Психиатрическая больница. Вечерний обход. В отдельной палате лежит больная, она спит глубоким сном и не просыпается, когда ее будят. Кома, отсутствие рефлексов, поражение легких, которое в таких случаях с большой вероятностью приводит к параличу дыхания — все симптомы тяжелого отравления барбитуратами. Два дня спустя, 21 ноября 1938 года в 19.55, ее сердце перестало биться. Врачи констатировали: «Смерть наступила в результате отравления люминалом».

Она была похоронена на Донском кладбище под фамилией ее первого мужа. Последний муж на похоронах не присутствовал, он оказался здесь лишь 16 месяцев спустя, когда его тело было сброшено в общую яму, куда бросали трупы расстрелянных. Теперь на этом месте — официально оно называется «Общая могила №1» — создан стихийный мемориал. Но мало кто обращает внимание на стоящую неподалеку черную гранитную стелу с именем некой Евгении Соломоновны Хаютиной, скончавшейся в возрасте 34 лет.

Лазарь Хаютин был рабочим, за которого уроженка Гомеля Женя Фейгенберг выскочила замуж, когда ей было лишь семнадцать. С ним она уехала в Одессу, где работала машинисткой, «пишбарышней», как говорили тогда, в первые послереволюционные годы. Евгения Хаютина была не то чтобы очень хороша, но обольстительна: рыжие волосы, зеленые глаза, стройная фигура, легкий характер. Мужчины окружали ее всегда — оставалось только выбирать. Лазарь Хаютин вскоре был отставлен — его сменил журналист, разведчик и дипломат Алексей Гладун. Вместе с молодой женой он уезжает на ответственную работу за границу, где хорошенькая женщина наслаждается жизнью и заводит короткие, необременительные романы. Писатель Исаак Бабель рассказывал потом своим лубянским следователям:

«Гладун работала машинисткой в торгпредстве СССР в Германии. В первый же день приезда я зашел в торгпредство, где встретил Ионова, знакомого мне еще по Москве. Ионов пригласил меня вечером зайти к нему на квартиру. Там я познакомился с Гладун, которая, как я помню, встретила меня словами: “Вы меня не знаете, но вас я хорошо знаю. Видела вас как-то раз на встрече Нового года в московском ресторане”. Вечеринка у Ионова сопровождалась изрядной выпивкой, после которой я пригласил Гладун покататься по городу в такси. Гладун охотно согласилась. В машине я убедил ее зайти ко мне в гостиницу. В этих меблированных комнатах произошло мое сближение с Гладун, после чего я продолжал с ней интимную связь вплоть до дня своего отъезда из Берлина».

Брак с высокопоставленным дипломатом Алексеем Гладуном для многих женщин был бы пределом мечтаний. Но Женя своей легкой походкой быстро взбегает еще выше по социальной лестнице. Очередным ее возлюбленным, а потом и мужем становится Николай Иванович Ежов — осенью 1929 года она познакомилась с ним в правительственном санатории в Сочи. Он пока еще не тот зловещий «карлик-убийца», обогативший русскую историю термином «кровавая ежовщина». Тогда он занимал относительно безобидный пост наркома (то есть министра) земледелия. Это был человек действительно очень маленького роста — 151 сантиметр, с кривыми ногами, некрасивым лицом, но с приятным голосом. Он являлся представителем новой, сталинской элиты, сменившей окружавших Ленина интеллектуалов. Происходил из рабочих, образование — три класса начальной школы. За что-то был судим и приговорен к условному сроку. Многие отмечали его услужливый характер и чрезвычайную добросовестность — как работник он был хорош на любом месте, куда его ни поставь. За эти качества Сталин ценил наркома Ежова и добродушно называл его Ежевичкой.

Как многие люди, выбившиеся из самых низов, Николай Иванович уважал роскошь и на своей огромной правительственной даче в поселке Мещерино на берегу Пахры развел павлинов. У пары не было детей, и тогда они удочерили девочку Наташу. Но Женю не устраивала жизнь домохозяйки и «кремлевской жены». Она становится ответственным редактором, фактически руководителем журнала «СССР на стройке». Этот яркий иллюстрированный  журнал считается предшественником американского Life, он выходил на пяти языках и предназначался для иностранцев. Среди его подписчиков были Бернард Шоу, Ромен Роллан, Герберт Уэллс и прочие западные левые интеллектуалы. Своему третьему мужу Евгения подарила не больше верности, чем предыдущим двум, тем более что теперь ее окружало так много ярких и привлекательных мужчин. Среди ее любовников называют помимо Исаака Бабеля Михаила Кольцова, журналиста Семена Урицкого и знаменитого полярного исследователя Отто Шмидта (его сын, профессор Сигурд Оттович Шмидт, в интервью, данном ровно через 70 лет, вспоминал, как хороша была Евгения в своем длинном черном платье, напоминавшая рубенсовскую Елену Фоурмен).

