В прошлом году умер автор терапевтического метода «системные расстановки» Берт Хеллингер. Психотерапевт, богослов и философ, он объединил научный психологический подход и эзотерические практики, чтобы помочь человечеству избавиться от тех проблем, с которыми не справлялась официальная психотерапия.

Согласно Хеллингеру, мы все взаимосвязаны и находимся в резонансе, каждый индивид включен в родовое поле семьи и предков, которое активно влияет на него, и часто это воздействие переживается нами как ограничение. Если убрать этот резонанс, то можно решить многие конкретные проблемы, от здоровья до семейных неурядиц и финансов.

Елена Веселаго, занимающаяся системными расстановками и знавшая Хеллингера, рассказала «Москвич Mag», что Москва в отличие от Петербурга — город больших полевых разрывов, объяснила, как связаны горе бабушки по погибшему на войне мужу и личная драма ее правнучки, живущей в ХХI веке, и почему по Чистым прудам сейчас ходить очень тяжело.

Что такое системные расстановки, которые придумал Хеллингер, католический монах и миссионер, много лет проживший в Африке среди зулусов?

Расстановки — метод терапевтической помощи, который имеет дело с теми же проблемами, что и психотерапия, а также с множеством других человеческих запросов. Понятие расстановок психотерапевт Берт Хеллингер ввел в оборот в 1990-х, он же позднее стал описывать человеческие чувства и отношения между людьми как реакцию на движения поля. Если говорить о поле семьи, то мы можем испытывать чувства, принадлежащие как живым (мамам, папам, бабушкам), так и уже умершим предкам, они могут вступать в резонанс с настоящим человека, создав переплетение, мешающее ему жить своей жизнью.

Вот приходит на расстановку женщина и говорит, что хочет замуж, но ничего не получается. Она регулярно знакомится в тиндере, каждую пятницу ходит на свидания, но мужики «козлы» какие-то попадаются: не платят за кофе, сразу зовут в постель. Детали мне не нужны, да и то, что именно она говорит, тоже. Важно ощутить, как она звучит. А звучит она так: «Все мужики глупые и неподходящие». Теперь задача расстановщика — выделить, где эти чувства, что мужчины «козлы и тупицы», возникли из ее собственного прошлого опыта, а где причина — переплетение с прошлым других людей, прежде всего ее матери. Метод системных расстановок чаще всего имеет дело с двумя резонансами (хотя их может быть и больше). Первый — собственная травма клиента, чаще всего детская, второй — переплетение, чужие чувства, чаще всего члена семьи, который не смог справиться со своей болью и горем. Эти эмоции остались в поле семьи, а потом переплелись с сознанием потомка, согласившегося «надеть» чужое горе и боль на себя. Наша задача — избавить клиента от груза прошлого.

И если с личной травмой довольно успешно работает классическая психотерапия, то с резонансами прошлого не работает почти ничто. Собственно, работа с резонансами других людей и было то новое, что привнес Хеллингер.

Как это все происходит?

Кроме расстановщика и клиента в процессе обычно участвуют люди, их называют «заместители», и их может быть довольно много. Для расстановки нужна группа, хорошо бы от десяти человек и до бесконечности. Хеллингер работал с сотнями людей одновременно. Задача заместителя — встать на место кого-то, например клиентки, или ее мамы, или идеального мужчины, и настроиться на поле клиентки. Через некоторое время и расстановщик, и заместители начинают ощущать чувства своих прототипов и могут даже примерно их описать. Вот собственная травма клиентки — она младенец в больнице с воспалением легких, мамы рядом нет, ей плохо и страшно. Один заместитель испытывает чувства клиентки, а другой воспринимает — то, как она смотрит на мир мужчин. Время от времени заместители начинают двигаться и меняют конфигурацию, подключаясь к чувствам новых персонажей. Вместо клиентки может оказаться ее мама, а вместо мужчины мечты — папа. Мама изводится от тревоги за дочку в больнице, а папа говорит: «Все образуется», — и только пьет побольше в эти дни. Но процесс может пойти еще глубже. Появится, например, прабабушка, которая потеряла мужа на войне и всю жизнь горевала-убивалась по нему и сердилась на мужчин. Это происходит само собой, как в фильмах, когда показывают события 50-летней давности.

Цель расстановщика — разомкнуть переплетение. Убрать то чужое, что клиентка взяла на себя, отъединить чувства девочки от чувств прабабушки.

