Истории наиболее отъявленных преступников часто вызывают у нас страх, смешанный с острым любопытством. Этот механизм заложен в человеке еще с момента его зарождения как вида — точно так же самые первые даже не homo, а всевозможные питеки, скрываясь на ветвях деревьев или в густой траве, наблюдали за львами, тиграми и леопардами, пытаясь понять повадки хищников и тем повысить свои шансы на выживание. Минули тысячелетия, и самым страшным врагом человека стал другой человек.

Маньяки и серийные убийцы стали подлинными хищниками современной цивилизации, которые охотятся на нас как на обыкновенную дичь. Мы пристально изучаем их истории, пытаясь выявить хоть какую-то закономерность или найти поворотную точку, с которой начался путь превращения человека в зверя, как будто этот момент можно было не упустить и хоть на что-нибудь повлиять. Но что даст нам знание о том, что Чикатило в детстве страдал энурезом, и его за это избивала собственная мать, что он пережил голод и, возможно, наблюдал сцены людоедства, а в армии был изнасилован сослуживцами? Сливко при рождении чуть не задушили пуповиной, из-за чего он до конца жизни страдал от острых мигреней. Сергей Головкин по прозвищу Фишер родился со сдавленной грудиной, из-за чего вырос замкнутым одиночкой, а уже будучи студентом повергся зверскому избиению группой хулиганов-подростков и превратился в законченного садиста и педофила. «Битцевский маньяк» Пичужкин упал с качелей и получил черепно-мозговую травму, но ведь многие падали и многие ее получали, но не приобретали от этого непреодолимой тяги к убийству себе подобных. Наш сегодняшний герой и вовсе не знал в детстве никаких ужасов, не получал травм и даже не имел проблем с сексом — словом, ничего, за что можно было бы зацепиться. Но однажды он тоже вышел на охоту.

«Девушка, хотите сниматься в кино?»

Ранним летним утром 1988 года, совершая обход перрона станции Подольск Курского направления, милицейский наряд обратил внимание на женщину — та сидела почти без движения, глядя в основном себе под ноги. Странная пассажирка, по меткому выражению из песни Высоцкого, была «одета как уборщица», а на голове у нее был криво повязан какой-то грязный платок. «Алкоголичка? Наркоманка? Вокзальная шалава?» — размышлял решивший все же побороть брезгливость и рассмотреть ее поближе милиционер. Подойдя, он удивился еще больше — руки у незнакомки были холеные и с несколотым лаком на ногтях, а на ее молодом лице не было ни мешков под глазами, ни следов недавних побоев. На внешние раздражители, включая казенный оклик «эй, гражданочка!», тряску за плечо и осторожное, а затем и резкое похлопывание по щекам, она никак не реагировала. Милиционеры долго спорили, что им делать со своей находкой: везти в отделение и оформлять за антиобщественное поведение или сдать в вытрезвитель, но в итоге сошлись на вызове скорой. Тем же вечером им сообщили, что найденная на станции девушка не выпивала и не принимала наркотиков. Кто-то накачал ее жуткой смесью нейролептиков и седативных препаратов, а перед этим неоднократно изнасиловал.

Ученица ногинского ПТУ Зоя Ф. приехала в Москву за новыми туфлями. Соблюдая неписаный, но обязательный для всех посещающих столицу провинциалок ритуал, она покрутилась в толпе на Кузнецком Мосту, купила мороженое и двинулась пешком в сторону Театральной площади, тогда еще носившей имя Свердлова. Засмотревшись на роскошную витрину «Центрального детского мира», девушка пропустила момент, когда рядом с ней в стекле отразился силуэт мужчины. Обернувшись, Зоя увидела стильно, или, как в те времена говорили, «фирмово», одетого человека — в джинсах, явно импортной рубашке и в дымчатых очках с напылением.

«Простите, что обращаюсь так запросто, — будто смущенно проговорил он. — Но как только я увидел вас, сразу понял, что вы нам подойдете».

