Старинная мебель, древние иконы, мейсенские фарфоровые сервизы, трофейные пианино и целые рояли, бесконечные книги. В нулевые годы при строительстве корпуса музея Бурганова в Большом Афанасьевском переулке рабочие, рывшие котлован, извлекали с глубины не только осколки средневековой посуды, древние монеты, дорогие украшения, но даже стрелковое оружие XVI века.

Не так крупно, но несколько лет назад мне здесь тоже подфартило. На пересечении Сивцева и Денежного переулков — напротив бюро пропусков МИДа — стоял контейнер для строительного мусора. Откуда-то из подъезда углового дома, в котором когда-то жил Сергей Есенин, на улицу тянулась цепочка энергичных таджикских ребят, которые сверху вниз передавали всякие предметы интерьера и метко швыряли их в этот контейнер. Стулья, этажерки, табуретки из древесного массива. Я достал из кармана пять тысяч рублей…  И вот уже цепочка тех самых таджиков, прихватив  уникальную (как выяснилось впоследствии) коллекцию индонезийской мебели, бежит по адресу, известному лишь мне. Отдал художнику-оформителю Литературного музея. Им там это точно сгодится!

Зато в другой раз я оказался намного ближе к теме своих профессиональных интересов и коллекционирования. Поздним декабрьским вечером я медленно ехал по Плотникову переулку. Миновав отель «Арбат», в былые годы известный как ведомственная гостиница «Октябрьская», притормозил у дома №10. Мне часто доводилось бывать в нем, и я даже знал, что вот, например, те три светящихся окна — квартира, где жил Юрий Васильевич Яковлев. Неоднократно бывал я в гостях у замечательного артиста и брал интервью. А вот те погасшие окна — квартира Тихона Николаевича Хренникова. Этажом ниже — квартира его дочери. Великим человеком был Тихон Николаевич, почти полвека руководивший Союзом композиторов. Про какие-то репрессии и немилость не знал ни один из членов этой многочисленной организации. Ну а Мурадели и Шостакович…  Если, допустим, в прошлом году их пропесочивали в «Правде», то одновременно их имена обязательно присутствовали в списках лауреатов высших государственных наград. В итоге у Вано Ильича было две Сталинские премии, а у Дмитрия Дмитриевича — пять. Не считая Ленинских и Государственных. Воистину великим человеком был Хренников.

Между тем все это величие не мешало современникам Тихона Николаевича всячески над ним подтрунивать. Особенно в этом отношении не унимался композитор Никита Богословский. Любитель розыгрышей и эпиграмм, однажды он написал стишок на обрывке бумаги, который впоследствии я опять же нашел в одном частном архиве:

Одним словом, сидя так в машине, припаркованной напротив дома 10, я случайно заметил, что ветер гонит по Плотникову переулку какие-то бумажки, разметая их с неприкрытого помойного бака, стоящего неподалеку. Я включил фары, надел перчатки, вышел из машины и поднял пару листочков. Это были конверты. «Тихону Николаевичу Хренникову» — написано на одном. «Тихону Николаевичу и Кларе Арнольдовне» — указывалось на другом. «О, господи, неужели квартиру Хренниковых обокрали», — подумал я и стал подхватывать крутящиеся в ветряном вихре все эти листочки, конверты, письма и телеграммы. Все они адресовались одной и той же фамилии — Хренниковым.

Очень показательная, на мой взгляд, корреспонденция. Например, приглашение на открытие экспозиции в новом здании Центрального музея музыкальной культуры. Или поздравление с праздником Великого Октября от редакции художественной литературы Государственного комитета Совета министров СССР по печати. А вот еще…  Извещение Тихону Николаевичу из магазина-салона «Советская музыка» о том, что в продажу поступило его произведение «Отрывки из оперетты “Сто чертей и одна девушка”». Шаблон бланка позволяет делать вывод о том, что этот фирменный магазин, находившийся на Садовой-Триумфальной, по мере издания и начала продаж шедевров советских композиторов в обязательном порядке информировал авторов об этом замечательном событии.

Послания от режиссера Михаила Швейцера, от композитора Николая Сидельникова и от Виктора Проворова — директора детского музыкального театра им. Наталии Сац. Здесь же телеграммы к дням рождения Тихона Николаевича и поздравительные открытки его жене Кларе Арнольдовне к 8 Марта.

Еще телеграммы из Всесоюзного Дома композиторов. Уведомление от академика В. А. Кириллина о повестке дня очередного пленума правления Всесоюзного общества «Знание», в работе которого ожидалось участие Хренникова.

Отнюдь не чепуха и мусор. Если принять во внимание, что крупнейший советский композитор Хренников 53 года руководил таким крупнейшим в мире творческим объединением, как Союз советских композиторов…  Ничего себе.

