Сегодня исполняется 40 дней со дня смерти первого главного редактора журнала Elle Decor Наталии Почечуевой, в этот день в «Доме культур» на Сретенке близкие будут ее поминать. О коллеге и подруге рассказывает журналист Нелли Константинова.

Все началось, когда Наташа (Чуча) Почечуева заказала мне заметку об итальянских креслах для пилотного номера в свой журнал Elle Decor. Ее редакция сидела тогда в гигантском здании на пересечении Сахарова и Бульварного. Рулила журналом, как и жила, Наташа страстно, пристрастно, очень лично. У нее был безупречный вкус, она находила необыкновенные дома и квартиры с феноменальными владельцами, и истории строительства то и дело оказывались историями о любви. Она писала такие колонки главного редактора, что их можно издать отдельной книгой. Но Наташу интересовала не вечная слава, а жизнь здесь и сейчас. Она была редактором лучшего в России журнала об интерьерах.

Она воспитала много профессионалов в журнале, которых учила, не щадя ни их, ни себя, искусству и ремеслу. Но и учительствовать не было ее целью: она просто видела, как должно быть, и рассказывала.

Она умела переверстывать и реальное пространство. Незадолго до того, как она предприняла главную переделку жизни — себя самой, мы с мужем едва не купили ее квартиру в Колобовском переулке, светлую, легкую, на верхнем этаже, с долгим балконом на восток, потому что просто влюбились в возможность пить утренний кофе, глядя на крыши напротив, щурясь на солнце. Наташа всегда создавала пространства неодолимого обаяния: там между комнатами были окна, вместо стен оказывались альковы, по-королевски скромно стояли у журнальных столов какие-то древние кресла, которые она спасала от свалок. Ей самой не надо было смотреть никакие журналы и руководства. У нее, конечно, было профильное образование, но еще у Наташи внутри был феншуй.

Наталия Почечуева и Татьяна Вахнюк, 3 октября 1993

Так про себя сказала владелица одного красивого частного дома в черте Москвы: «У меня вот тут внутри феншуй, мне правила незачем изучать». Я писала про ее дом по заказу Наташи. Все там было необычным, начиная с хозяйки, которая ела шоколадные конфеты, запивая их холодной водой, и заканчивая одним всероссийски известным актером, мирно спавшим на козетке в одной из бесчисленных комнат. «Я про воду с шоколадом можно уберу с твоего разрешения? — спросила Наташа. — А то, может, хозяйке как-то будет неприятно». Мощь органично сочеталась в ней с деликатностью: так ведет себя Гулливер в Лилипутии, не дай бог наступить на кого.

Из всей невероятной роскоши нулевых медиалет ничто у нее не задержалось: она не носила узнаваемых брендов, не интересовалась часами, не водила машины. Ее не интересовало владение. Ее интересовали люди и красота, она была стихийным, прирожденным гедонистом. Анастасия Юшкова, которая тоже работала с Чучей, недавно написала, что Наташа и ее муж Сережа были как Гаргантюа и Пантагрюэль, и это чистая правда: угнаться за искрометностью их праздников, рождавшихся спонтанно, а не по красным дням календаря, мало кто мог.

В Берлине, после первой пересадки костного мозга, когда она воскресла и мы сидели после дня прогулок в марокканском кафе, она сказала: «Я так люблю вкусную еду, что если мне нельзя ее будет есть, то лучше не жить».

Случился один такой год, когда у Наташи за полгода обрушилось все: ее место главного редактора срочно понадобилось, и Наташу уволили после 14 лет работы в издательском доме. Вспыхнула и сгорела за 15 минут дача, которую она строила много лет. «Позвонили, — рассказывала Наташа, — я бросилась туда, но уже нечего было спасать. Жар был такой, что двутавровые балки узлами завязывало и расшвыривало по соседним участкам».

Наташа продолжала жить. Она приехала ко мне в гости в свежепостроенный дом, потому что писала тогда для «Сноба» про интерьеры, она была щедра на похвалы, замечала неочевидные предметы моей строительной и дизайнерской гордости, горячо одобряла все, что мы наваяли. Дом был обшит серой доской с узким нащельником. «Нащельник лучше делать шириной с доску, тогда выглядит не так сиротски», — заметила задумчиво Наташа. Сиротскость дома ей нравилась, но она переживала за его судьбу, если мы вдруг решим его продать. В машине по дороге домой она сказала, что непривычно стали болеть колени. Через пару месяцев ее увезли на скорой с кровотечением. Кровь приходилось доливать каждые три дня, и Центр гематологии стал местом, где в новогодние праздники встретилась вся наша сложносочиненная медиа-Москва, потому что Наташу любили все.

