Под конец не самого простого года премьер Большого театра, ректор Вагановской академии, народный артист РФ Николай Цискаридзе рассказывает «Москвич Mag» о важном, случившемся в этом году: о книге мемуаров про его личный Большой театр, тираж которой допечатывался не раз, о сомнительном ореоле, которым почему-то окружена программа «Сегодня вечером», и о самом что ни на есть новогоднем — балете «Щелкунчик» в той постановке, в которой когда-то танцевала его педагог Галина Уланова, а теперь он, ректор старейшей театральной академии, привозит впервые спектакль на кремлевскую сцену — 20 и 21 декабря.

Под конец года традиционно подводят итоги — у вас в этом году много всего случилось. Первая реперная точка: вы разменяли десятый год ректорства в Вагановской академии, а заканчивали вы московскую танцевальную школу. Что можете сказать, сравнивая Вагановку и МГАХ?

Москва — это мой сознательный выбор, не только когда я выбирал профессию, но и когда у меня было огромное количество возможностей покинуть страну и изменить биографию. Я никогда не хотел уезжать — мне было хорошо и интересно в Москве. Поэтому в очередной раз повторяю: живу в Москве, а временно служу в Петербурге.

Что касается сравнения: в те годы, когда я учился в Московском хореографическом училище, там преподавали титаны. К сожалению, время титанов прошло — они все в мире ином. Новый коллектив этого учебного заведения — даже стыдно говорить…  Мне очень грустно, я всю жизнь живу окнами на родную школу — жутко наблюдать, в каком хозяйственном положении она находится, как она не убрана, в каком все виде — об этом скажет любой житель Фрунзенской набережной. Я знал расцвет этого учебного заведения — в этом году 250 лет моей родной школе, и она встречает их в не самом лучшем состоянии.

По поводу того, что я делаю в Петербурге. Когда Владимир Владимирович Путин предложил мне именно эту должность, академия Вагановой тоже находилась в критическом состоянии. Он еще как вице-мэр занимался делами этого здания. Когда развалился Советский Союз, нужно было приводить огромное количество документов в порядок, и через его руки проходило много бумаг, связанных с улицей Зодчего Росси и с этим зданием непосредственно. Когда я общался с ним в первый раз, то не предполагал, что он так много знает об этом учебном заведении, куда он даже когда-то водил своих дочек, то есть и как родитель понимал все нюансы. Поэтому когда я стал ректором, то начал ориентироваться на величайшего деятеля балетного образования Софью Головкину, которая 40 лет возглавляла МГАХ. Она была не только великой артисткой, но и потрясающим руководителем. Конечно, я стал анализировать ее поступки и то, что было когда-то сделано в московском училище, повторил у себя. У меня на столе стоит ее портрет, и каждый раз, когда мне нужно принять сложное решение, я веду с ней внутренний диалог. Мы очень дружили, она относилась ко мне с большой любовью. И то, что во многом моя жизнь сложилась так удачно — заслуга Софьи Николаевны.

Абсолютно никакого желания брать московскую танцевальную школу в свои руки у меня нет — просто я знаю, как когда-то было. И видел училище времен новой России. И видел то состояние кошмара, в котором принял дела своей академии. Для того чтобы объяснить уровень катастрофы: за полтора месяца до моего прихода истекла медицинская лицензия — это учебное заведение для детей! Понимаете, в каком аду я начал работать?

Уже встало на колеса?

Да, давно. За первый год почти все было реализовано. Просто потом пришлось провести большое количество ремонтов и перестановок внутри академии: есть логика профессии, о которой не подозревала руководительница до меня. Дети для нее, к сожалению, были не главным действующим лицом.

Это живой процесс: одни дети вырастают, другие приходят — новые проблемы возникают. Приходится принимать решения каждый день. Я давно сказал, что после профессии классического танцовщика не бывает ничего сложного: ты больше не работаешь физически, только интеллектуально. Сейчас у меня замечательная жизнь без физического труда.

У вас в этом году вышла книга «Мой театр», и там, естественно, про ужасы закулисья. А нет у вас ощущения, что этот миф о злобе и зависти кто-то когда-то придумал, а все теперь стараются соответствовать?

Нет, это абсолютная правда — откройте книгу «Маска и душа» Шаляпина, «Я — Майя Плисецкая», «Галина» Галины Вишневской — все то же самое. Возьмите историю одной из величайших артисток Французской республики Адриенны Лекуврер — ее просто убили. К сожалению, театральный мир не самый добрый. Да и вообще мир: то же самое творится на заводе, телевидении, в мире космоса и науки — другое дело, что в театре все намного экзальтированнее, это жизнь людей с мобильной нервной системой. Ничего удивительного: кто-то гибнет, кто-то выигрывает.

Когда искали историческую личность с самой позитивной коннотацией, поняли, что неприкасаемый один — Гагарин, со всеми остальными что-то да не так. Заходя в комментарии к любому вашему интервью, понятно, что и вас обожают. Как сами думаете — почему?

Такие вещи сложно объяснить, тем более о себе. Много лет находясь в медиапространстве и наблюдая за тем, что происходит не только в нашей стране, но и в мире, я всегда удивлялся, на что люди реагируют.

Много лет, когда еще не существовало интернета, в зале Большого театра я наблюдал за зрителем, мне было интересно, ведь клакеров много: кому-то они аплодируют — и зал не подхватывает, а у кого-то грандиозный успех. Во многом клакеры не нужны: если что-то стоящее, достаточно одного хлопка. Еще когда я был школьником и ходил на пустые места, иногда клакеры говорили: «Мы дадим билетик, а ты помоги нам поддержать кого-то». И я пришел к выводу, что слова Пастернака «когда строку диктует чувство, оно на сцену шлет раба» — это искренне: если в этом есть божественное провидение, оно обязательно найдет отклик у огромного количества людей, даже если они не специалисты в том или ином жанре.