Тут важно понимать: у расстановщика и заместителей знания о событиях нет, есть ощущения. События потом «разгадает» сам клиент, расстановщик должен его корректно о них спросить. Почему посторонние люди могут воспринимать чувства тех, кого нет рядом и даже в живых, тех, о ком они раньше не слышали, необъяснимо, но именно это и происходит в процессе расстановки. Конечно, клиентке задаются вопросы, проводится атрибуция, чтобы уточнить, правильно ли прочитали поле. Но по большому счету это не обязательно, женщину времен войны ни с чем перепутать нельзя, из поля идет другой запах, другая волна.

И что потом, ну запахло прабабушкой, ну выяснили вы, что ее муж погиб на войне и она горевала?

Цель расстановщика — разомкнуть переплетение. Убрать то чужое, что клиентка взяла на себя, отъединить чувства девочки от чувств прабабушки.

Это можно сделать словами любви и благодарности: вместо «Дорогая бабушка, я тоже буду несчастна с мужчинами, как и ты, потому что люблю тебя» сказать: «Дорогая бабушка, я остаюсь любимой и любящей правнучкой, даже если у меня будет хороший муж».

Где доказательства, что участники процесса действительно испытывают те же чувства, которые испытывал умерший, и это не проявления особенностей лабильной психики самого расстановщика?

Как проверить, что началась гроза? Попав в грозу, как понимаете что это? Если в процессе расстановки я воспринимаю печаль и ощущаю энергию, которая выглядит и пахнет, как бабушка, скорее всего это она и есть. Это не ясновидение, это чтение поля. Чаще всего информация, полученная из поля, находит свое подтверждение фактами, иногда даже по прошествии нескольких лет, когда открываются скелеты в семейном шкафу. Но и в том случае, когда клиент ничего не знает о судьбах предков, с которыми находится в резонансе, это не мешает их расторжению.

Конечно, я готова к тому, что ошибаюсь. Например, болезненные ощущения внизу живота, которые испытывает заместитель, могут быть абортом, который сделала мама клиентки, а могут быть чувствами ее тети, которая потеряла желанного ребенка, или чем-то еще. Наша задача — их разомкнуть, чтобы клиенту стало легче. Как преподаватель я обучила сотни людей и знаю, что в профессии остаются самые ясные разумом и крепкие духом люди.

Как понять, что расстановка удалась? Клиентка, которая знакомилась в тиндере, выйдет замуж?

Совсем не обязательно. Но она имеет много шансов начать жить свою жизнь. Может, замуж выйдет и детей нарожает, а может, в США уедет, станет чайлдфри и диссертацию напишет. То, как она представляла свою жизнь, находясь под влиянием чужих чувств, и то, как она будет представлять ее на свободе, может сильно отличаться. Мы освобождаем жизнь, а не выполняем желания. Бывает, что после расстановок ко мне обращаются с претензией, мол, мы пришли, чтобы брак сохранить, а после расстановки моментально развелись. Но проходит несколько лет, и мне звонят те же люди со словами благодарности.

Повторяю, расстановщик не предсказатель и не гадалка. Наша задача — чтобы клиент пришел в согласие со своими чувствами и не брал на себя чужие. Чем меньше чужих историй мы несем, тем мы сильнее. Конкретное развитие событий расстановка не программирует. Как и любая другая терапия.

В какой момент и почему возникают такие переплетения?

Почему тот или иной ребенок соглашается брать на себя чужие чувства (иногда еще в утробе), не могу сказать, но вижу, что ему всегда это по силам. Возможно, принцип тут «кто везет, на том и едут» — поле хочет разрешить ранее неразрешимые чувства и выбирает того, кто может их взять. И вижу, что ребенок это делает из любви — ему кажется (неосознанно), что, если он возьмет мамину боль на себя, маме будет лучше. Резонанс может идти цепочкой — клиент чувствует то, что чувствует ее бабушка, но бабушка чувствует то, что чувствует ее бабушка, и т. п. Цепочка идет, видимо, до Адама и Евы, эта информация в поле есть, но обычно для разрешения ситуации самые сильные резонансы находятся в пределах 50–100 лет. У меня есть клиенты, которые долго работают над собой, и эти океаны чувств рода постепенно спадают, болезненное состояние уходит, после каждого такого прохода человек становится более любящим.

А может, просто молиться за предков, и все наладится?

