Десять лет назад священника РПЦ Григория Михнова-Вайтенко, выпускника ВГИКа и сына Александра Галича, вежливо «попросили» из церкви после того, как, съездив в Краматорск, он отстранил от причастия лиц, связанных с «русским Донбассом». Михнов-Вайтенко ушел в альтернативную структуру — Апостольскую православную церковь, где до сих пор продолжает служение в чине архиепископа. Поскольку отец Григорий стал первым человеком от церкви, осудившим «русский Донбасс», но за этим не последовало персональных санкций, мы поговорили с ним о том, когда церковь в России свернула с дороги автономного существования.

Учитывая присвоение экс-протодиакону Андрею Кураеву статуса иноагента и отстранение отца Алексея Уминского от служения, хотелось бы поговорить о возможности существования церкви в России в отрыве от государства. Кажется, АПЦ именно это и удается…

Это неправильный подход. Как это, вне государства? Мы вполне признаем объективную реальность, просто пытаемся не сливаться с государством в объятиях. Надо всего лишь делать свое дело и понимать, что государство — это абстрактный конструкт, состоящий из живых людей. Как у конструкта у государства есть свои интересы. И это опять же объективная реальность. Государство имеет право на любые решения в рамках своего конструкта и имеет право на отстаивание того, что они понимают как национальные, экономические и геополитические интересы. А церковь — это не конструкт, а общность людей. У этой общности есть совершенно четкие морально-нравственные ориентиры. В разные периоды времени они могут совпадать с государственными, а могут не совпадать. По этому поводу совершенно не стоит переживать и считать друг друга противниками.

Довольно много лет назад, я тогда еще был священником в Московском патриархате, один из моих близких друзей был участником Архиерейского собора. Уже сменился патриарх — был избран Кирилл. Мы созвонились через несколько дней после, и я спросил, как это было. Он ответил: «Вообще ничего. Я понимаю, что симфония властей — вещь неплохая». Потом он помолчал и добавил: «Но я никогда не думал, что симфония — это когда взасос». Он остается на своем месте, поэтому не будем его называть.

Мне кажется, очень большая ошибка многих религиозных организаций — пытаться подменить собой политотдел и тем самым утрачивать онтологические свойства церкви, которые заключаются в милосердии, умиротворении, поиске компромиссов. Когда ты настолько однозначно занимаешь какую-то сторону, у тебя не остается пространства для маневра. А мы должны исходить из того, что за последние две тысячи лет христианская церковь существовала при очень разных политических режимах и при очень разных государствах. Собственно, она выживала именно потому, что итогово находились люди, которые находили некоторые пути компромисса.

Тем не менее вы стали первым священником, который внутри церковного процесса действенно осудил 2014 год. Стоит ли это соотносить с вашей связью с абсолютно несистемным священнослужителем Александром Менем?

Конечно, отец Александр повлиял на меня. Он был действительно одним из выдающихся проповедников русской церкви. Я в меру сил пытаюсь продолжать его дело. В советские времена был популярный жанр — научпоп, популяризация знаний достаточно простыми словами без сложных терминов, чтобы создать адекватное представление о науке или технике. Этого очень не хватает в околоцерковной среде — слишком большое количество вещей, не имеющих отношения к вере, а связанных именно с традицией, предлагают принимать на веру.

Помню, когда я много лет назад служил в Старой Руссе и ходил по школам (тогда еще не был введен предмет «Основы православной культуры»), учеников четвертого и пятого классов интересовали вопросы о смысле жизни, добре и зле, строении Вселенной. Их совершенно не интересовало, какие свечки куда ставить и когда праздновать что-то. Начинать нужно с базовых вещей. Отец Александр умел начинать разговоры с прихожанами именно с этих базовых вещей.

Я совершенно сознательно в 1984 году принял решение, что хочу креститься. Зная, что Александр Мень крестил моего отца, нашел общих знакомых и поехал познакомиться. В течение года шла всякая подготовка. Все это было до того, как креститься стало модным и мы отпраздновали 1000-летие крещения Руси. Все было полуподпольно. До его смерти так или иначе мы достаточно активно общались.

