«Нора! Нора! (Озирается и встает.) Пусто. Ее нет здесь больше…

Снизу раздается грохот захлопнувшихся ворот».

Так заканчивается пьеса Генрика Ибсена «Кукольный дом», необыкновенно популярная в начале прошлого века. 6 июня 1908 года в Москве родилась девочка, родители которой очень хотели назвать свою дочь Норой в честь ибсеновской героини. Однако же в православных святцах такого имени не было, поэтому они выбрали близкое по звучанию имя — Вероника. Но всю жизнь для друзей она оставалась Норой, Нориком, Норкой, «чудной Норочкой». Вероникой Витольдовной Полонской она значилась только в официальных документах, в частности в протоколах допроса, который вел 14 апреля 1930 года сотрудник 2-го участка Бауманского района Москвы следователь Иван Сырцов в связи с самоубийством поэта Владимира Маяковского.

Ее отец, Витольд Альфонсович Полонский, происходил из польского дворянства, стал актером Малого театра. Первым браком был женат на Вере Пашенной, восходящей звезде того же театра. Вторым, после развода — на Ольге Гладковой, тоже актрисе и дворянке, ее предки были близкими родственниками декабриста Михаила Бестужева-Рюмина. В этом браке и родилась дочь Вероника-Нора.

Театральным артистом Витольд Полонский был не самым талантливым и известным. Но в возрасте 36 лет он внезапно стал одним из самых популярных людей Российской империи, в него влюблялись, ему завидовали, всюду продавались его портреты. Произошло это благодаря новому искусству — кинематографу. В 1915 году он снялся в роли Андрея Болконского в экранизации «Войны и мира». Не очень эффектно выглядевший на театральной сцене, он принадлежал к числу артистов, в которых просто влюбляется кинокамера. Он стал главным романтическим любовником русского кино. Его герои — страдающие благородные романтики или же наделенные роковым обаянием злодеи — носили звучные имена: Владислав Зарицкий, князь Бартинский, князь Мирский. Чаще всего его снимал режиссер Евгений Бауэр, самый выдающийся мастер русского немого кино. В фильме «Песнь торжествующей любви» он нашел Полонскому идеальную партнершу — юную Веру Холодную.

В тех случаях, когда по сценарию требовались дети, часто снимали и очаровательную Нору. Она так никогда и не увидела фильмов, в которых играла вместе с отцом — все они в последующие годы были утеряны. Лишь смутно запомнила декорации, изображавшие какую-то красивую светлую комнату. Бауэр был мастер интерьеров — в его фильмах ослепительно сияли люстры, развевались занавеси, фантастические тени ложились на ковры. Самой знаменитой его картиной стала «Жизнь за жизнь» (или «За каждую слезу по капле крови»), великосветская драма, которая пользовалась грандиозным успехом и считается вершиной дореволюционного русского кино. Главный герой — циничный игрок и хладнокровный соблазнитель. Витольд Полонский ослепительно красив, играет он очень хорошо даже по современным меркам. Вера Холодная в роли его невинной жертвы играет ужасно, но она невероятно обаятельна и хочется бесконечно любоваться тем, как она хороша и как плохо играет. Невозможно было представить, что пройдет лишь пара лет и никого из этих трех молодых, красивых людей, превращавших русское кино из мельтешения картинок в искусство, просто физически уже не будет на свете.

Вероника Полонская и Витольд Полонский в фильме «Бал Господень» (1918)

Летом 1917 года от пневмонии внезапно умирает Евгений Бауэр. Потом произойдет Октябрьская революция, и кинематографисты убегут от Гражданской войны в тогда еще спокойную и богатую Одессу (летом 1918 года там работали шесть частных киностудий). В феврале 1919-го Вера Холодная скончалась в возрасте всего лишь 26 лет от испанки. Витольд Полонский не шел за ее гробом: месяцем раньше он умер мгновенной и нелепой смертью от случайного пищевого отравления. К тому времени у него уже был подписан контракт с Голливудом, потихоньку переманивавшим к себе европейских звезд. Оставалось только купить билет на пароход и вместе с женой и десятилетней дочерью покинуть неспокойную родину и уехать за океан. Можно только фантазировать, как сложилась бы судьба хорошенькой старлетки в Голливуде 1930-х.