На следующий день, находясь под впечатлением от находки, я позвонил Наталье Тихоновне…  «Да зачем вам этот мусор! — воскликнула дочь композитора. — Ну да, выбросила я…  Совершенно никчемные. И сил, чтобы просматривать, рвать и уничтожать, просто не было».

Мне было грустно, но следующая находка меня просто потрясла. Июньским вечером я направлялся в Театр оперетты на «Цыганского барона». Настроение было мажорное. Миновав задворки Сивцева Вражка, вышел на Большой Власьевский, и тут в поле моего зрения попало нечто красное. Это нечто лежало и нескромно краснело в контейнере для строительного мусора, который по чьему-то заказу был накануне выставлен практически на тротуаре — напротив деревянного особняка, принадлежащего «Росизо». Я даже зажмурился — нескладно все как-то получалось: я вальсирую на встречу со Штраусом, а тут такое. У меня ведь даже пакета никакого нет, одна только сумка через плечо.

Контейнер был буквально завален красными папками, в которые по традиции вкладывают всякие грамоты и дипломы. Они были самые разные — пластиковые, картонные, из кожзама. И поражали разнообразием надписей: «Ленинская грамота», «Почетный диплом», «Передовику», «Лучшему колхознику», «Кировский завод». Этих папок было не менее трех десятков. Все они такие распахнутые, растерзанные, словно изнасилованные, покрывали собой какой-то другой хлам в контейнере. Некоторые экземпляры соскользнули и валялись уже на асфальте.

На мусор это совсем не походило. Это выглядело как след преступления. Тем более что кто-то очень старательно на мелкие кусочки порвал содержимое папок — бумажные вкладыши с именем владельца, подписями и печатями вручавших организаций. Собирать эти дикие пазлы из обрывков изображений советского герба, колосьев, артиллерийских стволов, танков, профилей Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина было бы мучительной пыткой. Кто-то явно старался скрыть принадлежность этих документов. Документов, может быть, и не очень редких, но имевших отношение явно к чему-то и кому-то особенному.

Собрав все до остатка, я принес это богатство домой, просветил его кварцевой лампой, бросил в прихожей и лег спать. И вот когда сладкий сон в аранжировке Штрауса уже захватил все мое существо, а перед глазами замелькала пестрая цыганщина, я вдруг услышал собственный голос: «Вернись назад. Там должны быть еще документы!»

Через пять минут я снова был у контейнера. Там, где я шарил накануне, все осталось по-прежнему. Тогда я зашел с другой стороны и отдернул какой-то целлофан. Вместе с ним на асфальт упало несколько открыток. Я пригляделся к тому, что было под целлофаном. Черт возьми…  Там лежала груда бумаг, каких-то журналов, календарей, писем, открыток, блокнотов и телефонных книжек. Если содержимое грамот и дипломов кто-то старательно уничтожил, то здесь, судя по всему, он поленился, понадеявшись, что не заметят.

Открыв одну из записных книжек, я замер и стал вчитываться. Это было редчайшее из редчайшего. Надев перчатки, я стал аккуратно складывать все это в пакет. Когда все было собрано, я нагнулся, взял выпавшие открытки и открыл одну из них. «Дорогой и дорогая… » Ага, это понятно. «Поздравляем вас с праздником весны и труда…  Желаем… » Ну как обычно…  Подпись: «Ваши Цвигуны». Как это? Я не поверил своим глазам и перечитал еще раз. Ну да! Открытка датирована 1980 годом. Цвигун. Тот самый заместитель председателя КГБ Юрия Андропова.

Сокращая дальнейшее повествование, скажу сразу: на помойке валялся личный архив Георгия Эммануиловича Цуканова, помощника генерального секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева в период с 1964 по 1982 год и позже — Ю. В. Андропова с 1982 по 1984 год.

Поверить в такое очень сложно. Пусть на помойку относят чьи-то тетради, конспекты лекций, домашние фотоальбомы и просто фотографии — кроме родных и близких, может, ценности это уже ни для кого не представляет. Ладно, если выбрасывают книги, даже дорогие — граждане могут в этом просто не разбираться. Но что должно твориться в голове человека, который сначала на мелкие кусочки рвет партийные и правительственные награды, делая это крайне тщательно, чтобы никто не мог установить фамилию их бывшего владельца? А потом весь этот ворох бумаги сваливает в одну кучу с уникальными документами музейного уровня. Да и вообще, что это за гражданин такой? Маловероятно, чтобы это был простой дворник или рабочий из тех, что ремонтируют квартиры.

