Когда Маше Юрковской, будущей Марии Андреевой, было всего 15 лет, знаменитый художник и друг ее родителей Илья Репин нарисовал с нее Дону Анну для иллюстраций к «Каменному гостю» Пушкина.
Странный поступок — выбрать девочку как модель для одетой в черное вдовы, да еще в тот момент, когда ее соблазняет Дон Гуан. Но Репин уловил главное — эта Лолита выглядела как желанная, соблазнительная взрослая женщина, но в то же время в ее облике была небесная чистота, свойственная не земным людям, а каким-то феям и эльфам (которых она потом успешно играла). «Когда глаза других горят греховным блеском, в твоих — лазурь морской волны… » — напишет ей годы спустя обычно резкий и недобрый Всеволод Мейерхольд. Именно сочетание ангельской внешности с твердым, страстным, иногда капризным характером и сводило с ума мужчин.
Она родилась в 1868 году в Санкт-Петербурге. Ее отец Федор Федоров-Юрковский служил в Александринском театре, мать, урожденная Мария Лилиенфельд, происходившая из старинного остзейского дворянского рода, была известной в то время актрисой. Замуж Мария Юрковская вышла очень рано за сделавшего хорошую карьеру чиновника, действительного статского советника Андрея Желябужского. Красивый, имевший успех у женщин, он был старше ее на восемнадцать лет. У них родились двое детей — Юрий и Екатерина, но довольно скоро оба супруга поняли, что не могут и не хотят хранить друг другу верность. Оставаясь жить вместе, соблюдая все положенные приличия, они дали друг другу свободу, и молодая женщина в полной мере этой свободой пользовалась. В лучших традициях русской классической литературы она заводит роман со студентом Дмитрием Лукьяновым, репетитором ее сына Юрия.
М. Ф. Андреева (первая справа) в кругу своих родных. В центре отец, Ф. А. Федоров-Юрковский, главный режиссер Александринского театра, и мать, М. П. Лелева-Юрковская, актриса Александринского театра
Некоторое время Желябужские жили в Казани, затем в Тифлисе, а в начале 1890-х семейство перебирается в Москву, где Андрей Алексеевич был назначен главным контролером Московского железнодорожного узла. Его супруга много играла в любительских спектаклях — тогда это было одной из любимых форм досуга для светской красивой и молодой женщины. Как и многие люди из почтенных семейств, выступавшие на сцене, она взяла себе короткий псевдоним — Андреева.
Она заводит знакомство с Константином Станиславским, который в эти годы создает Московский художественный театр. В труппе есть превосходные актеры-мужчины, но нужна женщина, актриса на роли нежных романтических героинь, и ею становится Мария Андреева. Годы спустя Станиславский напишет ей: «Пройдя все стадии молодых чувств, мы могли бы остановиться на хороших, дружеских отношениях». Значит ли это, что были и другие, не только дружеские чувства? В любом случае выбор Андреевой в качестве ведущей актрисы был удачным решением. Ей не приходится прикладывать усилия, чтобы покорить Москву — столица сдается без боя. «Г-жа Андреева — чудная златокудрая фея, то злая, как пойманный в клетку зверь, то поэтичная и воздушная, как сказочная греза», — восхищаются рецензенты. Актриса Ольга Гзовская вспоминала: «Это была красота замечательная, настоящая, и только волшебница-природа могла создать столь гармоничное целое».
«Из взбитых сливок нежный шарф…
Движенья сонно-благосклонны,
Глаза насмешливой мадонны
И голос мягче эха арф».
Эти стихи впоследствии посвятит ей Саша Черный.
Татьяна Щепкина-Куперник, более чем хорошо разбиравшаяся в женской красоте, писала о ней: «Одна из красивейших женщин России того периода. Ее можно сравнить разве со знаменитой Кавальери или с Клео де Мерод — красавицами, славившимися на всю Европу». Владислав Ходасевич, которому придется познакомиться с Андреевой спустя годы и при совсем других обстоятельствах, вспоминал, как впервые увидел ее в театре на спектакле «Царь Федор Иоаннович»: «Когда появилась М. Ф. Андреева — княжна Мстиславская, — все кругом зашептали: “Какая хорошенькая! Что за ямочки на щеках! Ах, прелесть!”».