Гибель отца Александра до сих пор загадка. Мне кажется правдоподобной версия об оголтелом прихожанине, который посчитал взгляды Меня не слишком правоверными. Вы какой версии придерживаетесь?

Во всей этой истории есть один совершенно объективный момент: я понимаю, что если за столько времени следствие — а оно тогда велось на достаточно высоком уровне, его контролировали Горбачев и Ельцин — не смогло установить ничего, это значит, что либо следствие вышло на самих себя, либо это было очень хорошо спланировано. А кто может хорошо спланировать? Только предназначенная для этого структура. Просто залетный маньяк или психически нестабильный человек наверняка бы тем или иным способом засветился. То, что этого не случилось, говорит о том, что это было очень хорошо спланированное убийство. Выдвигались разные версии — и из-за денег, и конфликт с прихожанином…  Но есть ощущение, что интересы очень многих групп тогда совпали, чтобы устранить отца Александра.

Отец Александр был человеком мудрым и договоропригодным. Хотя у него были совершенно понятные и четкие убеждения и представления о добре и зле, он не был никаким экстремистом, который действовал в рамках одной идеи. Церковные и светские власти это прекрасно знали. Но случилось то, что случилось. Дальше начинается какая-то конспирология.

В какой момент власти новой России стали вмешиваться в церковные дела?

Государство вообще из церкви не вылезало. Но надо понимать следующее: русская церковь сделала огромный рывок в начале XX века, когда был собор 1917–1918 годов, направленный именно на возвращение в церковь людей. Решения включали и выборный епископат, и священство, и отчетность, и финансовую прозрачность. По задумке отцов собора, церковь должна была стать церковью людей. Понятно, что большевистский режим сделал много, чтобы это не превратилось в жизнь. И в конце 1980-х — начале 1990-х казалось, что сейчас мы вернемся к тому, чтобы эти решения соборов в новой демократической России были реализованы. Но мы пошли по пути наименьшего сопротивления, максимального формирования материально-технической базы в виде сооружений, а о людях забыли.

На сломе эпох я довольно подробно говорил с Константином Михайловичем Харчевым, последним председателем Совета по делам религии. Он подробно рассказывал, что у него, Горбачева и Яковлева была довольно серьезная идея, что нужно обновить весь епископат, максимально привлечь к нам зарубежную церковь с учетом ее опыта жизни в капиталистическом мире. Но все это рассыпалось. Церковная иерархия вошла в номенклатуру того, что раньше называлось местными властями. В этом смысле не надо осуждать государство: люди идут туда, куда зовут и пускают — поскольку звали и пускали, все побежали стоять со свечками и делать реверансы. Церковь не смогла сформировать свое независимое лицо.

Не смогла или не захотела?

Я думаю, не смогла. Попытки были. Я прекрасно помню период общения с ныне патриархом Кириллом, когда он был председателем правления Отдела внешних церковных связей: это был один человек — сейчас стал другой.

Довольно долгий период времени государство перестало пытаться лезть в дела церкви — все 1990-е годы со стороны государства никакого давления особо не было. Но внутри церкви существовала напряженность: было либеральное крыло и консервативное. Патриархия, к сожалению, всегда делала реверанс в сторону консерваторов, поскольку они были более громкими и напористыми. Хотя можно вспомнить и гонения Вячеслава Винника, и трагедию отца Глеба Якунина — много с кем происходили большие и малые неприятности. Но государство старалось в это дело не лезть. В этом смысле кейс отца Андрея Кураева вообще исключительный. Его ударили с двух рук. Это по меньшей мере избыточно.

К сожалению, церковь не смогла воспользоваться тем кредитом доверия, который у нее был. Кто-то считает, что причина в том, что постсталинская церковь не могла стать другой — во всем виноват Иосиф Виссарионович. Не знаю. Каждый период времени каждый человек выбирает сам свою дорогу. К сожалению, сейчас мы видим довольно печальную картину, когда никакая активность — ни благотворительная, ни образовательная, ни проповедническая — не нужна, если она выбивается из курса партии правительства.