Дома она создает что-то вроде светского салона, как ни дико звучит это слово в реалиях середины 1930-х годов. Центром компании является, конечно, она, а не ее унылый муж. У него к тому же появляется слишком много работы. В сентябре 1936 года Николай Ежов стал наркомом внутренних дел СССР, сменив на этом посту Генриха Ягоду.

Фактический создатель ГУЛАГа, Ягода совсем недавно провел процесс против Каменева и Зиновьева, которые были приговорены к расстрелу. Он сделал свое дело, теперь он может уходить туда же, куда ушли они. Сталин производил ротацию своих палачей. Именно Николай Ежов начал грандиозный массовый террор, в результате которого были репрессированы полтора миллиона человек, из них почти 700 тысяч — расстреляны.

Чудовищная работа, за которую он взялся и с успехом выполнил, окончательно добила и без того не слишком здоровую психику этого нервозного, легковозбудимого, с большими комплексами человека. Он начал страшно пить — это отмечали все. Среди воспоминаний о наркоме много, например, такого сорта: «В эту ночь Ежов напился, что называется, “до чертиков”. Я это говорю потому, что, сидя со мной в столовой, он самым серьезным образом уверял меня, что видит на столе и на стенах комнаты — чертей». Вот показания еще одной свидетельницы: «Посещая дом Ежова, я видела с его стороны факты бытового разложения, он был в полном смысле слова алкоголиком, пил он много в период своей работы в НКВД, причем проявлял факты половой распущенности».

Здесь Ежов в полной мере следовал славным традициям своего ведомства (когда арестовывали Ягоду, среди предметов, обнаруженных при обыске, значились резиновый половой член, 11 порнографических фильмов и почти 4 тысячи порнографических открыток). Что до Ежова — он бросался буквально на всех женщин, которые оказывались рядом: среди них были машинистки, секретарши, жены его подчиненных, дочери арестованных «врагов народа». Ближайшая подруга Жени Зинаида Кориман впоследствии давала показания о том, как нарком привез ее на свою квартиру в Кремль и потащил в постель: «Хотя меня дома ждал муж, я решила, что ничего не потеряю, если уступлю Ежову, тем более что знала, что Евгения тоже путается со многими мужчинами». Несчастный комендант той самой дачи на Пахре жаловался: «Когда он пьяный возвращается, то я обязан свою жену поставлять Ежову на ночь».

«Бытовое разложение и половую распущенность» Николай Иванович проявлял и по отношению к мужчинам (здесь он сильно рисковал — по закону от 1934 года мужеложество в Советском Союзе считалось уголовным преступлением). Среди его любовников, например, был Филипп Голощекин, один из организаторов расстрела царской семьи в Екатеринбурге. Для партийных товарищей, комиссаров Красной армии и просто сознательных пролетариев оказывалось большой неожиданностью, когда общение с железным наркомом заканчивалось насильственным приглашением к «самым извращенным формам разврата».

Жаловаться никому не приходило в голову — Ежов по своему значению практически второй человек после Сталина. В его честь называют города, проспекты и пароходы. Его имя получает киевский стадион «Динамо». Художник Борис Ефимов, родной брат Михаила Кольцова, рисует знаменитую карикатуру «Стальные Ежовы рукавицы», где нарком внутренних дел сжимает многоголовую гидру с лицами Зиновьева, Троцкого и прочих врагов. С его портретами выходят на праздничные демонстрации. О нем слагают стихи. Казахский народный поэт Джамбул Джабаев пишет оду «Нарком Ежов», где есть такие строки:

В сверкании молний ты стал нам знаком,
Ежов, зоркоглазый и умный нарком.
Раскрыта змеиная вражья порода
Глазами Ежова — глазами народа.