Первый ее настоящий успех — роль Юдифи, иудейки из средневековой Португалии, в ныне прочно забытой, а когда-то невероятно популярной пьесе немецкого драматурга Гуцкова «Уриэль Акоста». Потом были фея Раутенделейн из сказки Гауптмана «Потонувший колокол», Оливия в «Двенадцатой ночи», Гедда Габлер, Ирина в «Трех сестрах».
 |
 |
Юдифь. «Уриэль Акоста» К. Гуцкова. 1897 г., Раутенделейн «Потонувший колокол» Г. Гауптмана МХТ. 1898 г.
В начале XX века Андреева — одна из самых известных театральных актрис Москвы. На каждом шагу продаются ее фотографии. Она желанная гостья на приемах у великого князя Сергея Александровича, московского генерал-губернатора, его жена Елизавета Федоровна пишет портрет актрисы. В своей огромной барской московской квартире Андреева устраивает вечера, их посещают артисты Москвин и Качалов, писатели Куприн и Бунин, знаменитые адвокаты, ученые и балерины.
Но если пройти парадные, предназначенные для гостей залы, то там будет детская, за ней — комната для гувернантки-француженки. А позади нее еще одно небольшое помещение, где обычно живет Алексей Желябужский, племянник хозяина дома. Иногда туда проскальзывают люди, которых не представляют прочим гостям. Для них стелят дополнительные постели. Через день или два они исчезают, как тени.
Нет, это не любовники хозяйки. Любовников она не прячет. Это революционеры-подпольщики, обычно из РСДРП — Российской социал-демократической рабочей партии. В соответствии с духом времени Мария Федоровна в компании со студентом Лукьяновым посещает не отдельные кабинеты ресторанов, а небольшой флигель на Знаменке, где собираются по вечерам молодые люди, обсуждают философию, политику и политэкономию. Большинство из них — марксисты. Андреева тоже страстно увлекается революционными идеями. Несколько лет спустя она вступает в РСДРП и становится партийной активисткой. Поскольку ее муж — главный контролер Московского железнодорожного узла, она пользуется этим, чтобы лично перевозить пачки листовок. Никому не приходит в голову заподозрить или тем более обыскать жену крупного чиновника, путешествующую в купе первого класса. Скоро у нее обнаруживается еще одно ценное качество — при всей эфирной внешности у нее поразительная способность к добыванию денег для дела революции. Взгляд ее огромных правдивых глаз производил просто гипнотизирующее действие на немолодых состоятельных господ, они мгновенно соглашались финансировать любые проекты. Известно, что Ленин, с которым Андреева познакомилась в 1903 году, когда он жил изгнанником в Женеве, очень ценил это качество и называл ее «товарищ Феномен».
Ее племянник вспоминал: «Она оставалась настолько вне подозрений, что могла в течение нескольких дней прятать у себя дома усиленно выслеживавшегося полицией Н. Э. Баумана, за поимку которого была назначена награда в пять тысяч рублей. Курьезно, что именно в эти дни Желябужских посетил с рождественским визитом обер-полицмейстер Трепов. Сидя в гостиной в обществе действительного статского советника и его очаровательной жены, он был абсолютно далек от мысли, что через несколько комнат от него в бельевом шкафу спрятан тот самый “Грач”, в поисках которого его сыщики буквально сбились с ног».
Во время студенческих беспорядков Лукьянов и его друзья арестованы, их могут сослать в Сибирь или отдать в солдаты. Мария Федоровна бросается к тому же Трепову, просит, умоляет, и Лукьянова освобождают под личное покровительство… уважаемого господина Желябужского.
Десятки других студентов ждет ссылка. Андреева ездит по московским торговым рядам, покупая для них теплую одежду и одеяла. В поездках сопровождает еще один человек — невысокого роста, скуластый, некрасивый, именно он расплачивается за все покупки. Это Савва Морозов, знаменитый предприниматель, построивший для Московского Художественного театра здание в Камергерском переулке.
