагона, женатого на ее сестре. «Мы буквально грызем землю, но земля твердая», — просила она передать Параджанову. В 1977-м того все-таки выпустили.

Революция

По меркам своего времени и окружения Брик почти не интересовалась политикой. Хотя в наше время ее сочли бы сверхполитизированной активисткой. Революционные убеждения были стихией, формировавшей культурный ландшафт вокруг нее и ее собственную судьбу почти в той же степени, как модернистское искусство и сексуальная эмансипация. От революции в те времена деться было некуда.

Ей было 12 лет, когда «революция вошла в сознание». Первым актом стал бунт против обязательного дресс-кода: Лиля подговорила девочек распустить предписанные школьным этикетом косы и выйти в залу с распущенными волосами. На дворе стоял 1905 год. «Мы собирали деньги, удирали на митинги», — писала она в воспоминаниях. Подростки писали резолюции, требовали свободы Польше и изучали политэкономию. На этой почве она и познакомилась с главным человеком своей жизни, будущим мужем Осипом Бриком. «Руководителем кружка выбрали Осю Брика, брата нашей гимназистки. Он учился в восьмом классе 3-й гимназии, и его только что исключили за революционную пропаганду. Все наши девочки были влюблены в него и на партах перочинным ножиком вырезали “Ося”».

В центре в белой шляпе — Лиля, слева от нее — родители, 1906

И Ося, и Лиля были из очень обеспеченных буржуазных еврейских семей, проживавших в Москве, а не за чертой оседлости, благодаря своему высокому общественному положению. Но революционный дух захватил их, как нынешнюю молодежь захватывают новые музыкальные течения или социальные сети. В своих воспоминаниях она пишет о революции только тогда, когда события сами врываются в жизнь — в 1905-м, потом уже в 1917-м. А в промежутках она путешествует первым классом, ходит в театры, ведет приемы, общается с богемой и верхушкой общества.

При этом политический компас у нее с мужем (не говоря уже про Маяковского) настроен совсем не по камертону классового интереса. Ося, служащий в семейной фирме по продаже кораллов, почти не задумываясь вступает в РСДРП(б). Правда, принадлежность к партии революционного пролетариата мало повлияла на образ жизни Брик. «Лиля никогда, по сути, нигде не служила. При этом ни дня не занималась домашним хозяйством (потому что “долой кухонное рабство”), всегда — и это в пору диктатуры пролетариата! — держала домработниц, кухарок и помощниц», — пишет Алиса Ганиева о своей героине. Несмотря на кухарок и домработниц, она помогает возлюбленному «Володеньке» раскрашивать его агитационные плакаты РОСТА. И делает это добросовестно, можно сказать, с энтузиазмом.

Потом, в 1920-х, Лиля, возможно, сотрудничала со всемогущей ВЧК-ОГПУ. Осип так и вовсе стал официальным сотрудником этой организации. На дверях их с Маяковским общей квартиры висела эпиграмма, возможно, написанная Сергеем Есениным: «Вы думаете, здесь живет Брик, исследователь языка? / Здесь живет шпик и следователь Чека». А Ахматова сказала много лет спустя Лидии Чуковской: «Литература была отменена, оставлен был один салон Бриков, где писатели встречались с чекистами». Но создатели «Левого фронта искусств» вряд ли этого стеснялись. Пастернак рассказывал, как Лиля говорила гостям своего литературного салона: «Подождите, скоро будем ужинать, как только Ося [придет] из Чека». Да и с чего им стесняться, если «ГПУ — это нашей диктатуры кулак сжатый»? Многотысячными тиражами скакали по стране строчки Маяковского в ответ сарказму Ахматовой:

Плюнем в лицо
той белой слякоти,
сюсюкающей
о зверствах Чека!

Лиля Брик с любимой собакой Маяковского Булькой, 1930

«Мне кажется, у Лили Брик не было никаких политических взглядов, и от левых, революционных идей она поверхностно брала лишь то, что ей нравилось: вольность семейного быта и половых страстей, гендерную эмансипацию и обнуление искусства. Все то, что бередило кровь, впрыскивало адреналин и развлекало. И, что важно, актуализировало ее в социально-политическом контексте, создавало некий купол-оберег, на время делало в Новом государстве своей, передовой», — сказала мне в интервью Алиса Ганиева.