Жена и дочь Полонского навсегда остаются в России. Пять лет спустя Нора поступает в школу Московского Художественного театра. В тот год был очень маленький набор, всего пять человек, и она оказалась среди них. Она очаровательна, в нее влюбился даже театральный пожарный, который одновременно подрабатывал на кондитерской фабрике и преподносил Норе коробки шоколадных конфет, от чего в восторге были ее подруги-однокурсницы Ирина Вульф и Нина Ольшевская. Студентки были молоды, веселы и талантливы. Однажды Нора и Нина купили в кондитерской марципановых зайчиков и холодным морозным утром, когда должна была начаться репетиция, присели, приложив руки к ушам, и начали плакать: «Мы марципановые зайчики, нам холодно, мы не хотим заниматься!»

На первом курсе они решили ставить комедию Лабиша «Соломенная шляпка». На роль повесы Фадинара пригласили одного из самых талантливых представителей мхатовской молодежи Михаила Яншина. Нора играла его невесту. Они и в жизни влюбились друг в друга и вскоре обвенчались в церкви Воскресения на Успенском Вражке. На свадьбе были все подруги Норы, Фаина Раневская, одним из шаферов стал Михаил Булгаков. Это произошло в 1926 году, жениху было 24 года, невесте — 18. В качестве свадебного подарка Станиславский подарил Яншину только что вышедшую книгу «Моя жизнь в искусстве» с надписью «Любите жену и искусство. Будьте верны им, будьте нежны и заботливы к ним, умейте приносить им жертвы».

В том же счастливом для него году Яншин сыграл во МХАТе в «Днях Турбиных», легендарном спектакле, который мгновенно принес славу всем занятым в нем актерам. Яншин играл Лариосика, кузена из Житомира, его друг Николай Хмелев — полковника Турбина. Нора оказалась в центре оживленной, веселой богемной жизни в Москве, быстро приходившей в себя после потрясений революции. Вечера они проводили в «Артистическом кафе», одном из самых популярных заведений нэпманской Москвы, открытом рядом с Тверской, в Старопименовском переулке. Людей с улицы пускали неохотно, там собирались только свои: писатели, актеры, поэты, Яншин играл на бильярде, Полонская садилась играть в покер — всю жизнь она была страстной картежницей. В Москве того времени они считались одной из самых ярких и блестящих пар. Ничего удивительного, что двадцатилетней актрисе однажды предложили роль в кино.

В 1928 году Лиля Брик, подруга Маяковского, решила сама заняться творчеством. Результатом стал фильм «Стеклянный глаз». Для ленты нужна была молодая актриса на роль роковой красавицы, вернее, пародии на роковую красавицу. Брик выбрала Нору. Ее героиня тонет в облаках пудры, демонстрирует безупречные ноги, глядя в упор на зрителя, и откусывает лепестки от розы. Все это было стильно, забавно, всем очень нравилось. Фильм долго не сходил с экрана и стал одним из самых коммерчески успешных отечественных фильмов 1928–1930 годов. В качестве сценариста и режиссера выступили сама Лиля и некий литератор Виталий Жемчужный, о котором стоит сказать, что у него была жена, Евгения Соколова-Жемчужная, которую увел и на которой женился Осип Брик после развода с Лилей. Вокруг Лили Брик все время теснился настоящий клубок людей, где все жили со всеми. Поэтому когда начался роман Владимира Маяковского и Норы Полонской, все восприняли новость без удивления.

Вероника Полонская в фильме «Стеклянный глаз» (1928)

Впервые они встретились 13 мая 1929 года. Брики и Маяковский собирались на ипподром, они пригласили и Яншина с его очаровательной супругой. Большой вопрос — случайна ли была эта встреча. У поэта в Париже был роман с красавицей Татьяной Яковлевой, он звал ее в Советскую Россию, она отказалась. С Лилей Брик его сексуальные отношения к тому времени уже прекратились, о чем она впоследствии вспоминала с полной откровенностью. Возможно, Брики решили найти объект, на который его внимание могло бы переключиться, и Осип не в первый раз в своей жизни выполнил роль сводника.

Маяковский и Нора стали встречаться. Гуляли по улицам. Он читал ей свои стихи. Потом спросил, нравятся ли они. Полонская вспоминала: «Получив утвердительный ответ, вдруг очень неожиданно и настойчиво стал меня обнимать. Когда я запротестовала, он страшно удивился, по-детски обиделся, надулся, замрачнел и сказал: «Ну ладно, дайте копыто, больше не буду. Вот недотрога»».