Но когда вы в 2014 году, будучи внутри системы РПЦ, объявили в проповеди об отлучении от причастия людей, накалявших противостояние в Донбассе, вы понимали, что за этим могли последовать персональные санкции?

Я об этом совершенно не думал — положитесь на волю Божью. Довольно долгое время церковное священноначалие никак не реагировало на мою позицию. Потом все же посоветовались и посовещались. В моем случае реакция была крайне мягкой — все-таки времена были другие. Поскольку у меня были очень неплохие отношения с коллегами, мне вполне по-доброму сказали писать заявление по собственному. К сожалению, достаточно часто бывает, что кейсы многих священников РПЦ, кто уходит за штат или запрещается в служении, связаны с личными конфликтными отношениями в епархии и приходе.

Почему вы ушли именно в Апостольскую православную церковь?

Я был знаком с отцом Глебом Якуниным с 1987 года, он тогда только вернулся из ссылки в Якутию. Когда меня «ушли» из РПЦ, он уже ушел из жизни, но я контактировал с людьми, которые были с ним эти годы. Хотя у меня были разные предложения — переехать в Подмосковье, в Париж, в Латвию, все не сложилось. Я понимал, что хочу такого рода деятельность продолжать, а священнослужителю негоже быть одному — христианское понимание церковности заключается в том, что ты находишься в общении с некой структурой. Мне показалось, что это структура, наиболее соответствующая моим представлениям о прекрасном исходя из фактора знакомства, идей, которые АПЦ декларировала, еще когда только вышел легший в ее основу документ «Декларация возрождения православия». Он меня очень привлек.

Пересекается ли АПЦ в деятельности с РПЦ, расходятся ли интересы?

Конечно, пересекаемся. Но как: я занимаюсь в том числе тюремным служением — понятно, что тем или иным образом мы сталкиваемся с людьми, которые находятся в штате пенитенциарной системы. Но обычно это простые человеческие рабочие отношения. С точки зрения противодействия или взаимодействия — пока его нет, это понятно и объяснимо. Изменится ситуация — думаю, взаимодействия станет гораздо больше.

Насколько я понимаю, неподконтрольной государству АПЦ пока никто не мешает. Но «Свидетели Иеговы»*, которым вообще-то оружие в руки брать нельзя, считаются в нашей стране террористами и сектой. Как АПЦ удается продолжать работу?

Касательно «Свидетелей Иеговы». То, что это секта, утверждать правильно, если слово «секта» мы используем в значении «школа». Да и они не вполне христиане. Одна из серьезнейших причин, почему у «Свидетелей» стали возникать проблемы в работе в России, что на уровне своего вероучения они входят в прямой конфликт с системой — они живут перпендикулярно государству. На них ополчились в тот же самый период, когда подвергались гонениям и преследованиям те же анархисты. Все, что антигосударственное, по природе вызывало реакцию. Плюс их очень сильно подвела терминология, потому что в их устав и прочие документы, которые регистрировал в свое время Минюст, внесено такое понятие, как «управленческий центр». И было записано, что управленческий центр «Свидетелей Иеговы» находится в США — у человека, который не сильно обременен религиоведческими знаниями, чтение этого текста должно вызвать совершенно однозначную реакцию — ужас. Сидит подполковник и читает: «… община подчиняется управленческому центру, расположенному в США, штат… » Запретить! Явно не иноагенты, а резиденты.

Кстати говоря, вспоминая Харчева, мы обсуждали, что не надо было ликвидировать Совет по делам религии. Надо было сохранять эту структуру, наделив ее другими функциями — не запрещающими и контролирующими, а экспертными. Естественно, в стране могут возникать вопросы к той или иной организации. И если бы существовала такая государственная организация, где сидели бы люди, которые по-настоящему понимали, что значит написанное и как перевести с церковного языка на нормальный русский, проблем бы не было.