О чем это свидетельствует? В общем, о том, что люди совершенно не смотрят по сторонам, очень невнимательны, крайне сосредоточены на своих личных делах. Одним из них, надо понимать, настолько хорошо живется, что они просто не могут допустить возможность существования рядом с ними тех проблем, ужасов и кошмаров, про которые им столько рассказывают по радио, в телевизоре и интернете. Другие, наоборот, до того зациклены на обстоятельствах собственной жизни, что сознательно не замечают, отворачиваются, пробегают мимо чужих проблем. Третьи же вполне убежденно считают, что все символы советской истории — вчерашний день, и единственное им место — на свалке. А тех, кто печется о прошлом, считают людьми отсталыми, несовременными и смешными.

Между тем вопрос: а мог ли представить сам Леонид Ильич году эдак в 1977-м, когда страна праздновала 60-летие Октября, что через почти 40 лет после его смерти в паре километров от Кремля на обычной помойке будут валяться облепленные тополиным пухом личные документы, награды, а с ними записные и телефонные книжки его ближайшего помощника, соратника по партийной работе, да и просто старого доброго товарища-фронтовика (ЦРУ в ту пору просто озолотило бы предателя, сбежавшего на Запад с таким материалом!). И мог ли сам Георгий Цуканов, единственный человек, фамилия которого указана на последней странице сборника «Материалы XXVI съезда КПСС» в качестве ответственного за выпуск, допустить, что абсолютно секретные сведения о домашних адресах и телефонах руководителей партии и советского государства, которые он доверял записным книжкам, ни капельки не будут интересовать граждан бывшего СССР.

Попади сейчас, например, в открытый доступ ежедневник Горбачева, или записная книжка Ельцина, или блокнотик помощника ленинградского мэра…  От одних предположений о существовании таких блокнотиков мороз по коже: а вдруг они попадут в руки оппозиции, врагов государства, спецслужб. Это же такой рычаг для шантажа и госпереворота…  Ведь сведения, содержащиеся в головах и блокнотиках (айфонах и айпадах) сотрудников администрации, членов правительства, депутатов, губернаторов, — ключ к управлению государством. За потерянный мобильник, а точнее, за хранящиеся в нем сведения, некоторые люди готовы заплатить сумму, превышающую цену самого устройства. Какую цену можно было в ту пору предложить за телефонные книжки помощника Брежнева — сегодня не загадка: американский паспорт получить за такое было несложно. Перебежчики из числа советских партийных и комсомольских руководящих работников и гражданство американское в итоге получали, и кучу всяких вспомоществований, от бесплатного образования с бесплатным проживанием до гарантированного получения рабочих мест в центрах, занимавшихся исследованием СССР и разработкой методов ведения холодной войны.

Представьте для простоты, что перед вами записная книжка помощника Наполеона, его ординарца графа Филиппа-Поля де Сегюра.

… В то раннее утро идея поспать (после посещения помойки) меня уже, конечно, не вдохновляла. И я засел «пробивать» фамилии, имена и адреса лиц, вписанных в телефонные книжки. Но еще раньше стал изучать адреса, указанные на многочисленных конвертах, а также платежные квитанции за воду, газ и все такое.

Расчетная книжка по расчетам квартплаты и коммунальных услуг №439 Управления делами издательства «Известия». Улица Танеевых (так раньше назывался Малый Власьевский переулок), дом 3. До недавнего времени здесь жила Лидия Цуканова, дочь Георгия Эммануиловича. В 2016 году ее не стало.

Письма исключительно личного характера и, как говорится, от семьи к семье. В основном из Киева, откуда он был родом, а также из Днепродзержинска, где в 1941 году окончил металлургический институт. И еще из Днепропетровска, в котором уже после войны работал главным инженером металлургического завода (им. Дзержинского). Среди прочего — готовальня Richter Kopernikus VII с именем владельца. Как-никак кандидат технических наук…  К тому же масса блокнотов, книг, справочников, материалов к переговорам с партнерами по линии Американо-советского торгово-экономического совета, визитки политиков (в частности, демократа Питера Ф. Валлоне). Но самое интересное, конечно, две телефонные книжки. Что ни страница — имена, как говорится, первого уровня. Многие фамилии забылись, хотя эти люди являются частью истории. Прокомментировать эти записные книжки я попросил ветеранов КПСС, бывших сотрудников ЦК КПСС:

Вольфа Седых (1928 г. р.), заведующего сектором развитых капиталистических стран Отдела международной информации ЦК КПСС, в 1968–1975 гг. — корреспондента «Правды» во Франции, а в 1976–1987 гг. — директора издательства «Прогресс».

А также умершего в прошлом году Владимира Суходеева (1923–2020), помощника заведующего Отделом пропаганды ЦК КПСС Л. Ф. Ильичева, ученого секретаря Института философии Академии наук СССР, одного из авторов учебника «Обществоведение».