И все-таки скоро она стала его возлюбленной. Маяковский по-прежнему жил в тройственном союзе с Бриками, деля с ними квартиру в Гендриковом переулке, но при этом у него была еще и своя комната в квартире №12 в доме 3/6 по Лубянскому проезду. Именно туда и стала приходить Нора, объясняя мужу, что отправилась к парикмахеру, портнихе или подруге. Квартира была коммунальная, так что свидетелями ее романтических визитов стали электромонтер Николай Кривцов, студент-химик Михаил Бальшин, машинистка Людмила Татарийская и другие простые советские люди.

Тем временем из Франции пришло известие, что Татьяна Яковлева вышла замуж за виконта дю Плесси. Но Маяковский уже был страстно увлечен Норой. Яншин уехал на гастроли в Казань, и любовники могли проводить больше времени вместе. Летом Нора с подружками собиралась отдыхать в Сочи, и Маяковский запланировал там свои выступления, вместе они провели несколько недель на море. Маяковский купил шелковый шейный платок и разрезал его на два треугольника. Один всегда должен был оставаться у него, другой — у нее. Наступила зима, они ездили за город, кидали друг в друга снежки, Маяковский тростью нарисовал на снегу пронзенное сердце и написал рядом «Нора—Володя».

Этот романтический период их отношений не мог продолжаться долго. Маяковский устал от того, что своих женщин он либо с кем-то делил, либо наблюдал, как они уходили к другому. Он требовал, чтобы Полонская бросила Яншина и стала его женой. Между тем Нора вовсе не была уверена, что действительно этого хочет. Сказывалась и разница характеров, и шестнадцатилетняя разница в возрасте.

Он ревновал к доверчивому Яншину, требовал ежедневных встреч. После репетиций Нора срывалась к нему в кафе, где он ждал ее, раздраженный и мрачный. Тогда она стала избегать его. Раньше ей приходилось лгать одному только мужу, а теперь им обоим — и мужу, и любовнику. Однажды, по ее признанию, она сказала Маяковскому, что будет на репетиции, но сама с кем-то пошла в кино. С кем? Она не уточняет. Возможно, это был известный актер Борис Ливанов, тоже ухаживавший за ней. Ее обман обнаружился, Маяковский сделался еще более недоверчивым и ревнивым. Полонская впоследствии вспоминала:

«Я была в это время беременна от него. Делала аборт, на меня это очень подействовало психически, так как я устала от лжи и двойной жизни, а тут меня навещал в больнице Яншин…  Опять приходилось лгать. Было мучительно.

После операции, которая прошла не совсем благополучно, у меня появилась страшная апатия к жизни вообще и, главное, какое-то отвращение к физическим отношениям.

Владимир Владимирович с этим никак не мог примириться. Его очень мучило мое физическое (кажущееся) равнодушие. На этой почве возникало много ссор, тяжелых, мучительных, глупых».

В это время Нора получает во МХАТе роль в спектакле «Наша молодость» — инсценировке очень известного тогда романа Виктора Кина «По ту сторону» о Гражданской войне. Она была страшно обрадована, но Маяковского это известие привело в ярость. Он откровенно ревновал свою возлюбленную к театру и к мужчинам, которые ее там окружали. Лиля Брик записала в дневнике от 28 января 1930 года: «Володя в страданиях из-за Норы, за обедом пил горькую».

Положение становилось все более невыносимым. Маяковский был то остроумным и веселым, то впадал в невыносимую мрачность и буквально часами мог молчать. Полонскую потом много раз упрекали в том, что она недооценила масштаб личности поэта. Но жить ей предстояло не с масштабом личности, а с мужчиной, для которого она не хотела быть ни якорем, ни спасательным кругом.

«… Выйти замуж, жить общей жизнью…  Но он настолько трудный был в последнее время, что я этого боялась», — вспомнит она потом перед телекамерой. И по ее интонации, по тому, с каким чувством она это произносит, ясно, что да, он был очень трудный. Камера скользит по ее лицу, по сигарете в руках, по пейзажу за окном. Там лето, поют птицы, светит солнце. На стене висит календарь с надписью «1993 год». Жизнь двадцать раз поменялась, через несколько месяцев начнут стрелять из танков по Белому дому, а режиссер Валерий Рубинчик записывает на пленку последнее в ее жизни интервью.

О причинах самоубийства Маяковского написано огромное количество исследований. Очевидно, здесь многое совпало — и провал его пьесы «Баня», и неудача выставки к 20-летию творчества, на которую не пришел ни один из друзей-литераторов, и то, что он впадал в немилость у власти, да и ему самому власть нравилась все меньше и меньше. Драматические отношения с Полонской стали, очевидно, последней каплей.