Морозов спонсировал не только Художественный театр, но и будущую русскую революцию. Об этом иногда пишут как о странной прихоти сумасшедшего миллионера. Но так поступал не только он, но и другие богатейшие московские купцы: Коноваловы, Прохоровы, Шмиты — и вовсе не потому, что их внезапно поразило безумие. Наоборот, за этим стоял вполне трезвый расчет. Они прекрасно понимали, что слабый царь и коррумпированное правительство власть в стране не удержат, поэтому действовали по принципу «Если не можешь предотвратить — возглавь». По их мнению, именно рабочие — организованные, дисциплинированные, часто с неплохим техническим образованием — должны были покончить с самодержавием, иначе за дело возьмутся анархические, ненавидящие город крестьяне или же просто люмпены, которые раскатают страну по кирпичику.
Но в его отношении к Марии Андреевой уже нет никакой рациональности. Морозов был человек сильной воли и больших страстей. В брак он вступил по любви, вопреки воле родственников — его жена Зинаида Морозова была до этого замужем за его родным племянником, а старообрядцы разводов не признавали. Создав свою семью путем страшных усилий, теперь он разрушал ее из-за страсти к Андреевой, у которой очень скоро начинается роман с одним из самых знаменитых и, как бы сейчас сказали, актуальных писателей того времени — Максимом Горьким.
Итак, вот что происходит в Московском Художественном театре. У Андреевой, светской замужней дамы, роман с женатым Саввой Морозовым, который является главным спонсором МХТ. При этом у нее медленно, но совершенно неотвратимо развиваются отношения с Максимом Горьким, который написал для театра пьесу «На дне», где она сыграла роль Наташи. У Горького тоже есть жена и двое детей. В то же время начинается отчаянная борьба за место главной актрисы театра между Андреевой и мягкой, осторожной, неторопливой Ольгой Книппер, бывшей любовницей женатого Немировича-Данченко, а теперь женой Чехова, который является главным драматургом МХТ. «Бывают сложные машины на свете, но театр сложнее всего», — как говорил Бомбардов в булгаковском «Театральном романе». Но в здании в Камергерском все сплелось в какой-то немыслимо запутанный узел.
Станиславский был человеком, привычным к театру, к его сложности, к интригам, к той патетической, немного взвинченной атмосфере, в которой жили актеры и особенно актрисы. Но иногда нервы не выдерживали даже у него. Он пишет Андреевой в феврале 1902 года: «Отношения Саввы Тимофеевича к Вам — исключительные. Это те отношения, ради которых ломают жизнь, приносят себя в жертву. Но знаете ли, до какого святотатства Вы доходите в те минуты, когда вами владеет актерка? Вы хвастаетесь публично перед посторонними тем, что мучительно ревнующая Вас Зинаида Григорьевна ищет Вашего влияния над мужем. Вы ради актерского тщеславия рассказываете направо и налево о том, что Савва Тимофеевич, по Вашему настоянию, вносит целый капитал ради спасения кого-то… Вы уверяете, что у Вас есть дело ко мне, и очень неискусно, не скрывая белых ниток, — я узнаю, что Вы просто ревнуете какую-нибудь актрису ко мне, режиссеру».
В конце концов Андреева делает свой выбор. С 1903 года начинается ее совместная жизнь с Горьким. Савва тоже остается при ней, по крайней мере как друг. Об этом человеке написано очень много, но лучшее — одноименный очерк Горького. О частной жизни Саввы там почти не говорится, но есть такие строки: «Мне казалось, что к женщинам Морозов относится необычно, почти враждебно, как будто общение с женщиной являлось для него необходимостью тяжелой и неприятной. “Девка” — было наиболее частым словом в его характеристиках женщин, он произносил это слово с брезгливостью сектанта. А однажды сказал:
— Чаще всего бабы любят по мотивам жалости и страха. Вообще же любовь — литература, нечто словесное, выдуманное.
Но он говорил на эту тему редко, всегда неохотно и грубо».
 |
 |
М. Горький и М. Андреева в мастерской И. Репина в Пенатах. И. Репин. Портрет М. Ф. Андреевой. 1905 г.
