Вечер. Хороший бар. Рядом старинный друг. Что еще надо для счастья усталому джентльмену? Друг задумчиво оглядывает бутылочные ряды: «Так…  Что бы выпить сегодня?» Ой, говорю, я не спец, не ко мне. Что хочешь! «Ага, — кивает друг. — Поговорю-ка с барменом». Иди, соглашаюсь, конечно.

Друг присаживается за стойкой, бармен улыбается, начинается диалог. Бармен с полки снимает бутылку, вертит в руках, что-то убедительно объясняет другу, тот понимающе кивает. Дальше бармен хватает вторую, третью, наливает чуть другу попробовать…  Минут через тридцать мне это надоедает. Подхожу к стойке. Бармен, словно звезда разговорного жанра, убедительно проповедует: «А в этом виски чувствуется отчетливый торфяной привкус, это такой сорт, который… » Я толкаю друга невежливо в бок: «А скоро уже?» Друг отмахивается: «Подожди, интересно!»

В целом так и прошла наша встреча. Друг общался с барменом, я изучал телефон. Наконец друг выпил три шота вот этого торфяного, посмотрел на свой вашерон: «Так, ну ладно, надо домой». И уехал, скотина. Практически трезвый.

Раньше-то как было. С тем же другом. Заваливались в любое кафе, где наливали. Стартовали с пиваса, затем шла водка, ром, текила, что там еще. А за столиком неподалеку сидели лихие девчонки, блестящие глазки. Мы предлагали объединить наши усилия — девчонки не возражали, даже не задумывались хотя бы ради приличия. Девчонки того и ждали, чертовки.

Что было дальше — не вспомнить. Но утром мы с другом обнаруживали себя в непонятной квартире, на полу шарфы, бюстгальтеры, куртки. Рядом девушки, блин, как их зовут? Да неважно. Похмелье тяжелое, зато было весело. То был угар, приключения, жизнь.

А нынче — затяжные беседы о привкусе торфа. Болото, какое же это болото. Тоска. Мы перестали совсем напиваться. Мы часами рассуждаем о свойствах вина, его аромате и прочей хреновине, вместо того чтобы глушить стакан за стаканом. Наша жизнь теперь не молодое вино, а его этикетка. Мы боимся потерять контроль над собой. Броситься во все тяжкие, чтобы широкие жесты, чтобы летали купюры, чтобы девушки плясали на стойке, а пьяный диджей нам врубил бы про рокот, что уж там, космодрома. Мы стали трусливы и малодушны. Расчетливы и безрадостны.

Разве что в клубе «Петрович» под заводную скрипку Рыженко изредка случаются протуберанцы внезапной активности, и почтенные господа сделают два-три фуэте неуклюже, но тут же одернут себя, улыбнутся чуть виновато, поправят галстук за тысячу евро. Ну еще Кокорин с Мамаевым изредка жару дадут. Но тут же и сядут.

Нет, товарищи, все дико уныло. Заведений полно — нет веселья. Москва, кабацкая наша Москва, ухарская наша Москва, стала чопорной и бескровной. Сегодня Лукашин не пойдет в баню с друзьями. Сегодня они встретятся в «Северянах», что-то покушают, обсудят цены на нефть, сериал «Вертинский» и разойдутся по «Яндекс.Такси». Бедная Надя останется навсегда с Ипполитом. Который тоже не выпьет и под душ не залезет. Лягут спать в час ночи, у Ипполита же утром пробежка. Ипполиты рулят теперь. Зануды и праведники.

Ладно, в кафе мы все чинные. Делаем селфи с трезвыми мордами. Но можно ведь дома собраться. Когда без свидетелей, когда оторваться. Лучших друзей обзвонить: «А давайте как раньше? Чтоб до рассвета! И тут же спать упадем?» Но все посмотрят как на идиота и посоветуют хорошего коуча. А жена посоветует найти себе другую квартиру. И психолога.

Тут вы скажете: что ты нам про старикашек каких-то? Есть прекрасная молодежь! Да? Ну-ну. У нас хотя бы в анамнезе угарная юность. Спирт «Рояль», амаретто и прочий шмурдяк. Мы всегда были пьяными и смешными. А эти уже в двадцать зануды. У них бизнес, стартапы, вотсапы, они вообще не особо встречаются, есть же мессенджеры.

Нет, конечно, встречаются. Видел я эти митинги, как они их называют. Сидят пятеро, трое мальчиков и две милые девушки. Все красивые, модные, бодрые. В этом возрасте мы доставали незаметно из сумки бухло: «Ну давайте обсудим судьбы России». И разливали под столом в чебуречной. Они достают из сумок макбуки: «Ну давайте обсудим бюджет двух новых проектов… » Пьют смузи, ласси, минеральную воду.

Ах да, иногда они веселятся. Играют в настольные игры. Дети, вы ошалели! Они даже в пятницу вечером не могут нажраться. Одни за рулем, у других рано утром очень важное дело, у третьих просто ЗОЖ и диета. Ну напейся ты, милый, забудь про диету с машиной, есть же такси. Юность проходит, а ты не напился ни разу как человек. Он смотрит недоуменно: «А какой в этом смысл? В чем нарратив?» Напиться, сплясать, оторваться, нести всякую чушь, утащить чужую девчонку — нет, это им недоступно. Потерянное поколение.

… И только старый милый алкаш у районной «Пятерочки» интеллигентно просит у меня хоть сколько на пиво. И я уже залезаю в карман: этим людям, последним живым в нашем городе, я не жалею на пиво. Кто-то должен бухать по-человечески, отмаливать наши грехи, раз другие не могут. «Ща, друг, секунду, найду, потерпи… »

Но у меня нет ни рубля, все деньги на картах. Ирония, блин, нашей судьбы.