Вечером 13 апреля 1930 года Маяковский узнал, что Яншин и Полонская будут в гостях у Валентина Катаева. Он явился туда, там уже собралась компания из литераторов и актеров. Сам Катаев в книге воспоминаний «Трава забвенья» пишет, что глаза Маяковского «были устремлены через стол на Нору Полонскую — самое последнее его увлечение, — совсем молоденькую, прелестную, белокурую, с ямочками на розовых щеках, в вязаной тесной кофточке с короткими рукавчиками — тоже бледно-розовой, джерси, — что придавало ей вид скорее юной спортсменки, чемпионки по пинг-понгу среди начинающих, чем артистки Художественного театра вспомогательного состава. С немного испуганной улыбкой она писала на картонках, выломанных из конфетной коробки, ответы на записки Маяковского, которые он жестом игрока в рулетку время от времени бросал ей через стол…  Он требовал. Она не соглашалась. Она требовала — он не соглашался. Вечная любовная дуэль».

Валентин Катаев не мог видеть того, что произошло дальше. Оставив всю компанию, любовники перешли в соседнюю комнату, где произошло бесконечно долгое, мучительное объяснение. Маяковский требовал, чтобы Нора ушла от Яншина, причем объявила об этом сейчас же, прямо здесь. Он то умолял, то угрожал, то оскорблял ее. Она села рядом с ним на кресло, он сказал ей: «Уберите ваши паршивые ноги!» В ее воспоминаниях есть поразительный эпизод. В какой-то момент Маяковский вытащил револьвер и объявил, что застрелится или застрелит ее. Полонская, очевидно, испытывала в эти минуты чувство ужаса и жалости. Но жалость и ужас — это не любовь. Чем сильнее он настаивал, тем неуступчивее она становилась. Она была молода, прекрасна, хотела счастья и понимала, что Маяковский вряд ли способен это счастье ей дать. Кроме того, он с удивительной настойчивостью требовал покинуть МХАТ, посвятить свою жизнь лишь ему одному. Но уход из театра, очевидно, страшил ее еще больше, чем уход от мужа.

Вечеринка у Катаева продолжалась почти до утра, потом Маяковский провожал ее и Яншина до их дома. Перед расставанием сказал ей: «Вы все-таки очень хорошая. Не сердитесь на меня!» Они договорились, что встретятся уже через несколько часов, в 10 утра. Во вторник 14 апреля 1930 года он приехал за ней на такси и отвез ее в свою комнату на Лубянке. Такси осталось ждать во дворе, чтобы потом увезти Полонскую в театр на важную репетицию. В комнате Маяковский посадил ее на диван и встал перед ней на колени. Он стал повторять то же, что говорил накануне. Что ненавидит любимый ею театр, ненавидит репетиции, что он ее туда больше не пустит. В доказательство запер дверь и положил ключ в карман. Потом сел на пол и заплакал. Он требовал, чтобы она навсегда осталась здесь, с ним. Нора отказалась и стала уходить. Он открыл ей дверь, дал денег на такси. Она спросила:

— Что же, вы не проводите меня даже?

Он поцеловал ее и ласково сказал:

— Нет, девочка, иди одна…  Будь за меня спокойна…

И, как в пьесе Ибсена, раздался грохот захлопнувшейся за ней двери. И почти сразу же раздался выстрел. Полонская в этот момент едва успела выйти из квартиры. Потом она вспоминала: «У меня подкосились ноги, я закричала и металась по коридору: не могла заставить себя войти. Мне казалось, что прошло очень много времени, пока я решилась войти. Но, очевидно, я вошла через мгновенье: в комнате еще стояло облачко дыма от выстрела. Владимир Владимирович лежал на ковре, раскинув руки. На груди было крошечное кровавое пятнышко. Я помню, что бросилась к нему и только повторяла бесконечно: «Что вы сделали? Что вы сделали?» Глаза у него были открыты, он смотрел прямо на меня и все силился приподнять голову. Казалось, он хотел что-то сказать, но глаза были уже неживые».

Она позвала на помощь соседей. Во двор быстро прибыла скорая помощь. Но команде врачей осталось только одно — констатировать смерть. После этого произошло самое потрясающее — Вероника села в по-прежнему ожидавшее у дома, еще живым Маяковским заказанное такси и все-таки поехала на репетицию, опоздав в результате лишь на несколько минут. Чем это объяснить? Особой душевной черствостью? Перенесенным шоком, из-за которого она мало осознавала, что делает? Но, скорее всего, она физически просто не могла оставаться в этой страшной квартире. В комнату Маяковского немедленно явились сотрудники ОГПУ, в том числе начальник Секретного отдела Яков Агранов, большой друг и поклонник Лили Брик. Благо идти им недалеко — их контора находится тут же, на Лубянке, буквально в сотне метров.