Но сама эта актуальность в социально-политическом контексте и была ее идеологией. И не только ее. Противоречивое единство буржуазного образа жизни (или хотя бы стремления к нему) и социалистических ценностей стали в ту эпоху итоговым балансом духовных исканий русской интеллигенции. Та ее часть, которая не уехала в эмиграцию, после колебаний приняла большевистскую революцию и (более или менее искренне) стала служить ей. Но взамен ожидая привилегий, премий, красивой жизни. Этот неписаный социальный контракт определил собой очень многие трагедии и конфликты, которые происходили между советской властью и интеллигенцией все ХХ столетие. Многих из них можно было бы избежать, если бы кто-то сумел разгадать эту простую формулу.

Смерть

«Лиля Брик прошла через годы страшные и бурные, через революции, террор, войны, индустриальные бумы. Несмотря ни на что, она любила свой век, обожала новые изобретения: нейлоновые чулки, самолеты, звуковое кино, эксперименты в живописи, литературе, моде…  Когда десятки ее знакомых гибли в политических чистках или тянули ярмо советского быта в застойных очередях, она не просто выживала — она жила, и жила красиво, в окружении изящных вещей и боготворящих ее поклонников», — подводит итог долгой жизни своей героини Ганиева. Но за эту красивую, яркую и интересную жизнь ей все-таки пришлось заплатить по гамбургскому счету. Три грани русского квадрата — любовь, литература и революция — замкнулись четвертой, смертельной.

Лиля Брик позирует художнику

Она пережила почти всех, кого любила. Сначала застрелился Маяковский. В 1936-м арестовали и через несколько месяцев расстреляли ее нового мужа, комкора Виталия Примакова. В конце войны Лилю постигает самая тяжелая для нее утрата. В феврале 1945-го умирает Осип Брик. «Для меня это не то, что умер человек любимый, близкий, когда бывает тяжело, непереносимо, а просто — вместе с Осей умерла и я…  У меня нет ни одного воспоминания — без Оси. До него ничего не было. Я и всегда это знала и говорила ему об этом каждый день: «Стоит жить оттого, что ты есть на свете». — А теперь как же мне быть?» — пишет она сестре. Через несколько лет она скажет Фаине Раневской, что отказалась бы от всего на свете, даже от Маяковского, только бы Осип был жив. «Мне надо было быть только с Осей». Но ей предстояло прожить без него еще больше 30 лет.

В конце 1960-х ее отлучат от Маяковского. Начнется травля. Из хозяйки салона, за внимание которой сражаются знаменитости, она превратится в одинокую старуху, сидящую на лавочке возле своего дома в Переделкино.

В 1970-м во Франции умрет ее сестра Эльза Триоле — самый близкий ей человек. Муж Эльзы Луи Арагон предложит Лиле переехать во Францию. Но она откажется: «У меня в Москве все, там мой язык, там мои несчастья. Там у меня Брик и Маяковский».

1966

В 1978-м Лиля сломала шейку бедра. В ее 86 лет это означало беспомощность. Литературный салон наконец окончательно закрылся. Она ясно поняла это, и у нее хватило силы принять произошедшее. В начале августа она села и написала записку третьему мужу Василию Катаняну и близким друзьям. Извинилась перед ними и просила никого не винить в своей смерти. И проглотила большую дозу снотворного.

Как говорят —
«инцидент исперчен»,
любовная лодка
разбилась о быт.
Я с жизнью в расчете
и не к чему перечень
взаимных болей,
бед
и обид.

***

Сегодня квартира в доме Бриков на Спасопесковском стоит около 30 млн рублей. Для арбатских переулков это совсем не предел. На мой вопрос, влияет ли на цену то, что в доме жила Лиля Брик, удивленный риэлтор сказала, что не знает, кто здесь жил в прошлом веке. Великая любовница осталась в своем столетии любви, литературы, революции и смерти. На рыночную стоимость квадратного метра в сегодняшней Москве все это не влияет.

Фото: Михаил Озерский/МИА «Россия Сегодня», ТАСС, Осип Брик/Wikipedia.org, Александр Родченко/Wikipedia.org, Wikimedia.org