Эзотерические практики по отмаливанию рода могут быть довольно истощающими. Люди, которые считают своих предков грешниками, тем самым делают «грешным» свое происхождение. И как бы берутся это исправить. Но это невозможно, все его предки уже либо мертвы, либо прожили большую часть своей жизни. Чужая жизнь неисправима.

С чем еще кроме проблем в личной жизни работают расстановки?

Да с чем угодно. Расстановка работает с состоянием неудовлетворенности, болью как таковой, не важно, в какой сфере человек это замечает в первую очередь.
Например, если болит спина, грыжа или растяжение, можете прийти на расстановку. Это не заменит традиционную медицину, а добавит еще одно измерение.

С какими проблемами чаще всего приходят?

Самые частые запросы — болезнь, замуж и деньги. Все остальное — меньше 10%. Хотя расстановки можно использовать и в решении творческих задач. Например, могут быть сценарные расстановки. Ко мне приходили авторы сериалов, которые по каким-то причинам переставали цеплять телезрителя. Можно расставить, скажем, героев мыльной оперы донну Марию и дона Педро, задать им движение в поле и посмотреть, куда течет энергия персонажей, а куда — энергия автора и зрителей, которые туда набросали своих ожиданий. И по итогам дать зрителю то, чего он ждет. Например, пристрелить дона Педро, и это будет стопроцентным попаданием в аудиторию.

Поле, о котором вы говорите, это что-то вроде ноосферы Вернадского, мыслящая оболочка Земли?

Я не специалист по трудам Вернадского, но в той или иной степени многие ученые (Эйнштейн, Тесла) говорили о том, что человек способен, как антенна, воспринимать вибрации и энергию, приходящие извне. Не мы авторы чувств и мыслей, а они результат прикосновения большого поля. Многие ощущают эти прикосновения как любящие — знание поля дает чувство неодиночества и правильности в понимании себя.

Семейные связи лишь одна его часть, есть практики, позволяющие читать не родственные поля. Например, большие поля, связанные со странами и народами, их травмами. Все народы травмированы (а не только те, кто сознательно подвергался уничтожению, как евреи, армяне или американские индейцы), и я не встречала людей, не несущих историю своего народа. Но не знаю, все ли из них нуждаются в полевой терапии.

Самые частые запросы — болезнь, замуж и деньги. Все остальное — меньше 10%. Хотя расстановки можно использовать и в решении творческих задач.

Я часто работаю за границей. Например, ко мне обращалась в Мексике женщина, которая никак не могла родить ребенка. В ее переплетениях были предки — мексиканские индейцы, которых 500 лет назад уничтожили конкистадоры. Они жестоко убивали детей — и эта память была жива.

Я правильно поняла, что человек может быть в переплетении не только со своими кровными родственниками, но и чувствовать беду и горе ушедших поколений и больших масс людей, не связанных с ним семейными узами?

В наших краях часто в поле присутствуют евреи, которых уничтожили в Холокост, или ленинградцы, погибшие в блокаду. Люди бегут с места на место или голодают, или, наоборот, переедают, неся таким образом память о них. Иногда у жителей Петербурга или тех, кто просто каким-то образом связан с этим городом, настолько сильно влияние блокады, что это в ХХI веке заставляет, например, иметь запас хлеба и сахара на месяц. Или я видела состояния уже на уровне болезни — человек методично скупает по ломбардам обручальные кольца. Его бабушка обменяла обручальное кольцо на хлеб, он ее таким образом «узнает». После расстановки мы находим другой путь для такой любви, и болезненное состояние уходит.

Как быть, например, с евреями, несущими травму Холокоста, а возможно, и более ранних гонений?

Если у человека с еврейскими корнями есть запрос ко мне, то я нередко вижу, что его боль связана с болью всего народа. В отношении других народов это тоже так. В целом это работает иначе, чем с родовым переплетением. Я могу отделить бабушку от внучки, разомкнуть резонанс, но сделать еврея неевреем невозможно. Тут другой путь, человек находит согласие с общим духом народа, входит в то общее народное движение, которое ведет не в лагерь смерти, что подсказывает генетическая память, а в те места духа еврейства, где можно быть веселым и счастливым. Не в смысле эмигрировать в Израиль или пойти на одесский рынок, а найти такое место для души. Слова для этого будут примерно следующими: «Дорогие мои предки, погибшие в лагерях смерти, благословите меня, позвольте совершить другое движение для моего народа. Теперь я тот, кто его продолжает». Я могу читать это поле, видеть большие народные движения и чувствую происходящие позитивные изменения.