Но играть Полонская не в состоянии и уезжает, причем не в квартиру, где живет с Яншиным, а к своей маме. Оттуда ее выдергивают давать показания. Ее рассказ о событиях того дня существует в двух версиях. Одна содержится в воспоминаниях, написанных позже, в 1938 году (они были настолько откровенными и непосредственными, что тогда их, естественно, не напечатали). Вторую с ее слов записал следователь. Обе версии в общих чертах совпадают, но различаются в главном — в том, о чем именно был этот последний разговор в последние минуты жизни поэта. В воспоминаниях Нора рассказывала, что готова была к нему уйти, но считала, что обязана сначала подготовить мужа. В разговоре со следователем она утверждала другое: она сказала Маяковскому, что его не любит и жить с ним не будет.

Что там произошло на самом деле? Какие слова говорились? Этого мы никогда не узнаем. И, главное, действительно ли Полонская в момент выстрела уже вышла из комнаты? Соседи по квартире утверждали, что услышали выстрел, а потом Нора выбежала из комнаты. Но, возможно, они просто ошиблись, недаром есть выражение «врет как очевидец». Или же они видели Полонскую, когда она уже во второй раз покинула комнату — вызвать врачей. Но не слишком ли быстро все произошло? За ней закрылась дверь, она успела сделать лишь несколько шагов, а Маяковский за считаные секунды успел достать револьвер и сделать выстрел? Или она все-таки оставалась в комнате, и все произошло у нее на глазах?

Между тем становится известным содержание написанной за несколько дней до самоубийства записки Маяковского, где есть строки: «Товарищ правительство, моя семья — это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская. Если ты устроишь им сносную жизнь — спасибо». Содержание ее быстро стало всем известно, многие недоуменно пытались выяснить, кто такая эта Полонская.

Лиля Брик, горячо не желавшая делить наследство Маяковского, провела двухходовку в своем стиле. Сначала она дала понять Норе, что будет крайне неуместным и странным, если та придет на похороны человека, который из-за нее погиб. После чего всем стала рассказывать о равнодушии Норы, которая не удосужилась даже явиться на кладбище. Кроме того, она, очевидно, нажала на нужные пружины, использовала свои знакомства с достаточно могущественными людьми. Нору пригласили в Кремль, где некий сотрудник Центрального Комитета партии по фамилии Шибайло поинтересовался, как она смотрит на то, что Маяковский включил ее в число наследников. «А, может быть, лучше путевку куда-нибудь хотите?» — предложил он. Полонская поняла, чего от нее ждут. Спорить с человеком из Кремля по фамилии Шибайло было слишком опасно. Она не стала претендовать на наследство. От путевки тоже отказалась.

Большинство историков, которые буквально по минутам исследуют жизнь Норы Полонской в роковые дни апреля 1930 года, совершенно теряют интерес к ее жизни после гибели Маяковского. Словно речь идет о некой тени, существовавшей, пока он был на свете, и исчезнувшей, как только его не стало.

Между тем это была очень молодая женщина, и жизнь ее только начиналась. Она продолжает играть в театре. Ее подруга Софья Пилявская, в 1931 году пришедшая в труппу МХАТа, вспоминала, что почти все мужчины были влюблены в Полонскую. «От нее исходила какая-то сияющая женственность. Необыкновенной красоты фигура, лицо — нежнее и мягче любого классического образца. А главное, она была прекрасный, умный, глубоко чувствующий человек».

Ей особенно удавались костюмные роли. В «Мертвых душах» у нее была роль губернаторской дочки, в мелодраме о революционной Франции «Сестры Жерар» она играла одну из этих сестер-сироток. Кринолины, веера, сложные прически — все это необыкновенно ей шло, она была похожа на персонажа со старинной гравюры.

Сложнее было с ролями в кино. В 1933-м она снимается в «Конвейере смерти» Ивана Пырьева, агитационном фильме об ужасах заграничной жизни. Нора играла Элеонору, немецкую девушку, которую экономический кризис толкает на панель. Пырьев был человеком деспотичным и жестким, ему не нравилось то, что актриса разрывается между съемками в его фильме и работой во МХАТе. То, что с Маяковским стало трагедией, здесь повторилось как фарс: в какой-то момент Нора с теми же словами о том, что ей нельзя опоздать на репетицию, попыталась сбежать со съемочной площадки. Тогда решительный Пырьев тоже запер ее в кабинете, забыв, что там есть телефон. Пленница позвонила заведующему труппой Художественного театра Калужскому, произошел скандал, за Норой прислали машину, которая и забрала ее в любимый театр.