Весь этот кусок читается совершенно по-другому, если понимать, что и автор, и его герой жили с одной и той же женщиной и прекрасно это друг о друге знали. В феврале 1905 года Горького арестовывают за участие в одном из политических кружков, ему грозит длительное тюремное заключение. И здесь повторяется та же ситуация, что со студентом Лукьяновым — предыдущий мужчина Андреевой занимается тем, что спасает от тюрьмы своего счастливого соперника. Теперь уже Савва Морозов собирается вызволять Горького, при этом он должен обращаться все к тому же Трепову.
Между тем спасать следовало самого Савву, все это понимали, но не знали, как. Морозов, нервный, мрачный человек, страдал от приступов тяжелейшей депрессии, обострившейся после расстрела рабочих во время «Кровавого воскресенья». Желая обеспечить будущее Марии Федоровны, он передает ей страховой полис, согласно которому в случае его смерти она должна получить сто тысяч рублей — огромную по тем временам сумму.
Дальнейшее известно. Господин из России приезжает с семьей на Лазурный берег. Утром 13 мая 1905 года он завтракает, идет на пляж, потом возвращается в свою комнату. Через некоторое время раздался выстрел. Рядом находят пистолет и записку с просьбой никого не винить. «О, как нехорошо ведут себя здесь русские!» — восклицала в подобном случае одна из чеховских героинь. Французская полиция, не особо интересуясь этим делом, быстро подтвердила факт самоубийства. Вдова Саввы утверждала, что видела через стеклянную дверь некоего человека, убегавшего из комнаты. Смерть знаменитого московского предпринимателя уже больше ста лет остается тайной, которая вряд ли когда-то будет разгадана. Как бы то ни было, получив по страховому полису деньги, Мария Андреева шестьдесят тысяч из ста отдала на нужды партии. Окончательно покинув мужа, вместе с Горьким она поселилась в центре Москвы, на углу Воздвиженки и Моховой.
«Интересное, жгучее, жуткое время!» — пишет она своей сестре. В Москве начинается вооруженное восстание. Город парализован забастовкой, транспорт не ходит, декабрьская метель метет по пустым улицам и площадям. Но в квартире Андреевой, как всегда, много народу. Только вместо артистов, литераторов и балерин Большого театра там теперь повстанцы, которые приходят за оружием и инструкциями.
Революционерка Федосья Драбкина, входившая в боевую группу ЦК РСДРП, вспоминает свои визиты в этот дом: «К вечеру пришла “кавказская дружина”. Это был вооруженный отряд кавказцев, студентов Московского университета. Человек 10–13 расположились в полном составе в квартире Горького с револьверами, динамитом и бомбами и оставались там вплоть до отъезда Горького и Андреевой из Москвы. Они спали на диванах, на полу, на чем попало».
Многие светские дамы сочувствовали революционерам. Но Андреева играла в действительно опасную игру. Именно она стала тем человеком, который осуществлял связь между Центральным Комитетом партии, находившимся в Петербурге, и Московским военно-техническим бюро, занимавшимся организацией вооруженного восстания. Она становится казначеем революции. Через ее прекрасные руки проходят огромные суммы, которые направляются на покупку оружия. Квартира буквально им начинена, Андреева раздает патроны, горстями доставая их из письменного стола, за которым Горький обычно работает. Та же Драбкина приезжает в Москву с целым саквояжем бомб, этот ценный подарок Андреева принимает так же невозмутимо, словно речь шла о коробке с шоколадными конфетами. В квартире прямо за кабинетом Горького находилась небольшая комната, уставленная клетками с синицами и канарейками — Горький был страстным любителем птиц. Под птичье посвистывание приглашенный специалист демонстрирует повстанцам ручные гранаты и объясняет их устройство. Андреева только просит проводить этот ликбез в то время, когда Алексея Максимовича не будет дома, чтобы он не пострадал от случайного взрыва (о своей участи она не заботится). Еще один преподаватель во время уроков стрельбы нечаянно выстрелил прямо в пол. Через некоторое время в дверь квартиры постучался озадаченный сосед снизу, некий тайный советник, который робко пожаловался: «Госпожа Андреева, извините, что я пришел и беспокою вас, мне неловко, но, видите ли, моя жена очень нервная женщина, а у вас тут молодые люди учатся стрелять и попали прямо в пианино, когда играла жена».