А с АПЦ нет проблем, потому что нет противоречий с государством. У нас своя структура, и она достаточно большая: и по меркам России, и по мировым. Семь стран, больше сорока епископов, за несколько сот общин. Это динамично развивающаяся структура. Более того, у нас независимые общины и епархии, церковная структура конфедеративная, а не вертикаль власти. Тем не менее если я еду в Африку, то представляю и Россию.

Как это нет разногласий — вас же никто не может обязать читать молитву, утвержденную патриархом Кириллом, «о победе Святой Руси и о Божией помощи ее людям».

Я процитирую известный фильм с Павлом Кадочниковым: «За победу — за нашу победу!» Что мы имеем в виду и каким способом: я не считаю, что Россия в том или ином виде должна проиграть и быть повержена, рассыпавшись на молекулы. Другое дело, что считать победой. Я исхожу из того, что главная победа — духа над плотью, милосердия над справедливостью. Для того чтобы достичь высочайших целей, нужно пройти через разные этапы — через страдание, покаяние и тому подобное. Я считаю, что делаю максимум сам и призывал других для того, чтобы мы оставались людьми. И в этом победа. А победа силы и оружия в любом случае нехристианский путь.

Один из самых любимых праздников на Руси — Покров Божией Матери, официально это казачий праздник (казаки — военное сословие). А праздник этот о том, как битва не состоялась — как силой божественного провидения не погиб ни один из защитников Константинополя. Вот в чем Покров Божией Матери. Попытка милитаризации церкви и христианства неправильна.

Государство имеет полное право делать то, что считает нужным. А наше дело — указывать государству, когда их дела и поступки не соответствуют христианскому учению, и подсказывать. Возвращаясь к моему поступку, порвавшему связь с РПЦ: 2014 год был для меня очень значимым. Мне казалось, что еще не поздно встряхнуть разные структуры — церковь и Администрацию президента, чтобы сказать: «Остановитесь». Проблемы есть, это совершенно бессмысленно отрицать. Российско-украинские отношения напряжены — это факт. Но кто вам сказал, что от того, что я дам в глаз соседу, наступят мир и благодать?

Есть ощущение, что сейчас многие дистанцируются от церкви, в которой видна рука государства. Видите ли вы отток верующих из РПЦ и их приход в альтернативные христианские структуры, например к вам?

К сожалению, даже есть статистика, о которой только ленивый не написал: о посещении верующими храма в один из главных праздников — Рождество Христово. До ковида в этот день в церковь ходили 2,5 млн прихожан, сейчас — 1,3 млн. Это очень мало, и значит, что человеческого наполнения в церкви недостаточно.

Дистанцирование в таких обстоятельствах было всегда: начиная с 1960-х фрондирующая московская и питерская интеллигенция обращала внимание на альтернативную церковь и катакомбные общины, из которых выросла АПЦ. Есть такая тенденция и сегодня. И не могу сказать, что она меня радует.

В АПЦ и правда стало больше прихожан, но, думаю, не из-за оттока из РПЦ, а потому что мы достаточно активно занимаемся своей деятельностью. Мне кажется, что в основном люди, уходящие из РПЦ, предпочитают уйти в никуда, и делают это с глубочайшим разочарованием в любой церкви. Это вызывает у меня большую печаль.

Для меня очень важным оказалось недавнее посещение Замбии. Сколько угодно можно смотреть цифры, статистику, а когда это видишь своими глазами, возникает живая картинка. В Замбии действительно 95% из 25 млн жителей являются верующими христианами. Выглядит это очень просто: в воскресенье все улицы и проселочные дороги полны людьми, которые идут в церковь (там есть традиция не ехать, а идти пешком). Почему это удается: огромное количество церквей: канонических, неканонических, протестантских — каких угодно. И все дружат, никого не обвиняют в ереси, ищут возможности для совместной социальной работы. Мы, к сожалению, по Ленину сейчас: «Прежде чем объединиться, надо размежеваться». Я вижу в этом опасность — лишь бы наше размежевание не зашло слишком далеко.

Фото: Иван Джатиев

_____________________________________

*Организация признана экстремистской, ее деятельность запрещена на территории РФ.