Спустя два года в производственной комедии «Три товарища» она играет несознательную жену советского инженера, которая курит, ходит в шелковом халатике, бросает мужа и демонстрирует другие признаки морального разложения. После этого больше 30 лет в кино она не снималась, даже в эпизодах. Почему? Существовал ли на то некий негласный запрет? Возможно, да. У власти и так было много хлопот в связи с частной жизнью своего главного поэта. Но там, где речь шла об отношениях с Лилей Брик, советская пропаганда, что называется, включала дурака. В течение многих десятилетий в очень ханжеской стране школьники учили стихи «Четверо в помещении — Лиля, Ося, я и собака Щеник» без каких бы то ни было объяснений. Раз живут все вместе — значит, так надо.

В. Полонская в роли Ирины, «Три товарища» (1942)

Но Полонская в официальной биографии Маяковского была уже совсем лишним элементом. К тому же ей не посвящали знаменитых революционных стихов. Поэтому о ней следовало забыть, не привлекать к ее персоне излишнего внимания и уж тем более не делать из нее кинозвезду. Ей еще повезло. Ее могли отправить в лагеря, как это случилось с другой возлюбленной Маяковского, Софьей Шамардиной.

Союз с Яншиным разрушился окончательно. В 1933 году он стал мужем актрисы и певицы Ляли Черной, звезды театра «Ромэн». В этом браке ему опять не повезло. Красавица-цыганка производила на мужчин какое-то ошарашивающее впечатление и в конце концов ушла к другу Яншина, великому актеру Николаю Хмелеву, который однажды на гастролях во время вечеринки просто подхватил ее на руки и унес к себе в номер. «Да, жены от меня уходили, — говорил Яншин на склоне лет. — Но зато к каким мужчинам! К Маяковскому, к Хмелеву!»

Что до Норы, то ее новым возлюбленным стал Осип Мартынович Бескин, «Мелкий Бескин», как его называл Виктор Шкловский. Левацкий художественный критик, он прославился своей книгой «Формализм в живописи», где громил Малевича и Филонова как буржуазных наймитов и врагов пролетариата. С Маяковским его роднило то, что ему тоже довелось побывать любовником Лили Брик и другом Осипа Брика. К счастью, Нора недолго была спутницей этого довольно зловещего персонажа. В 1936 году она вышла замуж за театрального администратора Валерия Азерского, у них родился сын Владимир.

Но вскоре после этого Азерский был арестован, потом расстрелян как «враг народа». К тому времени Полонская перешла в театр-студию Юрия Завадского, где получила роль в комедии «Школа неплательщиков» о разложении нравов западного общества. Она играла капризную парижанку, утомленную буржуазной роскошью, а вечером возвращалась в свою комнату в коммунальной квартире, где ее ждал ребенок, воспитывать которого приходилось ей одной.

В конце 1930-х произошли два важных события, определивших ее жизнь на многие десятилетия вперед. В 1939 году Полонская перевелась в театр имени Ермоловой, где после этого проработала ровно тридцать лет и три года. Кроме того, она в третий и последний раз вышла замуж. Дмитрий Павлович Фивейский работал в том же театре имени Ермоловой. «Очаровательный человек, веселый и говорливый, очень талантливый актер», как вспоминал о нем сын Нины Ольшевской, протоиерей Михаил Ардов. Фивейский не просто любил жену: по отзывам тех, кто знал эту пару, речь шла о настоящем преклонении. «Елена Васильевна много перенесла и заслуживает счастья, потому что она замечательная женщина», — когда-то восклицал Яншин—Лариосик в пьесе Булгакова. Вероника Витольдовна тоже много перенесла и тоже заслуживала счастья. Ее новый муж усыновил ребенка от брака с Азерским. Мальчик получил его фамилию и поменял отчество: отныне он был не Владимир Валерьевич Азерский, а Владимир Дмитриевич Фивейский. Благодаря этому шагу он был спасен от клейма «сына врага народа».