А как быть человеку, когда с одной стороны его предки — жертвы Холокоста, а с другой — нацисты, или потомки палача и жертвы?

В нашей стране такое полевое наследство далеко не редкость, у нас полстраны в лагере сидело, а другая половина охраняла, или один дед раскулачивал, а другой умер от голода, лишенный имущества. Такое наследие приводит к сложнейшим процессам двойной лояльности, когда человек одновременно ощущает себя и жертвой, и преступником, несет чувства и тех, и других. Такому человеку тяжело живется, это проявляется и психическими расстройствами, и пограничными состояниями, и просто мучительной невозможностью жить. Хеллингер говорил, что такие состояния склоняют человека к безумию. Я не готова это подтвердить, но вижу, что потомкам и палача, и жертвы нелегко. Нести связь с насильственной смертью трудно обеим сторонам.

Что в вашей практике было сложнее всего — прикоснуться к чувствам ребенка, отправленного в газовую камеру, или ощутить радость садиста-палача в застенках Лубянки?

Самое трудное — увидеть степень нелюбви матери к ребенку, то, как мать не желает собственных детей. Познание трагедии матерей — одна из самых сложных тем в расстановках, на этом фоне меркнет каннибализм в Ленинграде, концлагерь или современный инцест. Встреча матери с ребенком — это встреча на самой большой глубине, в ней есть и любовь, и нелюбовь одновременно. Все эти слова об обязательном счастье материнства — неправда, мать и дитя — самое трудное место.

Отец и ребенок — тоже трудное место. Вообще ХХ век отмечен в нашей стране трагедией мужского, сломом мужских основ, уничтоженных в ходе революции и раскулачивания. Россия была крестьянской и держалась на мужском труде. В Европе этот процесс начался раньше, с наступлением индустриализации. Я вижу тотальный кризис мужского. Время, когда он получал преимущество по закону, укладу или экономически, закончено. Мужчины ищут новое место, и пока оно неоднозначно. Лично мне сложнее всего видеть мужскую разруху и степень материнской нелюбви.

А можно расставить не народы, а жителей города, например москвичей? Они чем-то отличаются от жителей других городов?

Я сама москвичка и понимаю полевое образование моего города, здесь поле подвижное и быстрое, шустрый город, быстрее только Нью-Йорк (из тех городов, что я знаю). Питер в разы медленней. Москва быстро строится, но и быстро разрушается. Духи города спрятались в развалинах. В Питере в каждой морде на здании кто-то живет, а Москва — город неприкаянных духов, точнее, обрывков поля. И это не безобидная история. Поле подвижно, такое энергетическое шевеление, которое резонирует и меняется.

Вспомните «ночь длинных ковшей», когда снесли ларьки. Это грандиозная травма многих людей. Я часто бываю на Чистых прудах, там было много таких ларьков, в них вложили свою любовь, надежду на благосостояние десятки и сотни людей. Потом все это сносится, и в воздухе буквально висит разрушение. И еще несколько лет будет висеть. Это можно было бы урегулировать духовной работой, но, с другой стороны, на такой масштаб разрушений, который мы имеем сейчас, не хватит ничьих возможностей.

Или приходят люди с проблемами с недвижимостью: не идет девелоперский проект, в квартире не живется или с новостройкой что-то не так. Делаем расстановку и видим, что дом стоит на месте погибших деревень, там по-прежнему видно страдание людей, оставшихся без любимой ими земли и родного дома. Но это больше шаманская работа про согласие с полевым миром, чем расстановочная.

Вы профессионально занялись системными расстановками, хотя были не врачом, не психотерапевтом и даже не эзотериком, а успешным работником банка. Почему?

Я семнадцать лет отработала в банковской сфере и ушла с высокой позиции в консалтинге. Тогда я неплохо разбиралась в банковских технологиях, но мало понимала в жизни. Теперь уже в финансовой сфере понимаю значительно меньше, зато в моей жизни стало больше любви, при этом сильно убавилось страстей. Я лучше понимаю своих родителей и пребываю в большем согласии с устройством мира (не всегда, конечно). Я не религиозна, но Бога чувствую. Можно сказать, что расстановки — прикладная технология любви. Расстановщики делают некие технические действия, чтобы любви было больше. В расстановках я наблюдаю очень большую глубину и правду жизни.

Фото: из личного архива Елены Веселаго