Зоя смутно догадывалась, чем могут закончиться подобные разговоры с незнакомыми людьми в центре Москвы, а потому лишь пожала плечами и развернулась, собираясь уходить. Однако следующим своим действием этот человек буквально пригвоздил ее к асфальту.

«Извините, — сказал он, залезая пальцами в нагрудный карман. — Забыл представиться». Перед глазами Зои мелькнул и раскрылся, как бабочка, красивый, золотом по красному, документ: «Чапыгин Эдуард Львович. Киностудия “Мосфильм”. Должность: режиссер».

Сейчас подобные предложения, сделанные посреди людной улицы непонятно кем, в лучшем случае вызовут кривую усмешку, а в худшем закончатся срочным звонком в полицию. Мы давно знаем, что ни на экраны, ни на подиумы просто так никого не берут, что для этого надо пройти семь кругов ада и постель Харви Вайнштейна. Но в советские времена легенда о найденной на улице звезде была еще жива, и советские школьницы мечтали однажды услышать способные мгновенно изменить всю их жизнь слова: «Девушка, а не хотите ли сняться в кино?».

Разговор завязался сам собой. Сюжет у будущего фильма предполагался незамысловатый — встреча двух школьных подруг из московской элиты: одна дочь дипломата и учится в МГИМО, другая поступила в Строгановку. Разговоры о жизни, парнях и учебе, перебиваемые сценами воспоминаний…  кстати, будут элементы эротики, у вас с этим как? Зою эротика ничуть не смутила, в конце концов, она была вполне раскованной позднесоветской девушкой и, конечно, уже успела посмотреть вышедшую на экраны в марте того же года «Маленькую Веру». «Вам же 16, Зоя, и у вас уже есть парень? Это замечательно! Значит, откуда берутся дети вам объяснять не придется. Так-с, сейчас поедем прямо на студию и сделаем парочку проб. Не смущайтесь, Зоя, смелость города берет, а вы прямо созданы для кино!» И, наконец, последовал финальный «удар милосердия», после которого отказаться было уже смерти подобно — съемки будут проходить не только в Москве, но и в Париже, это совместный проект с французскими кинематографистами. «Решайтесь, Зоя! Судьба дает вам шанс!»

Зою эротика ничуть не смутила, в конце концов, она была вполне раскованной позднесоветской девушкой и, конечно, уже успела посмотреть вышедшую на экраны в марте того же года «Маленькую Веру».

Из показаний Зои Ф.: «Еще до поездки на квартиру режиссер завел меня в какой-то подъезд и предложил изобразить слепую, новорожденную, молодящуюся. Он комментировал мои действия, направлял, подсказывал. Потом попросил раздеться до пояса. Я сняла рубашку и майку. Режиссер рассматривал и трогал мою грудь, говорил комплименты, но тут мы услышали какой-то шум, и я быстро оделась.

По дороге режиссер протянул мне на ладони две таблетки. Он сказал, что, может быть, в студии придется пить шампанское, а мне нужна свежая голова и четкая координация движений. Таблетки, как он объяснил, нейтрализуют действие алкоголя. Когда мы приехали на квартиру, режиссер угостил меня крепким кофе, а потом дал открытый купальник и велел переодеться. Затем Эдуард Львович попросил изобразить канатоходца, а сам в это время снимал меня кинокамерой. Я стала чувствовать, что нахожусь в каком-то заторможенном состоянии, но встряхнуться, преодолеть вялость никак не могла.

Режиссер разделся догола и предложил лечь с ним в постель. Когда я возразила, он убедительно объяснил, что ему необходимо убедиться в моей раскованности. Сняв с меня купальник, начал целовать грудь и лицо, спросил, жила ли я с парнями… »

Ну а потом, говоря языком милицейского протокола, «насильник совершил с ней половые акты в обыкновенной и извращенной форме. Пока Ф. одевалась, он осмотрел ее вещи, но ничего ценного не обнаружил. Действия обвиняемого по данному эпизоду квалифицированы следствием по ст. 117/4 УК РСФСР как изнасилование несовершеннолетней, находящейся в беспомощном состоянии». Закончив, «режиссер» вытолкал Зою в коридор, натянул на нее какое-то грязное рванье, за руку дотащил до ближайшей остановки и впихнул в подошедший автобус. Каким образом она оказалась на перроне в Подольске и где находилась та квартира, в которой ее насиловали, девушка вспомнить не могла.