К 11 декабря становится ясно, что рабочим не удается взять под контроль весь центр города. Замоскворечье пылает. Отстреливаясь, отряды рабочих отходят к Пресне и строят баррикады у Горбатого моста рядом с нынешним Белым домом.
13 декабря 1905 года к Андреевой прямо в театр приходит партийный товарищ по кличке Черт. Он объясняет, что и ей, и Горькому надо бежать из Москвы. Тем же вечером в их квартиру является полиция, писатель и его спутница объявлены в розыск. Но поздно — они уже на пути в Петербург, а оттуда стремительно выезжают в Америку. Горький знает, что там его любят, и рассчитывает на триумфальную поездку по всей стране.
М. Ф. Андреева и А. М. Горький в Америке. 1906 г.
Но происходит катастрофа. Американская пресса в порыве ханжества устраивает настоящее судилище над невенчанной парой. Их выселяют из гостиниц, выступления Горького отменяют. Его изображают как развратника, бросившего семью. Андрееву — как порочную куртизанку, пожирающую сердца мужчин, причем в одной газете статью о ней сопровождают чужой фотографией. В результате писатель и актриса покидают Соединенные Штаты гораздо раньше намеченного срока и переезжают в Италию, на Капри, где тепло, дешево и где местным жителям решительно все равно, кто и с кем живет.
Там они поселяются надолго. Вокруг них собирается целое сообщество из русских, живущих в Италии. Андреева царит в этом маленьком кругу, она по-прежнему очень хороша собой. Философ и историк Абрам Деборин, навещавший Горького, спустя годы вспоминал: «Мне открыла дверь молодая женщина необычайной красоты. В первую минуту я даже потерял способность речи». К знаменитой паре постоянно приезжают рассеянные по всей Европе оппозиционные политики. Одни с горя принялись заниматься богостроительством, другие остаются непримиримыми атеистами, все просят сочувствия — и денег.
Горький все больше от этого уставал. Ему надоели эти, по его выражению, «склокисты» — Богдановы, Ленины, Красины, которые слонялись по прекрасному Капри, унылые и фанатичные, обвиняя весь мир и друг друга. Ему иногда кажется, что у революции в России нет перспектив. Хуже другое — нет их и в его отношениях с Андреевой. Актриса с головой погрузилась в партийные интриги, как раньше погружалась в театральные. Темпераментная, яркая, беспокойная, в частной жизни она, вероятно, была невыносимой. Она напоминала красивую экзотическую птицу, которая, оказавшись в обстановке обычной квартиры, начинает хлопать крыльями, метаться, все опрокидывать и сеять хаос. Ей нужно жить среди постоянных скандалов. Если их нет, она с успехом их создает, причем на пустом месте. Все люди вокруг для нее — либо преданные товарищи, либо злейшие враги, мелочные и нечестные ничтожества, причем играют то одну, то другую роль в зависимости от настроения Марии Федоровны. Во все это она вовлекает Горького, которому больше всего хочется спокойно сидеть и работать.
Вскоре у него начинается роман с Варварой Шайкевич, женой его издателя и лучшего друга Александра Тихонова (Сереброва). Считается, что он является настоящим отцом Нины Тихоновой, ставшей годы спустя одной из самых знаменитых балерин в истории Франции. Это приводит к тому, что Мария Федоровна покидает Капри и уезжает в Москву. Это не было окончательным расставанием. Они поддерживали самую нежную и теплую переписку. В посланиях к друзьям Горький постоянно сообщал о том, как беспокоится за нее: «Я желаю ей бодрости, желаю хорошей победы… Волнуюсь, как 16 арабов!», «Вчера, 17-го, получил наконец письмо от Марии Федоровны — вздохнул свободно, а то, право, черт знает что лезло в голову. Времена крутые».
