«Зовите меня Измаил», — первое, что он говорил, когда к нему обращались. И последнее. Судя по всему, он вообще мало разговаривал, его голос звучал, как если бы кто-то двигал ржавую телегу — скрипуче и тяжело. Зато он все время читал: сидя на автобусной остановке или на земле возле мусорных баков, откуда он только что вырыл свой обед, прислонившись к стене дома в подворотне или на вентиляционном люке, где он грелся в прохладную погоду.
«Измаил» почти не поднимал глаз от книги, только изредка провожал прохожих добрым растерянным взглядом, как будто не понимал, зачем тут оказался, и снова возвращался туда, где чувствовал себя на своем месте — в печатный текст. Я видела у него в руках любовные романы в мягких обложках, школьные учебники, тома из собраний сочинений классиков. Выражение «читать запоем» при взгляде на него переставало быть абстракцией. Маленький, с седыми кудрявыми волосами и бородкой-лопаткой, он был похож на сказочного гнома, только очень вонючего. Он тоже назывался словом из четырех букв, только не гном, а бомж. В июне к его грязной одежде прилипал тополиный пух, и он сидел, как будто наряженный в белую пушистую шубку. Однажды с ним случилось то же, что рано или поздно происходит со всеми его соплеменниками. Он просто исчез, и в какой-то момент я поймала себя на мысли, что уже несколько месяцев не вижу его. Стало грустно и неловко от соприкосновения с чье-то чужой трагической историей.
По статистике, 13% бездомных получили высшее образование. Отдельно по Москве подсчеты не велись, но можно предположить, что в столице процент «интеллигентных бомжей» выше. В среднем их век с момента попадания на улицу до смерти составляет семь лет. Иногда они пропадают и возвращаются. Так случилось с другим бомжем, «Янковским», он был очень похож на известного актера, но только с оговоркой, что тот бы беспробудно пил лет двадцать. Пропав на несколько месяцев, он вернулся, чуть посвежевший, нарядный, в бежевом тренче, красном свитере и вельветовых брюках. Правда, уже через несколько дней все это покрылось слоем грязи. На новых вещах грязь смотрелась неестественно, будто постарался костюмер на съемках. Прошла еще пара недель, и его вид ничем не отличался от того, как выглядят его бездомные приятели. Но даже так он привлекал женское внимание, по крайней мере я несколько раз становилась свидетельницей того, как случайные женщины в очереди в «Перекрестке» вдруг покупали ему спиртное и еду. Он благодарил мягким баритоном, который обычно «ставят» в театральных вузах, его благодетельницы смотрели на него смущенно и кокетливо. Не удивлюсь, если кто-то приводил его домой. Женщины у нас до сих пор бывают неприхотливы. Не старый мужчина, руки-ноги на месте, еще и на Янковского похож. Если отмыть.
Иногда он становился приставучим, волочился за прохожими, рассказывал про дочку, которая раньше прыгала к нему на руки, а теперь только ругает, если видит, цитировал Ильфа и Петрова. Однажды в заброшенном доме случился пожар, ходили слухи, что сгорели двое бездомных, и «Янковского» больше никто не видел.
Среднестатистическому российскому бездомному 45 лет, но работники социальной сферы говорят, что в последние годы бомжи «молодеют». Самая частая причина бездомности (36%) — семейные конфликты.
Редко, почти никогда, все заканчивается хорошо.
— Я ночлежки не люблю, потому что там нет свободы слова и сплошной реакционизм, — говорил «Фотограф». Он действительно был когда-то фотокорреспондентом. Из семьи научной интеллигенции, но по стопам родителей не пошел, зато жена — доцент. Когда он начал пить так, что перестал попадать пальцем на кнопку затвора даже с утра, родственники переписали завещание и оставили две семейные квартиры не сыну, а его жене. Не сложно догадаться, что после их смерти «Фотограф» оказался в каморке в Подмосковье. Куда переехала его бывшая жена с новым мужем-профессором — никто не знает.
В теплое время года «Фотограф» перебирался из Подмосковья в родное Беляево, спал в яблоневом саду, болтал с бывшими соседями и одноклассниками. Говорил, что район свой любит особенно за то, что отсюда родом Пригов. Наверное, его спасло то, что рядом осталось такое количество друзей и знакомых. Одно дело — абстрактный бомж, другое — твой одноклассник, соседский мальчик, который рос на твоих глазах. «Фотографа» забрали из яблоневого сада, отмыли, подлечили и определили в психоневрологический интернат. Одноклассники скинулись ему на смартфон, и он даже завел инстаграм. Кажется, доволен.
В «ВКонтакте» есть паблик, который называется «Бомж или художник?», там вешают фотографии разных людей, и аудитория должна отгадать, кто это: представитель творческой профессии или бездомный. Дать правильный ответ можно, только «ткнув пальцем в небо», никаких других отличительных признаков нет. Фотографии, конечно, подобраны так специально. Если «интеллигентный бомж» долго не посещает ночлежек, не обновляет гардероб из обносков, то от художника он начинает отличаться как минимум по запаху. Но главное, что присутствует в нем всегда — это прошлое, которое он тащит с собой как грязную котомку. Прошлое, которое он иногда показывает, и ты вдруг понимаешь, что этот человек мог бы быть одного с тобой круга, из общей тусовки, но он как будто отражается теперь в кривом зеркале. Невольно думаешь, что вот так же в рваной куртке у чужого подъезда мог сидеть когда-то художник Анатолий Зверев. И бомж, и художник одновременно. Так тоже бывает.