Зоя Ф. стала далеко не первой жертвой «режиссера». В том году милиция уже находила на станциях подмосковных электричек, в метро и на конечных остановках автобусов девушек в полубессознательном состоянии, точно так же накачанных психотропными препаратами, но не могла связать эти случаи в серию. Но Зоя была первой из них, кто смог хотя бы в общих чертах описать все, что с ней случилось. Важно понимать и то, что часть эпизодов, несомненно, прошла мимо следствия — даже сегодня, во времена победившего #MeToo, далеко не каждая рискнет признаться в том, что стала жертвой сексуального насилия и собственной доверчивости. Доходило до страшного: так, родители одной из несостоявшихся «актрис» узнали о произошедшем с их дочерью лишь заметив, что та начала полнеть, а на лице у нее стали проявляться странные пятна. В поликлинике врач пожал плечами и вынес приговор: «Беременна». Пока родители и доктор на повышенных тонах выясняли, как такое могло случиться и стоит ли делать аборт, девочка тихонько выскользнула из кабинета, вышла на улицу и бросилась под первую же машину.

Ну а большинство жертв попросту ничего не могли рассказать благодаря тому коктейлю из препаратов, которым накачивал их насильник, а также свойственному нашему сознанию механизму вытеснения негативных воспоминаний. Собрать их показания хоть в какую-то непротиворечивую картину было невозможно, и следствие буксовало.

Режиссер и «Лолита»

Как уже было сказано, ничто в детстве и отрочестве Валерия Георгиевича Асратяна не могло бы указать на то, что из этого милого мальчика однажды вырастет чудовище. Единственный сын в интеллигентной семье из Еревана, родителями не бит, завален игрушками, балован. Может, и болел чуть чаще остальных детей, но не месяцами напролет. Разве что в детском саду он старался держаться девочек и обожал игру в «доктора». Но любой современный психолог скажет, что и в этом нет ничего особенного — раздеваясь и трогая друг друга, дети познают границы собственной телесности, а заодно изучают, как устроен другой человек, удовлетворяя свое любопытство. Однако для большинства подобные игры заканчиваются к первому классу, когда появляются первые представления о стыде, а вот у Валеры Асратяна детсадовские игры развились в самую настоящую эротоманию. От игр в «доктора» он перешел к фроттажу — сексуальной перверсии, одержимый которой получает удовлетворение от ощупывания и трения о чужие тела в общественном транспорте.

Первый сексуальный опыт у Асратяна случился в 13 лет, причем партнершей стала уже опытная 28-летняя женщина. К последнему классу школы он успел прослыть опытным сердцеедом. На него западали одноклассницы и старшеклассницы, соседки и профессиональные спортсменки, с которыми он плавал в бассейне. Сам Асратян тогда еще предпочитал женщин постарше да поопытнее, а те в свою очередь, боясь забеременеть от школьника, пристрастили его к «нетрадиционным» формам секса. Заодно он серьезно увлекся психологией, как раз в те времена вышедшей в Союзе из маргинального статуса, и решил посвятить этой науке жизнь.

На первом курсе Армянского государственного педагогического института Асратян быстро снискал себе славу плейбоя, меняя партнерш едва ли не каждый день. Вот только связей со взрослыми женщинами с каждым годом у него было все меньше, как будто они перестали его привлекать. А однажды случилось то, что окончательно завершило его сексуальное становление — кто-то дал Асратяну, разумеется, под большим секретом и на одну ночь, почитать самиздатовскую распечатку «Лолиты» Набокова.