Диагноз был фатальным, но никто не верил, что Наташа уступит. Она продала квартиру, успела на падающем рынке, и на эти деньги в Германии ей сделали пересадку костного мозга.

Я была у нее в клинике Шарите накануне. Наташа лежала, опершись на локоть, как одалиска, и рассказывала про трансгендера, с которым она была недавно в одной палате. «Потому что у вас похожие композиции бактерий», — объясняли доктора. К трансгендеру приходили в гости с пирожками подружки в той или иной стадии превращения из мужчин в женщин. Наташу от запаха пирожков тошнило.

Она уже вовсю читала немецкие газеты, в основном разделы о продаже недвижимости, отлично разобралась в видах жилья и учила язык. Она вела себя так, будто совершенно здорова. Рассказывала, что донора не просто найти, и родной брат, например, не подошел. А из трех доноров костного мозга главный — женщина — внезапно отказался накануне операции, и задействовали второго, и он согласен, это юноша 17 лет из Мюнхена. «Я всегда ставила на мужчин», — говорила Наташа.

Она ставила на них, она их, настоящих мужчин, всегда различала, ценила в избранных ум, красоту, силу и отвагу — и они ее не подводили как класс.

Трансплантация оказалась внешне банальным действием, писала она в фейсбуке, никаких фанфар, даже обидно: привезли мешок с красной жидкостью и не торопясь влили.

Она выжила и стремительно начала выздоравливать. У нее поменялись группа крови и цвет волос («Никогда не могла добиться от стилистов именно этого пепельно-русого цвета»). Началась вторая, берлинская, жизнь Наташи Почечуевой, сестрами и братьями по крови которой мы все стали вместе с тем мюнхенским донором, хотя, конечно, его вклад покруче нашего.

Я видела Чучу уже на полном ходу, заряженную проектами, уже заканчивающую перестройку квартиры в Западном Берлине и покупающую домик-ремизу (бывший каретный сарай) 1837 года в Восточном, наматывающую по 10 километров пешком с образцами красок, подружившуюся со всеми главными в продажах мебели 1960-х годов, которой так богат Берлин, участвующую в форумах, бог ты мой. И что ее врач строго запрещает ей эту и ту еду, казалось перестраховкой и ерундой.

Она получила вид на жительство. Когда чиновник иммиграционной службы спросил, чем она хочет заниматься, Наташа ответила: «Мне бы сварщиком или лучше водопроводчиком». От них всегда зависел любой проект, считала Наташа. А творить каждый может.

«Мне бы еще чуть-чуть тут подкопать пол», — показывала она мне бывший паб остроугольной площади, который превратила в прелестную, как косой росчерк, квартиру с полатями. Полати увеличили площадь вполовину и появились благодаря подкопу пола в ванной.

«Посмотри-ка на этот брандмауэр, моя птичка, — ворковала Наташа нежным голосом, выводя меня во двор бывшего паба и усаживая на скамейку среди зеленых лиан, — есть целые исследования, посвященные брандмауэрам Берлина, люди получают под это гранты и всю жизнь их исследуют: таких больше нигде в мире нет».

Медицина творит с нами чудеса, и иногда они опасны: мы думаем, что здоровы, и это навсегда. Наташа решила жить, будто и не болела, занялась спортом и начала правильно питаться. И процесс пошел вспять. Как в сказке о Золушке, ее волосы опять стали прежнего цвета, группа крови — ее собственной. Отказ от гедонизма ей был не показан. Она начала готовиться к новой трансплантации.

Я была у нее в гостях в этом марте, Наташа жила в своей ремизе посреди сада, внутри многоэтажного дома. Она была в синяках от уколов, похудевшая, но в хорошем настроении. За партнером по бизнесу охотились германские налоговики, письма приходили на Наташин адрес, и это, кажется, огорчало ее больше всего: она всегда верила в мужчин. Через два месяца была трансплантация, и нет, она не удалась.

Фото: Татьяна Панова, Игорь Стомахин