А повод для волнения был. С момента декабрьского восстания прошло уже семь лет, но Андреева по-прежнему государственная преступница, подлежавшая немедленному обыску и аресту. И вот она снова в Москве, по фальшивому паспорту на имя некоей мисс Харриет Брук. Дальше начинается самое интересное. Не заметить такую яркую персону невозможно. К тому же Андреева не делает тайны из своего пребывания, не прячется на конспиративных квартирах. Но московская полиция решительно закрывает на это глаза. Одна из причин такой удивительной снисходительности заключалась в том, что к тому времени командующим Отдельным корпусом жандармов, то есть главой политического сыска в стране, стал Владимир Федорович Джунковский, с которым Андреева была хорошо знакома еще в те времена, когда он находился в должности адъютанта при великом князе Сергее Александровиче. Мария Андреева Джунковскому страшно нравилась, и он счел своим рыцарским долгом помочь очаровательной, но слегка запутавшейся женщине. В результате такого сильного заступничества уже через шесть месяцев все обвинения с нее сняты. Теперь она легально могла жить под своим именем — вернее, под именем давно оставленного Желябужского. Говорили, что отношения между Джунковским и Андреевой были больше, чем просто дружеские. Кто знает, возможно, таким образом она хотела отомстить Горькому?
В Москве Андреева восстановила светские связи. О ней восторженно пишут газеты: «Разнесся слух, что отшельница с Капри — М. Ф. Андреева… вновь будет выступать на сцене. Москвичи прекрасно знают М. Ф. Андрееву — ее сценическая карьера ароматным цветком распускалась на их глазах… Москвичи любят М. Ф. Андрееву, как мягкое, ласковое, весеннее солнышко». Она начинает играть на сцене Свободного театра и сообщает Горькому: «Пока в труппе, особенно среди женщин, в моде “влюбляться” в меня. Меня прозвали “светлая”, все кланяются, даже с кем я и незнакома!»
М. Ф. Андреева после возвращения с Капри. 1913 г.
Одновременно она занимается делами Горького, он поручает ей вести переговоры с издательством Сытина и восторженно пишет друзьям: «Очень меня восхищает Премудрая Василиса, она же — Мария. Экий молодец хороший!» … «Удивительный человек, вы знаете. Энергии в нем заложено на десяток добрых мужчин. И ума — немало». В то же время он страшно боится, что Премудрая Василиса впутает его в очередную интригу. Одно из его писем читается просто как вопль о пощаде. «… Всеми силами души, сердца и ума протестую против намерения М. Ф. ехать в провинцию играть у Багрова или у других… Боюсь! Они ей будут гадости говорить, она их будет бить — разгорится внутренняя война и должен будет выступить “запасной солдат” — сиречь я, бородатый старик, утомленный жизнью, разочарованный и лысый».
Потом он сам возвращается в Россию, получив амнистию в связи с трехсотлетием Дома Романовых, и хрупкие, сломанные отношения кое-как склеиваются вновь. Андреева играет на сцене, гастролирует, преподает, пробует сниматься в «синемо», как тогда говорили. И, наконец, происходит то, чего она так ждала. В России — революция. К власти приходит старый знакомый, который десятки раз в письмах передавал ей горячий привет и добавлял «Целую ваши ручки!» — Владимир Ленин.
Революция была едва ли не самой большой любовью в жизни Марии Андреевой (по крайней мере этот роман оказался самым длительным). Но именно здесь ей довелось испытать всю горечь постаревшей и отвергнутой женщины. Победившему пролетариату, а точнее тем людям, которые выступали от его имени, она оказалась не слишком нужна. Товарищ Феномен была полезна, даже необходима, когда требовалось вытрясать деньги из либеральных представителей богатой буржуазии. Но сейчас с буржуазией было покончено, все капиталы и так были у нее отняты. Андреева никак не может найти себе достойное место в этом новом мире. Сначала все идет неплохо, она становится комиссаром театров и зрелищ Петрограда, вместе с Ларисой Рейснер ставит на площадях мистерии, изображающие победу труда, и борется с футуристами. Но когда создавался ТЕО, особый Театральный отдел при Комиссариате просвещения, она очень хотела его возглавить, однако же после долгих взаимных интриг эту должность получила Ольга Каменева, родная сестра Троцкого и жена Льва Каменева, ставшего теперь главой Моссовета, то есть московским градоначальником. Это было тем более досадно, что товарищ Каменева ни малейшего отношения к театру не имела и по профессии была медиком.