В этом месте каждый приличный человек обязан упереть палец в подбородок и произнести обязательную тираду о том, что никакая книга, никакой музыкальный трек или компьютерная игра не способны сами по себе сделать из человека педофила, насильника или серийного убийцу, однако, как говорится, раз в год и палка стреляет. Скорее всего, Асратян уже давно присматривался к нимфеткам, но именно набоковский роман дал ему обоснование, своего рода теоретическую базу для этого порочного пристрастия. Ассоциировал ли он себя с Гумбертом Гумбертом напрямую? Вряд ли, тот все-таки был неудачником и нытиком, и в отличие от него Асратян был вполне и даже сверх меры сексуально успешен.

Окончив институт, Асратян устроился педагогом-воспитателем в школу-интернат для детей с ДЦП и полиомиелитом. И если читатель уже замер от ужаса, ожидая страшных историй о сексуальном насилии над беспомощными инвалидами, то ничего страшного там не произошло. Скорее всего, Асратян просто оттачивал на этих детях свои навыки манипуляции, а может, в то время он еще боролся с собой, пытаясь вернуться к «нормальности». Через год он женился и переехал в Москву.

В 1982 году Асратяна задержали за приставания на улице к несовершеннолетней девочке. Она начала кричать, на ее вопли прибежали двое парней, которые и скрутили педофила, крепко намяв ему бока. Суд дал ему четыре года, из которых он отсидел три и вышел по УДО…  лишь для того, чтобы в том же году снова изнасиловать несовершеннолетнюю. И тут советский суд проявил странный, какой-то даже немыслимый гуманизм: педофил-рецидивист получил все те же четыре года и опять смог выйти по УДО. А заодно непонятным гуманизмом в этой истории отличилось и тюремное ведомство, которое направило его в «красную» зону, а не туда, где правили бал блатные. В противном случае, имея такую статью, он вышел бы за ворота колонии тихим, забитым и многократно изнасилованным невротиком. Но ему повезло.

Он серьезно увлекся психологией, как раз в те времена вышедшей в Союзе из маргинального статуса, и решил посвятить этой науке жизнь.

Разумеется, жена от него отказалась, а в личном деле стоял пресловутый «101-й километр», так что никакое возвращение в Москву Асратяну не светило. Он получил прописку в городе Валейки Белгородской области, но быстро сбежал оттуда обратно в столицу. Какое-то время он помыкался по съемным углам, пока не познакомился с кассиршей продуктового магазина Мариной Агаевой.

Эта женщина стала для Асратяна самой настоящей находкой. Помимо того что она неимоверно страдала от одиночества после того, как 14 лет назад от нее ушел муж, не менее важна была и причина, по которой он это сделал — их дочь Татьяна родилась с целым букетом психических отклонений. Таким образом, Асратян сразу получил все, что ему требовалось: женщину, готовую держаться за него руками и ногами, лишь бы не ушел, и падчерицу, с которой можно было делать все что угодно. Сперва он переспал с матерью, затем уложил к себе в постель дочь, а потом честно рассказал все Марине. По словам прокурора Щербинина, который впоследствии вел дело Асратяна, Татьяна заявила матери, что любит отчима и готова покончить с собой, если Марина попытается выгнать его из дома или пойдет в милицию. В итоге Асратян стал спать с обеими. В уголовном деле по этому поводу говорилось сухо: «Скоро 40-летняя Агаева и ее 14-летняя дочь стали его наложницами и по очереди добросовестно реализовывали сексуальные прихоти извращенца». Ну а когда их ему стало мало, то Агаевы, давно уже превратившиеся в покорных рабынь, стали работать своего рода «ассистентками маньяка», помогая ему завлекать новых жертв. Татьяна представляла для него особую ценность.