Вот кое-что из их комментариев по поводу персонажей записных книжек:

Георгий Эммануилович Цуканов

«Цуканов был мощной персоной в структуре высших партийных инстанций. Он оказывал очень серьезную помощь Брежневу практически во всех вопросах. Помню, когда однажды я возвращался из командировки во Францию, ко мне обратился наш посол Степан Червоненко с просьбой передать Цуканову важный конверт для Леонида Ильича. Представляете? Не через диппочту по всей цепочке, как полагается, и не шифровкой, а именно через Георгия Эммануиловича…  Его, наверное, можно сравнить с Товстухой, заведующим личным секретариатом Сталина. Человек твердых убеждений, проверенный, крайне компетентный».

Андрей Михайлович Александров-Агентов

«Маленький, юркий такой. Бывший дипломат в Швеции. Потом стал помощником генсека по международным делам. Наверное, его кандидатуру Брежневу порекомендовал как раз Цуканов…  Он всегда сопровождал генерального секретаря в поездках во Францию. Помню, в октябре 1971 года, когда Брежнев впервые прибыл в Париж, в посольстве состоялся прием. Ко мне подошел Александров и сказал: “Сейчас подойдет Леонид Ильич. Мы ему не будем давать переводчика, а Леонид Ильич пригласит Луи Арагона в СССР. Вам надо будет перевести”. Он сказал это так директивно, что даже возразить возможности не было. Да и необходимости, впрочем, тоже».

Анатолий Федорович Добрынин

«Долгие годы был дипломатом, а после 1985 года стал работать советником Горбачева…  Последний раз я столкнулся с Добрыниным, когда в 1987 году он приехал в Советский комитет защиты мира снимать Юрия Жукова с поста председателя СКЗМ и на его место назначать удобного Генриха Боровика. Удобного для горбачевских перестройщиков».

Виктор Михайлович Чебриков

«Как и Цуканов, выходец из Днепропетровска. Говорили, что в 1990-е годы Чебриков докатился до того, что руководил личной охраной Иосифа Кобзона… »

 Ателье ЦК

«В ГУМе. Двухсотая секция. Помню, пошел я со своим товарищем Владимиром Цапановым пообедать в столовую на улице Грановского. Володя в Международном отделе занимался Германией. Он как раз и оформлял меня на работу в ЦК. Чистых кадровиков там не было. Изначально оформлял нового сотрудника на работу непосредственно кто-то из подразделения, из отдела. Такой подход к делу обязывал всех к еще большей ответственности. Так вот питались мы там по талонам, а за съеденное у нас вычитали из зарплаты. И вдруг видим — в столовую заходит Женя Примаков. Растерянный такой. Оказалось, первый раз там оказался. Его пригласил пообедать заведующий сектором Ближнего Востока Международного отдела ЦК КПСС Милованов. У Жени был взгляд совершенно неуверенного человека, впервые оказавшегося в такой обстановке. Это был год, наверное, 1965-й. Он тогда был еще только обозревателем отдела стран Азии и Африки газеты “Правда”, но его уже готовили к командировке собкором в Каир».

Борис Павлович Бугаев

«Любят вспоминать, что он был личным пилотом Брежнева. Но вообще-то он был еще и заместителем министра гражданской авиации СССР. В 1970-е годы к нему в аппарат пришел на работу товарищ из Таджикистана. Через пару дней после начала работы он написал какой-то документ для Бугаева и отдал секретарше, чтобы она напечатала на машинке. Проходит время, и секретарша приносит ему распечатку на подпись. Тот берет авторучку, собирается подписывать бумагу, но вдруг как рявкнет: “Пи*да ты!” Совершенно ни с того ни с сего. Бедная женщина в ужасе вскакивает, все бросает и вылетает из кабинета, заливаясь слезами. В приемной никто ничего не понимает. Что случилось? Она ничего не отвечает и твердит лишь одно: он меня оскорбил, хочу все рассказать Бугаеву. Ей говорят: ну зачем же Бугаеву, обратитесь к парторгу или к секретарю профсоюзной организации. Она — ни в какую. Он меня оскорбил, я должна доложить руководителю. Ладно. Принимает ее Борис Павлович. Сидит в кабинете, выслушивает пострадавшую. Вдруг открывается дверь, и входит его тот самый коллега. Начинается выяснение отношений. И что же выясняется? То, что услышала несчастная секретарша, на самом деле значило другое. Таджикский товарищ, аккуратист, привыкший к порядку в оформлении протокольных материалов, увидел документ и с присущим ему таджикским акцентом строго заметил: “Без даты!” Как выяснилось, дама услышала что-то свое».