Вместе с мужем и ребенком Нора Полонская поселилась все в той же коммуналке недалеко от Каланчевской улицы. В 1960-е годы они переехали в отдельную квартиру на улице Володарского. Она всегда окружена все теми же старыми друзьями, которые приходят к ней по вечерам — выпить рюмочку, сыграть в карты. Писатель-сатирик Виктор Ардов, муж Нины Ольшевской, шутил, что эти сумасшедшие тетки 50 лет выигрывают и проигрывают друг другу одни и те же три рубля. Он же так описывал Веронику Витольдовну:

«От матери Нора унаследовала необыкновенную чуткость, деликатность, мягкий и неназойливый женский ум. Что-то европейское, нерусское во внешности досталось ей от отца…  Она предельно женственна. Именно женственность заставляет ее не только ощущать настроение и тон любого человека рядом с нею, но и поддаваться этому предложенному ей тону. Полонская с веселым собеседником — весела, с грустным — печальна, с человеком, настроенным иронически, — иронична сама. Я не отметил подробно…  ее ума, такого ясного и даже иронического».

«Достойнейшая, скромная, чудесная», — говорил о ней театральный критик Павел Марков. Решительно все, кто рассказывал о Веронике Витольдовне в разные годы ее жизни, вместо чернил словно использовали елей и мед и писали о ней с глубочайшей нежностью и восхищением. Все, кроме Фаины Раневской. Тоже часто бывавшая у Ардовых, она признавалась, что Нору не любит и ничего не может с этим поделать, что Полонская могла бы в то утро последнего объяснения с поэтом и опоздать на репетицию, что любящая женщина или по крайней мере женщина с сердцем так бы не поступила.

А вот Анна Ахматова к Норе относилась с симпатией и уважением. У Ахматовой был проект книги воспоминаний «Пестрые заметки». Сохранился их план, она хотела рассказать о людях, с которыми общалась, среди них Осип Мандельштам, Андрей Белый. И Вероника Полонская. Глава о ней должна была называться «Невинная жертва». Чьей жертвой казалась ей Полонская? Маяковского? Бриков? Или просто судьбы? Но воспоминания так и не были написаны.

Сама Полонская очень мало говорила о своем прошлом. Ее сын Владимир Фивейский рассказывал, как его вместе с одноклассниками как-то повели на экскурсию в музей Маяковского. Потом он вернулся домой и, стремясь поделиться с матерью впечатлениями, спросил у нее: «Мама, а правда, что Маяковский застрелился из-за Лили Брик?» — «Нет, — ответила она, спокойно накрывая на стол, — скорее из-за меня». Он был совершенно поражен этим ответом, об отношениях матери с Маяковским он ничего не знал. Но она дала понять, что больше говорить на эту тему не хочет. Да и время для таких разговоров — вторая половина 1940-х годов — было неподходящим и опасным. Веронике о многом приходилось молчать. О своем дворянском происхождении. Об отце, работавшем на киностудиях в белогвардейской Ялте. О Маяковском. О расстрелянном втором муже.

Сын ее, окончив школу, хотел стать актером, она даже пригласила друзей и устроила ему прослушивания. Но большого таланта он не обнаружил, и Нора тактично убедила его отказаться от этой профессии, слишком неспокойной и зависимой. Владимир Фивейский в результате стал врачом.

Уже немолодая женщина, она по-прежнему поражает элегантностью, остроумием, особым мягким очарованием. Один из видевших ее в те годы актеров вспоминает необыкновенный аромат особенных заграничных тонких сигарет, которые она курила. Сигареты, скорее всего, были самые обыкновенные. Не очень верится, что актриса, не выезжавшая на гастроли, не имевшая знакомств за границей, могла доставать их из-за рубежа. Но даже самые простые вещи, окружавшие ее, сразу казались предметами изысканной несоветской роскоши. Однажды она явилась к Ардовым в такой роскошной шубке, что все ахнули. Шуба, как тут же призналась Нора, была самой дешевой, синтетической. Но на ней она выглядела как соболье манто.

В. Полонская, конец 1950-х (в ГММ с 1960 от Л. А. Шилова)

В середине 1960-х годов она вновь появилась на съемочной площадке — Сергей Бондарчук лично пригласил ее на эпизодическую роль в своей постановке «Войны и мира». Ее можно видеть в сцене бала — в сером ампирном платье она беседует с одним из гостей, когда в зал входит Наташа Ростова. Символическое совпадение: с экранизации этого романа кинокарьера Витольда Полонского началась, а ее — фактически закончилась. Но было и другое, более драматическое и странное сближение. Сергей Бондарчук старался собрать в своей картине как можно больше людей, умеющих «держать спину» и обладающих аристократическими манерами. Поэтому в той же сцене на балу другую пожилую даму играла Анна Тимирева, гражданская жена Колчака (в «Войне и мире» она была еще и консультантом по этикету). Маяковский когда-то посвятил адмиралу разухабистые строки агитационных куплетов: «Всех я красных раскидаю — сяду я в правители. Битый шел Колчак к Китаю. Вы его не видели?» А теперь две старые женщины, последняя возлюбленная Маяковского и последняя возлюбленная Колчака, встретились на съемочной площадке «Мосфильма». Неизвестно, говорили ли они друг с другом, а если да — то что сказали.