Владислав Ходасевич, в то время много общавшийся с Горьким и его окружением, написал пародийную былину от имени Ольги Каменевой:
Как Андреева, ведьма лютая,
Извести меня обещалася,
Из ТЕО меня хочет вымести,
Из Кремля меня хочет вытрясти.
Но Андреевой все это вовсе не казалось смешным. В конце концов ее тактично и ненавязчиво выталкивают в Берлин, где она заведует художественно-промышленным отделом советского торгпредства. Примерно в это же время на Запад уезжает Горький, полный сомнений, разочарованный в новой власти.
Отношения ее с Горьким теперь чисто деловые. У писателя роман с Марией Закревской, впоследствии — Будберг, знаменитой «железной женщиной», официально она исполняет при нем должность секретаря. Марию Андрееву все время сопровождает некий молодой человек Петр Крючков, бывший помощник присяжного поверенного, а теперь… теперь он тоже зовется ее секретарем. В окружении Горького, где любят давать всем шутливые имена, его называют Пе-Пе-Крю. Это милое, почти детское прозвище подарили совсем не забавному человеку. Ходасевич вспоминал о нем: «Жил на ее половине в квартире Горького и, не смущаясь разницею возрастов (Мария Федоровна значительно старше его), старался всем показать, что его ценят не только как секретаря. Он был недурен собой, хорошо одевался, имел пристрастие к шелковым чулкам, которые не всегда добывались легально».
После революции Крючков поразительно быстро сближается с руководителями ГПУ — органом государственной безопасности при Министерстве внутренних дел. Его личным куратором становится фактический глава этой службы Генрих Ягода. За границей Петр Петрович работает в обществе «Международная книга» и, по словам того же Ходасевича, становится «министром финансов» при Горьком — весь поток гонораров, причитавшихся писателю, шел через его руки. Андреева получает должность уполномоченного Наркомвнешторга по делам кинематографии за границей, успешно пропагандирует советские фильмы, и то, что эйзенштейновский «Броненосец Потемкин» мгновенно стал на Западе такой сенсацией, отчасти и ее заслуга. Иногда она навещала Горького, об этом в книге «Курсив мой» вспоминает Нина Берберова: «Она, несмотря на годы, все еще была красива, гордо носила свою рыжую голову, играла кольцами, качала узкой туфелькой».
М. Ф. Андреева, 1925–1926 гг.
Судя по всему, в должности советской чиновницы жилось ей скучновато. Когда Горький после долгих колебаний все-таки снова приезжает в Советский Союз, покидает Европу и она. Как оказывается — навсегда. В Москве ей торопливо находят уже совсем смехотворную должность в советском учреждении, занимавшемся развитием кустарных промыслов. Наконец, в 1931 году она становится руководителем Дома ученых. Великолепный старый особняк, расположенный на Пречистенке, переименованной в Кропоткинскую, когда-то принадлежал одному из богатейших промышленников Российской империи Алексею Путилову. Здесь, среди колонн, зеркал, мраморных львов и статуй, Андреева проведет долгие годы, как королева в изгнании.
К этому времени она уже рассталась с Петром Крючковым, и тот окончательно переселился в дом Горького, где выполнял обязанности помощника, ведавшего и финансами писателя, и его архивами, и всей перепиской. В 1936 году Горький умирает. Смерть его была так же таинственна, как смерть Саввы Морозова, и окружена таким же количеством легенд и слухов. Роль, которую сыграл в последние годы его жизни Крючков, считается довольно зловещей и темной. Возможно, он был причастен к смерти Максима, сына Горького. Возможно, что и к смерти самого Горького.
В любом случае все свои тайны он унес в могилу, куда лег очень скоро. На так называемом третьем московском процессе против врагов народа он вместе со своим шефом Генрихом Ягодой, бывшим наркомом внутренних дел, был приговорен к смертной казни и 15 марта 1938 года расстрелян и похоронен на Бутовском полигоне. Ровно за три недели до этого на том же полигоне был так же убит и похоронен старый друг и покровитель Андреевой, его превосходительство Владимир Джунковский, доживавший свой век церковным старостой. Сам Крючков после разрыва с Андреевой женился на Елизавете Медведовской, тоже работавшей в берлинском торгпредстве, в кругу Горького ей дали прозвище Це-Це. Трудно сказать, какие чувства испытывала Мария Андреева в отношении этой молоденькой и хорошенькой женщины, занявшей ее место. Но в конце 1930-х стало ясно, что судьба ее уберегла — Це-Це тоже была осуждена и расстреляна. Вскоре погибла и Ольга Каменева, уничтоженная вслед за своим некогда могущественным мужем. Один за другим и друзья, и враги уходили в холодную землю подмосковных расстрельных полигонов.
