Пишу дочке: «Ты где?» Отвечает: «Гуляю». Какое, думаю, на фиг «гуляю»? Уже девять вечера, уже сгущается мрак, уже надо быть дома. Пишу снова: «Может, хватит? Поздно!» Ася ничего не отвечает. Я нервничаю и продолжаю набирать в мессенджере.
Моя крошка, моя маленькая девочка в огромном и страшном городе, где кругом маньяки и пьяные морды. Где можно провалиться в люк или споткнуться на неровной плитке. Дочь не отвечает. Я топчусь по старому ковру, я ни о чем не могу больше думать. У меня начинается тахикардия. Я уже представляю самые ужасные сюжеты. Где она, где моя крошка?
Между тем крошке Асе уже девятнадцатый год. Деловая и самоуверенная девица. Которую бесят мои ежеминутные вопли в мессенджере. Но я ничего с собой не могу поделать, я отец-психопат, отец-нервотреп, отец-страхоман.
Моему сыну вообще 23 года. Конечно, ему достается чуть меньше отцовских воплей, но когда он вдруг отправляется ночью тусить с друзьями, я выдерживаю огромные паузы, минут пятнадцать, и тоже пишу в телеграме: «Ну где вы?» Он отвечает: «Ты будешь всю ночь мне писать?»
Блин, у меня чертовски терпеливые дети. А я безумный старикашка. Но эти родительские фобии неизбежны. Что я пытаюсь детям объяснить. Они иронично кивают: «Ну да, ну да». И в ответ на мои вопли шлют мемасики в виде милых котиков.
Как назло, Господь одарил меня буйной фантазией. Это как в сказке братьев Гримм про умную Эльзу. Которая увидела в подвале на стене кирку и тут же представила, как эта кирка обязательно свалится на голову ее будущему ребенку. Вот эта кирка всегда у меня висит в ментальном подвале. Эльза — это я. Как Флобер был госпожой Бовари.
Но я не один такой психопат. Я общаюсь с другими родителями. Все такие же эльзы. У всех буйная фантазия. Все достают своих крошек, нервно тыча пальцами в смартфон вечерами.
И все-таки мы правы, урбанистические эльзы. Город действительно слишком опасен. И по сравнению с временами моего детства и юности он стал гораздо опаснее. Я гулял допоздна, и мама ругалась только, если я приходил уж слишком поздно. (И, слава богу, мама не знала, по каким крышам мы лазили, в какие подвалы забирались.) Теперь я почти не вижу детей 6–8 лет, которые бы гуляли сами по себе. Где-то рядом обязательно мама, бабушка, няня. В нашем детстве считалось позорным, если в 8 лет тебя мама забирает из школы. Да, мы получали по морде от пацанов из соседнего района, да, хулиганы отбирали у нас мелочь, но это неизбежный и даже нужный опыт. Опыт, который досаден, но не опасен. А сейчас я вижу детей лет двенадцати, которых в школу ведут родители, а забирает соседка или бабушка. И это стало нормальным. Если в школу надо на автобусе или метро, то некоторых возят чуть ли не до выпускного класса.
Только фигня в том, что детям нужна свобода. Обязательно нужна. Иначе беда, конфликты, отторжение. Мы, безумные мамы-папы, хотели бы спрятаться у них в карманах джинсов и контролировать любой шаг. Выглядывая иногда: «Не ругайся матом! Туда не ходи! Быстрее домой!» Но так нельзя.
Однажды моя Ася отправилась с подружками на концерт, ей тогда было шестнадцать. Не поздний концерт. Но в клуб. Ужас-ужас-ужас. И ее мама попросила меня Асю встретить у клуба.
Я приехал заранее, жду. Пишу Асе: «Я тут». Выходит Ася, злая как черт: «Пап, ну зачем?» И всю дорогу со мной не разговаривала. Я чувствовал себя идиотом. Я не должен был ее караулить. Это ошибка. После концерта моя рок-н-ролльщица явно собиралась еще гулять-веселиться, а тут — здрасьте, прибыл конвой.
Да, конфликт между свободой и опекой неразрешим. Наши дети будут шляться допоздна, а наши фобии никуда не исчезнут. Они будут только возрастать по мере того, как мы стареем и глупеем.
Выход? Пожалуй, только один — договориться. Пусть тусят, зажигают, прыгают через речку. Они все равно обманут, если им хочется. Скажут, что будут у друзей, а сами — ой, лучше не представлять… Но — всегда быть на связи. Не трезвонить им ежеминутно, не строчить в мессенджере, но знать: они в любой момент ответят.
Хотя, с другой стороны, вдруг они полезут в подвал? А там нет связи. Но на стене висит та самая кирка, уже накренилась. Блин, где валидол?