Именно тогда он и придумал эту игру в «режиссера». Охотился Асратян в публичных местах — у «Детского мира», Большого театра, на Пушкинской или на Кузнецком. Излюбленными объектами у него были 16-летние провинциалки, приехавшие посмотреть столицу, поступать или просто за покупками. Он подходил первым, завязывал разговор, представлялся режиссером с «Мосфильма», рассказывал про съемки за границей и приглашал на пробы. Иногда компанию ему составляла Марина, и тогда легенда менялась. Она играла роль Светланы Дружининой — режиссера бешено популярного в то время сериала о приключениях гардемаринов, а Асратян становился ее ассистентом. Иногда компанию им составляла Татьяна, которую представляли как одну из уже отобранных актрис.

Дальше девочек заманивали на квартиру Марины, где та начинала готовить камеру и реквизит для «проб», в то время как Асратян варил кофе, куда и подмешивал свой «коктейль». Некоторые удивлялись необычно горькому вкусу напитка, в то время считалось, что настоящий кофе из зерен должен быть максимально крепким и горчить. «Бразильский!» — с гордостью подчеркивал Асратян.

Снова процитируем уголовное дело: «Для облегчения преступной деятельности Асратян использовал препараты снотворного или психотропного свойств. Об их действиях на психику человека он узнал из “Справочника лекарственных препаратов, применяемых в медицинской практике в СССР”. Эта книга, в числе других вещественных доказательств, приобщена к делу. Чаще других Асратян использовал нейролептики, транквилизаторы, седативные препараты, антидепрессанты. В зависимости от цели он применял таблетки в различных сочетаниях и дозах. Первоначально один из препаратов подмешивался в кофе, а после того, как девушкам становилось плохо, Асратян под различными предлогами заставлял принять еще таблетки, чем окончательно одурманивал потерпевших. Некоторые жертвы находились в беспомощном состоянии несколько часов, другие — три-четыре дня, в течение которых маньяк использовал их для сексуальных опытов в любой удобный для него момент».

Фантазия у «режиссера» была неистощимой, а «опыты» отличались разнообразием. Чаще всего он насиловал своих жертв самостоятельно, иногда звал Марину, а в некоторых случаях заставлял присоединиться и Татьяну. Порой он отстранялся и с удовольствием наблюдал за сценами лесбийского секса или снимал происходящее на камеру. Однажды Асратяну удалось затащить в свою «студию» сразу двух девочек-подружек. После того как он и вся его «семья» перезанимались с ними сексом в разных комбинациях, «режиссер» одну за другой вытолкал их из дома, предварительно накормив снотворным.

«Это были самые страшные дни в моей жизни. Он держал меня на привязи в своей квартире пять дней. Каждый день он насиловал меня по два-три раза, самыми извращенными способами. Заставлял есть свой кал и пить мочу, а один раз он вскрыл мою вену и заставил меня выпить стакан крови», — рассказывала на допросе другая его жертва.

Даже в те советские, чрезвычайно либеральные к содержимому аптек времена большинство необходимых Режиссеру препаратов просто так купить было невозможно. Но диагноз падчерицы позволял получать рецепты практически на любые таблетки, чем Асратян и пользовался.

«Мать с дочерью помогали создать у девушек уверенность, что мы действительно съемочная группа. Заранее договаривались: кто и что обязан делать. Дополнительно Марина и Таня должны были помогать девушкам, водить их в туалет, кормить. Под воздействием таблеток у некоторых случалось непроизвольное мочеиспускание, текли слюни. Нужно было стирать белье и вещи, убирать в квартире, следить за их состоянием», — позднее показал он на следствии.

А еще нужно было как-то решать финансовый вопрос. Камера, пленка, профессиональный свет, шампанское, периодические заказы такси и, наконец, «фирмовая» одежда для самого Асратяна, которому хотелось выглядеть настоящим представителем московской богемы, — все это стоило денег. Будучи дважды осужденным и не имея московской прописки, он, разумеется, нигде не работал. Вскоре Асратян додумался своих жертв не только насиловать, но и грабить, снимая с них платья, джинсы, туфли и украшения. Он напяливал на девушек рванье и обноски и после наступления темноты выводил их из дома. Шел дворами, гаражами и прочими окольными тропами, стараясь петлять так, чтобы жертва не могла не то что опознать дом, но даже район, в котором он находился.