По воспоминаниям очевидцев, Ежов в это время выглядит чудовищно — безумный взгляд, темно-желтый цвет лица, набухшие жилы на маленьких тонких руках. Он жаловался на металлический привкус во рту, у него крошились зубы, и из десен появлялась кровь. Глубокой ночью после очередной попойки он требовал, чтобы водитель вез его в Лефортовскую тюрьму, где нарком лично избивал заключенных и расстреливал, причем иногда — женщин. Он появлялся на заседаниях Центрального Комитета партии в гимнастерке со свежими пятнами крови и на вопросы отвечал: «Такими пятнами можно гордиться. Это кровь врагов революции». В дружеских компаниях ему нравилось рассказывать про расстрелы, про то, как себя ведут перед смертью приговоренные, он явно возбуждался от этой темы. Собравшимся на его даче гостям он демонстрировал пули, завернутые в бумажки, с именами «врагов народа», убитых этими пулями. Собутыльники слушали без энтузиазма, понимая, что собранную наркомом коллекцию скоро могут пополнить экспонаты, извлеченные из их собственных черепов. То была эпоха какого-то абсолютного, чистого, беспримесного зла, и кажется, что сам сатана в тот момент писал историю России кончиком своего хвоста.

Как его прелестная, милая и очень неглупая жена относилась к происходившему вокруг, к тому, что исчезали ее друзья и любовники? Старалась об этом не думать? Верила, что так и надо? В книге Никиты Петрова и Марка Янсена «Сталинский питомец — Николай Ежов» есть рассказ о том, как после какой-то вечеринки, пьяная и веселая, она потребовала, чтобы ее везли в Лефортовскую тюрьму, и ее с трудом смогли отговорить от этой экскурсии. «Евгении Ежовой тюрьма, вероятно, представлялась местом, овеянным мрачной романтикой. Или даже чем-то опереточно-изысканным, как в “Летучей мыши”, где ведомые великосветской интригой благородные люди коротают карнавальное время. Ей хотелось острых ощущений»

Между тем в августе 1938 года заместителем Ежова назначен Лаврентий Берия, который быстро и с явного согласия Сталина приводит в ведомство своих людей. Ежов понимает, что проигрывает в кремлевской борьбе за существование, и скоро Берия сядет в его окровавленное кресло, как сам он когда-то сел в кресло Ягоды. Но атаковать наркома вот так в лоб пока еще слишком опасно, поэтому Берия находит уязвимое место — жену Ежова, которая окружала себя «политически сомнительными людьми богемного типа». Сталин к тому времени уже решил, что Ежевичка созрел и перезрел, пора его раздавить. Он тут же охотно включается в игру и в начале лета 1938 года предлагает наркому развестись с супругой.

Ежов прекрасно видит, какую ловушку ему готовят. Согласиться с этим любезным предложением — значит, фактически признать, что жена виновна, что он, нарком Ежов, не разглядел врага в собственной постели. Он уверяет, что Евгению оклеветали, что она преданный партии товарищ. Ну а сама товарищ Ежова ищет утешения привычным для себя способом. В Москву из своей донской станицы приезжает Михаил Шолохов. Забыв о всякой осторожности, она начинает приходить к нему в его номер в гостинице «Националь». О дальнейшем во всех подробностях известно из доклада начальника 1-го отделения 2-го специального отдела НКВД лейтенанта госбезопасности Кузьмина. «Так как было приказание в свободное от работы время включаться самостоятельно в номера гостиницы и при наличии интересного разговора принимать необходимые меры, стенографистка Королева включилась в номер Шолохова и, узнавши его по голосу, сообщила мне, нужно ли контролировать. Я сейчас же об этом доложил Алехину (Начальнику Первого отдела Оперативной техники НКВД), который и распорядился продолжать контроль. Оценив инициативу Королевой, он распорядился премировать ее, о чем был составлен проект приказа. На второй день заступила на дежурство стенографистка Юревич, застенографировав пребывание жены тов. Ежова у Шолохова. Контроль за номером Шолохова продолжался еще свыше десяти дней, вплоть до его отъезда, и во время контроля была зафиксирована интимная связь Шолохова с женой тов. Ежова». Были записаны даже их диалоги: «Тяжелая у нас с тобой любовь, Евгения! — А что же делать, Мишенька?»

Зинаида Гликина, близкая подруга Жени, потом вспоминала, как они сидели на даче, вдруг ввалился пьяный Ежов, который сразу спросил у жены: «Ты с Шолоховым жила?» и бросил ей в лицо документ с отчетом о прослушке. Гликина решила тихо удалиться, но нарком с криком: «Не уходите, и вы почитайте!» швырнул ей эти бумаги, указывая на самые выразительные места. Потом он набросился на жену и стал ее избивать.