В 1972 году не стало Дмитрия Фивейского. Год спустя Полонская ушла из театра Ермоловой. Одна за другой умирали старые подруги. Сын вместе с женой и внуком эмигрировал в США, он предлагал Веронике Витольдовне уехать с ним, но она не решилась так резко поменять свою жизнь. Оставшись одна, она переезжает жить в Дом ветеранов сцены имени А. А. Яблочкиной на шоссе Энтузиастов, там ей выделяют две маленькие комнатки.

В 1980 году бывшие друзья Маяковского — карикатуристы Кукрыниксы и Виктор Шкловский — обратились в Секретариат ЦК КПСС с просьбой повысить Веронике Витольдовне пенсию. Ссылались они при этом на то самое знаменитое предсмертное письмо Маяковского и деликатно давали понять, что за пять десятилетий «товарищ правительство» могло дозреть до исполнения воли поэта. Ответ поступил быстро: «Оснований для повышения пенсии не найдено». Поэтому Полонская продолжала существовать на чрезвычайно скромную пенсию в 60 рублей 40 копеек. В последнем фильме, в котором она снялась в 1982-м — «Мать Мария», у нее была совсем небольшая роль матери главной героини.

В двух комнатках Полонской в Доме ветеранов всегда была идеальная чистота. Безделушки, вазочки, кружевные салфетки. Старые фотографии на стенах — на одной из них она еще девочка с огромным бантом в волосах, ее держит на руках знаменитый отец. Кажется, что время здесь остановилось.

Но время не стоит на месте. Приходит Горбачев, в стране начинаются реформы, становится возможным рассказывать о писателях, художниках, поэтах, чьи биографии были вычеркнуты из истории или, наоборот, как в случае с Маяковским, до неузнаваемости искажены. И тут выясняется, что еще жива Нора Полонская, которая была с ним в его последние минуты. И не просто жива. Она мила, умна, любезна, сохранила здравый смысл, чувство юмора и ту особенную молодость ума, которая позволяет человеку вне зависимости от возраста понимать и воспринимать новое. Она следит за тем, что происходит в стране. Ей нравятся культовые фильмы того времени «Покаяние» и «Маленькая Вера». Вот это очень трудно понять и осознать — та самая Вероника Витольдовна Полонская, снимавшаяся в первых русских немых фильмах, видела «Маленькую Веру» и называла ханжами тех, кто эту картину осуждал.

В 1987 году в «Вопросах литературы» были наконец-то опубликованы ее воспоминания, мгновенно ставшие сенсацией — их читали, переписывали от руки, над ними плакали. Журнал «Советский экран» берет у нее интервью для рубрики «Свет далеких звезд». Ее навещает Патрисия Томпсон, дочь Маяковского, живущая в Америке. В ее двухкомнатной келье появляются букеты и люди с кинокамерами. Ей снова говорят комплименты. «Она великолепна! И прямая спина, и благородные черты лица, и осанка. Вероника Витольдовна, как говорится, не распустила себя ни на сантиметр. Да, это дама в возрасте, но дама — абсолютная», — говорил режиссер Павел Мирзоев, сделавший о ней документальный фильм «Женщина эпохи танго». Жизнь Полонской словно совершает круг — в многочисленных интервью, беседах, документальных фильмах она снова и снова возвращается к тому, о чем много десятилетий молчала — к одиннадцати месяцам ее романа с Маяковским.

14 сентября 1994 года в возрасте 86 лет Вероника Витольдовна умерла. По желанию родственников информация о месте, где она была похоронена, не разглашалась — из страха перед возможными ненавистниками Маяковского или, наоборот, его поклонниками. Поэтому во многих статьях об актрисе говорится, что похороны были на Новодевичьем. Только несколько лет назад удалось установить, что ее могила находится на Ваганьковском кладбище. Но никто не знает, какие еще тайны она унесла с собой в эту могилу и о чем могла бы рассказать, но не рассказала.