Выжившая наносит последний удар

Как бы тщательно Асратян ни продумывал свою «систему безопасности», он понимал, что рано или поздно в ней появится трещина. Тем более что один пробел там уже зиял — его представления о фармакинетике ограничивались содержимым того самого справочника. Режиссер вовсе не был «добрым» маньяком, движимым одним лишь сладострастием. Он рассчитывал на то, что большинство жертв в таком состоянии попросту не выживут и окажутся в ту же ночь либо на рельсах, либо под колесами. Однако они выживали, и Асратян смутно догадывался о том, что его «коктейля» в таком деле может оказаться недостаточно. И тогда он начал убивать, постоянно меняя свой «почерк», чтобы запутать следствие.

Одну из девушек он привел в Битцевский лесопарк и там зарезал. Вторую — москвичку, чьи родители уехали на дачу — проводил до собственной квартиры, где утопил в ванне, для верности придушив полотенцем так, чтобы на шее не осталось странгуляционной борозды. Тело милиция обнаружила той же ночью благодаря соседям, которым мешал спать доносившийся из-за стены скрип заезженной пластинки, крутившейся на проигрывателе. Заодно Асратян эту квартиру как следует обчистил и вынес оттуда столько, что на эти деньги смог со своей «семьей» съездить в Париж.

Пятерых он попытался довести до передозировки, но тут его снова подвело отсутствие нужных знаний — ударная доза из 80 таблеток снотворного у троих вызвала рвотный рефлекс, а еще две ненадолго впали в кому, но все равно остались в живых. Еще одну свою жертву Асратян душил поясом от халата, но с ней он тоже промахнулся. После того как девушка перестала шевелиться и повалилась к его ногам, он бросил ее и ушел, то ли потому что не догадался проверить пульс,  то ли побоявшись оставить на теле отпечатки пальцев. А недодушенная не только выжила, но и дала весьма подробные показания. В интернете сохранилась видеозапись следственного эксперимента, на котором Асратян изображает этот эпизод, спокойно рассказывая о том, как все происходило: «Нет, сопротивляться она была не в силах, потому что раньше я давал ей таблетки. Но она обратила внимание на действия, которые я совершал…  Ее волосы я заранее убрал и заколкой закрепил, у нее была такая косичка… »

Тем временем следствие ходило своими окольными путями. Сперва сыщики решили, что и впрямь имеют дело с сошедшим с ума от денег и вседозволенности киношником. Две оперативные группы отправились на «Мосфильм»: одна искала загадочного Эдуарда Чапыгина в отделе кадров, а другая, состоявшая из молодых сотрудниц в штатском, занималась в это время ловлей на живца. Ни то ни другое значимых результатов не дало, зато стало понятно, что удостоверение режиссера было чистой воды липой. Тогда решено было накрыть сетью патрулей все наиболее посещаемые места в центре города. Милиционеры в штатском дежурили у «Детского мира», на Кузнецком, на Пушкинской и у «Петровского пассажа», а их коллеги женского пола старательно изображали озирающихся провинциалок, но Режиссер умело избегал всех расставленных на него сетей.

Но рано или поздно Асратян должен был попасться. Через полгода-год поврежденная препаратами память его жертв начинала восстанавливаться, и они снова приходили в милицию, сообщая дополнительные подробности. У одной девушки даже обнаружился художественный талант, благодаря которому она смогла не только нарисовать по памяти портрет Асратяна, но и помочь с составлением фотороботов Марины и Татьяны Агаевых. Но добила Режиссера именно та самая, которую он недодушил. На допросе она вспомнила важнейшую деталь — до того, как ее сознание еще не успело помутиться от «настоящего кофе», она посмотрела в окно и увидела там памятник — огромное бородатое мужское лицо на сверкающем диске. Такой монумент в Москве был только один — Хо Ши Мин на «Академической».