После этого Евгения уезжает в крымский санаторий. У нее бессонница, панические атаки, она знает, что оба ее предыдущих мужа арестованы, скоро должен настать и ее черед. Она пишет Ежову: «Колюшенька…  всегда молилась на тебя за твою скромность, преданность партии и тов. Сталину. Если бы можно было хоть пять минут поговорить с этим дорогим мне до глубины души человеком. Я видела, как чутко он заботился о тебе, я слышала, как нежно он говорил о женщинах. Он поймет меня, я уверена».

Хуже другое — такие же полные самооправданий письма она собирается писать самому Сталину. Ежову была не нужна ситуация, когда безумная женщина мечется где-то там в Крыму, постепенно теряя над собой контроль. Он быстро возвращает ее на дачу, где та живет практически в полной изоляции, то ли добровольной, то ли вынужденной, и в состоянии тяжелой депрессии бродит там среди обслуги, стукачей и павлинов. Она ни с кем не хочет общаться, лишь слушает патефон, бесконечно меняя пластинки. В конце концов 29 октября 1938 года ее навсегда оттуда увозят.

В 1898 году известный психиатр Александр Коровин построил возле села Всехсвятского лечебницу для богатых клиентов, страдающих алкоголизмом. В советское время на ее месте был открыт санаторий имени Воровского для больных с тяжелыми формами психоневрозов. Можно сделать предположение, что эта престижная, известная на всю Москву загородная лечебница стала прототипом (или одним из прототипов) клиники профессора Стравинского в «Мастере и Маргарите». Географически многое на это указывает — Ивана Бездомного везли «в психическую» из центра через Тверскую Заставу в направлении области. Правда, тогда это было ближнее Подмосковье, а сейчас давно уже Москва. Но внутри, вероятно, было примерно то же, что описано в книге: «Коридор, освещенный синими ночными лампами…  Здесь стояли шкафы и стеклянные шкафики с блестящими никелированными инструментами. Были кресла необыкновенно сложного устройства, какие-то пузатые лампы с сияющими колпаками, множество склянок, и газовые горелки, и электрические провода, и совершенно никому не известные приборы». Это длинное двухэтажное здание сохранилось и сейчас, оно находится по адресу Ленинградское шоссе, 10, в небольшом парке за кинотеатром «Варшава». Здесь Евгения и оказалась с диагнозом «астено-депрессивное состояние».

Отправив жену в лечебницу, Ежов тут же стал жить с одним из своих любовников Иваном Дементьевым, помощником начальника охраны ленинградской фабрики «Светоч». Он пребывал во взвинченном, истерическом настроении, постоянно пил. Его племянник Анатолий Бабулин вспоминал: «В первых числах ноября Ежов неожиданно, около 2-х часов ночи, вызвал меня к себе на квартиру в Кремль. У Ежова я застал Дагина (одно из первых лиц НКВД), и, когда я вошел, они прервали разговор, и Дагин немедленно ушел. Тут я заметил, что Ежов сильно расстроен».

Возможно, в ту ночь он узнал, что арестованы ближайшие подруги Евгении, те самые Зинаида Кориман и Зинаида Гликина (обеих впоследствии расстреляют). Подобрались к ним, значит, скоро подберутся и к ней самой. Между тем Евгения из больницы отправляет письмо лично Сталину: «Меня лечат профессора, но какой толк из этого, если меня сжигает мысль о Вашем недоверии ко мне. Клянусь Вам моей старухой матерью, которую я люблю, Наташей, всем самым дорогим мне и близким, что я до последних двух лет ни с одним врагом народа, которых я встречала, никогда ни одного слова о политике не произносила…  В личной жизни были ошибки, о которых я могла бы Вам рассказать, и все из-за ревности. Но это уж личное».

На это послание не последовало никакого ответа — плохой знак. Ежову надо было быстро избавиться от жены, отцепиться от нее как от груза, который тянет на дно. Простой развод тут не годился. Мало ли какие показания она потом даст в случае ареста. Ее смерть сразу решит множество проблем. Год спустя в Сухановской тюрьме Ежов будет давать показания:

«… Она пала духом и неоднократно проявляла намерения покончить самоубийством. Я ее устроил в психиатрический санаторий и прикрепил к ней, по ее просьбе, Зинаиду Гликину и врача ВИЭМа Екатерину Гольц. Вскоре Зинаида Орджоникидзе, навещавшая мою жену, принесла мне письмо, в котором Ежова сообщала, что твердо решила принять все меры к тому, чтобы покончить с собой, и просила меня прислать ей снотворное средство.