Тем временем Горький, ставший после смерти безвредным и безопасным, окончательно признан великим писателем, классиком, «Буревестником революции». Но чем больше прославляли его имя, тем больше тускнело ее собственное. Во всех биографиях писателя о ней либо молчали, либо упоминали вскользь — как верного друга и партийного товарища. Учитывая, что «Буревестник» вил свои семейные гнезда довольно беспорядочно, о его личной жизни старались говорить как можно меньше, чтобы не смущать советских трудящихся. Писательница Галина Серебрякова так в своих воспоминаниях рассказывала о его похоронах: «Появилась Екатерина Павловна Пешкова — неизменный друг Горького… За ней шла Мария Федоровна Андреева с сыном, кинорежиссером Желябужским. И поодаль, совсем одна, остановилась Мария Игнатьевна Будберг» (Марию Будберг исключить из жизни Горького было невозможно — роман «Жизнь Клима Самгина» был посвящен именно ей, поэтому ее тоже обычно награждали статусом друга).
Внешне в жизни Андреевой все благополучно. Ее сын Юрий Желябужский стал известным кинорежиссером. Сама она за свои труды получает ордена Ленина и Трудового Красного Знамени. Организует конференции и литературные вечера, встречи ученых со знатными комбайнерами и концерты.
Так продолжается годы и годы. Лишь в конце 1940-х, уже будучи глубокой старухой, она уходит со своего поста. Но и на пенсии ведет переписку, иногда выступает с рассказами о Ленине, Горьком и об их нерушимой дружбе и каждый день гуляет возле своего дома на Земляном Валу.
Однажды эти прогулки прекратились. В декабре 1953-го в возрасте 85 лет Мария Андреева тихо умерла. Новость эта прошла незамеченной, многие думали, что ее уже давно нет на свете. Да и к тому же всем было не до того, год оказался полным событий: умер Сталин, расстреляли Берию, в обществе начинались грандиозные перемены. Газеты опубликовали короткий некролог, где в порыве советского ханжества сообщили, что умерла «литературный секретарь» Максима Горького.
Ее не стало, но в течение долгих лет оставался жить человек, который когда-то являлся ей другом и помощником и теперь с почти религиозным преклонением чтил ее память. Это был тихо доживавший свой век ее секретарь Семен Федорович Хундадзе. Режиссер Борис Добродеев, сделавший в 1960-е годы документальный фильм «Андреева — друг Горького» (опять это слово «друг»!), вспоминает в своей статье, опубликованной в журнале «Искусство кино», что бывший секретарь Андреевой был поразительно ревнив ко всему, касавшемуся Марии Федоровны, и любое неосторожное слово, не вполне тактично заданный вопрос вызывали у него бурю негодования. «Он и после ее ухода из жизни поклонялся ей, как иконе, она оставалась смыслом его существования». И это тем более поразительно, что у Андреевой он стал работать только в последние два десятилетия ее жизни.
Этот человек действительно существовал, он много раз упоминается в переписке, еще живы люди, которые его лично знали. Но это словно какой-то призрак. Совсем недавно перед одной из конференций, посвященной 150-летию со дня рождения Горького, литературоведы перерыли все архивы, пытаясь выяснить хоть что-то о Семене Федоровиче — и не узнали ничего. Кто он был по происхождению? Правда ли, что происходил из старого грузинского дворянского рода? Где и когда родился? Никакой информации. Даже фотографии ни одной не сохранилось. Единственно, что мы про него доподлинно знаем — что он преданно любил Андрееву и долгие годы свято хранил ее память. Так, неизвестно когда и неизвестно где умер последний ее верный паж, разбилось последнее зеркало, в котором она отражалась.
Фото: andreeva.newgod.su