Дальнейшее было для милиции уже делом техники. Все дворы вокруг «Академической» накрыли до того плотной сетью нарядов в штатском, что не смогла бы проскочить и мышь. Вскоре одна из оперативных групп заметила вышедшего из подъезда стильно одетого мужчину с женщиной и молодой девушкой.

У дома Асратяна решили не брать. Его незаметно «довели» до сквера Большого театра, где тот, немного покрутившись, нашел и стал охмурять очередную жертву. Уговорив девушку пройти «пробы», Асратян отправился ловить такси. Стоявший рядом человек с невыразительным лицом отвернулся и что-то пробормотал в воротник. Машина подъехала, Асратян галантно усадил будущую жертву на заднее сиденье, потом сам уселся рядом, закрыв за собой дверцу. В ту же секунду таксист резко обернулся и цепкой рукой ухватил Асратяна за плечо. Дверцу с его стороны рывком распахнули, и в его бок уткнулся ствол «Макарова». «Все, Режиссер, приехали!» — раздался голос.

«Убийства интересуют? Могу рассказать», — с улыбкой произнес он уже в милицейской машине по пути на Петровку, 38. После того как серийных убийц и маньяков все же удается поймать, следствие не занимает много времени — как правило, они сами все с удовольствием рассказывают. Но Асратян руководствовался другими мотивами. Он стремился как можно скорее попасть на особый режим содержания, прекрасно представляя, что могут сделать с ним в общей камере. К слову, до ареста и первых показаний Режиссера следователи и понятия не имели, что тот не только насиловал, но еще и убивал.

На суде Валерию Асратяну вменили в общей сложности 17 эпизодов по ст. 117 УК РСФСР («изнасилование»), два эпизода по ст. 102 («умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах») в ч. «е» («с целью скрыть другое преступление или облегчить его совершение, а равно сопряженное с изнасилованием») и шесть случаев покушения на убийство. В своем последнем слове Режиссер сам попросил для себя высшей меры наказания. Не потому что у него вдруг проснулась совесть, а просто он хорошо знал, в какой ад может превратиться для него любой лагерный срок. Суд пошел ему навстречу.

Марине Агаевой дали 10 лет с учетом смягчающих обстоятельств. Явно невменяемую Татьяну решили не трогать.

Как Валерий Асратян провел последние дни, известно благодаря интервью, которое в 2019 году дал «МК» сидевший с ним в одной бутырской камере пожизненно осужденный за убийство семьи дипломата Сергей Хвастунов: «Был еще такой Асратян. Я по телевизору его видел, читал даже в газетах. Он убивал, насиловал девочек и женщин. А потом на шестом коридоре смертников в “Бутырке” оказался рядом с ним…  — вспоминал он. — Представляете? Нехороший был человек. Двуличный. Многие смертники молились. Иконы друг другу передавали…  Общались через унитаз — знаете, “телефон” такой. А Асратян даже в “Бутырке” пытался интриговать. “Вор в законе” Маис с соседнего пятого корпуса ему поддержку оказал (они могли кричать в окно друг другу). И он “голову поднял”, начал наглеть, обижать других заключенных. Я ему говорю: “Как же так? Ты днем у батюшки просишь книги Иоанна Златоуста, Иоанна Кронштадтского, а вечером говоришь: “Нужно вон с того смертника деньги получить, потому что он “петух” и скрыл это, сидел с братвой”. Я говорю: “Ты двуличный тип”. И, в общем, поругался с ним очень здорово».

Асратян, возможно, мог бы и дожить до наших дней, но ему не повезло — в 1996 году, накануне принятия моратория на смертную казнь, тюремное ведомство устроило негласную «зачистку» наиболее одиозных преступников. От маньяков избавлялись в первую очередь, игнорируя любые их просьбы о помиловании. Валерия Асратяна расстреляли в одной обойме с другим известным московским серийным убийцей — Сергеем Головкиным по кличке Фишер. Словом, «никогда не разговаривайте с незнакомцами», как и было сказано в одном популярном московском романе.

Фото: открытые источники