Вопрос: Вы исполнили просьбу Ежовой?

Ответ: Через Дементьева, упомянутого мною в настоящем протоколе, я послал ей фрукты, статуэтку гнома и в большом количестве люминал, которые Дементьев вручил лично Е. С. Ежовой, в свою очередь получив от нее записку ко мне…  в которой она прощалась со мной. Когда я получил это письмо, Ежова была уже мертва, отравившись присланным мною в большом количестве люминалом».

Эти показания вроде бы все объясняют. Но надо помнить, что Ежов давал их в тюрьме и что раньше он тем же следователям так же подробно рассказывал какие-то безумные вещи о том, как работал на пять или шесть иностранных разведок и планировал перебить всех вождей страны прямо на Красной площади. Иван Дементьев, одновременно с ним арестованный, вспоминал, что Ежов сказал про свою жену: «Она плохо спит. Я ей пошлю средство, чтоб она покрепче уснула и больше не просыпалась». Согласно показаниям того же Дементьева, 8 ноября Ежов действительно отправил его навестить Евгению и передать ей ту самую статуэтку. Это был условный знак, что она должна отравиться. Получив его, она «долго плакала и ее так и не удалось успокоить».

Но между посылкой яда и тем днем, когда Ежову нашли без сознания, прошло 11 дней. Действительно ли Ежов нашел силы ждать так долго? Или он решил ускорить процесс? Что именно произошло в больничной палате 19 ноября? Смертельную дозу люминала могли и насильственно вколоть (с помощью именно таких инъекций убивали заключенных в нацистской Германии). Известно, что многие в НКВД были уверены, что Ежов именно убил свою жену.

Его племянник Бабулин показывал, что, когда он спросил Ежова, чем объясняется самоубийство Евгении Соломоновны, тот ответил: «Женя хорошо сделала, что отравилась, а то бы ей хуже было». В книге Никиты Петрова и Марка Янсена приводится похожая фраза, которая звучит более двусмысленно. Одному из своих ближайших знакомых и собутыльников Владимиру Константинову нарком сказал: «Мне, думаешь, легко было расставаться с Женькой! Хорошая она была баба, а вот пришлось принести ее в жертву, потому что себя надо спасать».

В те промозглые ноябрьские дни Ежов часто принимал горячую ванну, в одном нижнем белье становился у открытого окна, а потом с досадой говорил: «Вот других болезнь берет, а со мной ничего не делается». Возможно, они вдвоем, и муж, и жена, заранее приняли решение о двойном самоубийстве. Но у трусливого и неврастеничного Ежова не хватило сил застрелиться или хотя бы принять яд, поэтому он пытался получить воспаление легких, которое в ту эпоху, до появления антибиотиков, часто приводило к смерти.

Смерть Евгении никак его не спасла. Ежова сняли с поста наркома внутренних дел, немногие оставшиеся ему месяцы на свободе он провел в состоянии полной деградации. Вот свидетельство его племянника: «Я приехал к Ежову около двух часов ночи. Он был сильно пьян. Я спросил его, чего он так напился. Ежов ответил мне, что захотел выпить и выпил. Перед ним стояло выпитых восемь бутылок пива. Больше Ежов не разговаривал со мной, а бросил в меня рыбой, потом облил пивом и начал всячески ругать».

10 апреля 1939 года Ежов был арестован, 4 февраля 1940 года приговор был приведен в исполнение. Перед смертью он попросил позаботиться о его приемной дочери и сказал: «Передайте Сталину, что умирать я буду с его именем на устах!»

Полвека спустя, когда реабилитировали жертв сталинских репрессий, его приемная дочь, та самая Наташа, подала просьбу о реабилитации своего приемного отца. Военная коллегия Верховного суда РФ отказала ей на том основании, что Ежов хотя и не был английским и японским шпионом, но действительно «организовал ряд убийств неугодных ему лиц, в том числе своей жены Ежовой Е. С». Неясно, что тут имеется в виду — именно убийство или же доведение до самоубийства.

Девочка Наташа, которую когда-то удочерили Ежовы, прожила очень долгую и очень трудную жизнь. Совсем недавно, в 2016 году, умерла эта женщина, для которой страшный нарком Ежов и его супруга были прежде всего любящими мамой и папой.

Фото: открытые источники