После профессии классического танцовщика не бывает ничего сложного: ты больше не работаешь физически, только интеллектуально.

Второй очень важный момент, когда появилось много каналов телевидения, соцсетей и интернет-сайтов, на себя стали обращать внимание скандалисты и те, кто, какую бы грязь на них ни вылили, очень искренне не реагирует на это — не отбрасывают ее от себя, а по-настоящему стараются быть безучастными. Меня много лет заказно поливают, пытаются приписать бог знает что. Сначала я инстинктивно пытался перепрыгнуть лужу с грязью, а потом прочитал интересную фразу, что грязь к золоту не пристает, она по нему скатывается — это на самом деле так, это про меня.

Мне кажется, что когда мы говорим о любви к человеку медийному — это прежде всего уважение к достоинству, если оно не покупное. Есть старое выражение: «Сколько ни говори “халва”, во рту слаще не станет». Сейчас многие руководители разных театров рассказывают, что они состоявшиеся артисты, танцовщики и режиссеры, и они никак не могут понять, что сколько ни говори «халва», во рту слаще не станет. Результат у них другой — бесцветный и бездарный. Мне никому не надо рассказывать, артистом какого жанра я являюсь. Всем понятно по моей фамилии, всем ясно, это — знаменитый артист балета.

Как же тогда скандалы с Большим? Вас за позицию на порог не пускали — интернет кишит видео.

Эти скандалы были инициированы не мной — я все время смотрю на них со стороны. Никто не может понять, что я в этом не участвую. Но я имею право сказать, что Большой театр находится в критическом состоянии, и труппа выступает не на уровне — да. Я говорю о своем доме и своей профессии — это не критика, а переживание за родное. Критика, когда рассуждает человек извне. А я говорю о своем личном — это мой театр. Скандалом было бы, если я сказал бы про чужой театр, но я этого себе не позволял и никогда себе не позволю.

А Большой театр — это в том числе и я. В его истории есть много имен, которые будут с ним ассоциироваться, причем тех, кто говорил о его проблемах: это и Вишневская, и Плисецкая, и Шаляпин написал не одну строчку. Точно так же и я — это мое время, мой театр.

Но они столько лет пытаются вас вымарать…

Знаете, как приятно! Всех тех, кого я назвал, тоже пытались вычеркнуть. Это главный показатель, что ты самое большое звено в цепи.

Не хочется после всех этих унижений и несостыковок уже, наоборот, перестать отождествлять себя с Большим театром?

Меня никто не обижал — до меня не долетало. Человек обиженный, когда он сам обиделся. Если бы когда-то мне вместо комплимента Вишневская, Григорович или Уланова с Семеновой сказали что-нибудь, я бы расстроился, но эти люди мной всегда восхищались, говорили обо мне как о чем-то из ряда вон выходящем. А какая разница, что скажет какой-то назначенный сегодня чиновник, которого завтра никто не вспомнит?

Я говорю о своем доме и своей профессии — это не критика, а переживание за родное.

Я вырос в Большом и слишком много лет наблюдаю, что происходит. Когда хочу могу прийти в ложу дирекции, где есть мое место. Просто мне не интересно смотреть очень плохо исполненные спектакли, которые я танцевал хорошо.

При всем обожании вас говорят, что у «Сегодня вечером» поначалу, когда вы стали вести передачу, были самые низкие рейтинги за все время ее существования. Как так вышло?

Дело в том, что некоторые блогеры получают деньги за то, чтобы писать чушь и ложь. Разговоры о рейтинге очень опасная вещь.

А зачем вам вообще это было нужно? Вам интересно вести программу про судьбу Маргариты Тереховой, я искренне верю, но не о Ванге же?

Я очень разносторонний, и на этой передаче о паранормальных явлениях присутствовала моя подруга, которая прилюдно сказала, что Коля очень хорошо разбирается в астрологии — я этим занимаюсь с детства: много читал и отношусь к этому серьезно.

Телевидение в свое время для меня явилось деятельностью, очень сильно отличающейся от того, чем я каждый день занимался в Большом. Это был выход из замкнутого мира. То же самое моя сегодняшняя работа в академии — я преподаю абсолютно бескорыстно. Подчеркиваю: ректор не должен преподавать, но мне приходится это делать, чтобы задавать планку и подтягивать педагогов. Это очень однообразная и рутинная работа. А телевидение — очень веселое разнообразное действо, поэтому я с большим удовольствием этим занимаюсь.

То есть не было никакого меркантильного расчета?

Меркантильный, когда вы сами напрашиваетесь, а меня пригласили. Меня всегда звали! Так я попал во «Взгляд», на «Культуру», в «Огоньках» участвую. У меня никогда не было пресс-агентов и менеджеров в отличие от многих моих коллег. На моих коллег, которые сейчас сидят в руководстве Большого, работает пресс-служба. Только у меня просмотров интервью за сутки миллион, а у них — 55 штук. Мне такие скриншоты прислали ученики. Я хохотал и не мог поверить, что это правда.

Нет ли у вас ощущения, что вам не удалось стать просто новым ведущим, а своим приходом, учитывая позицию Галкина*, вы себя противопоставили ему?

Эту программу вели и Юля Меньшова, и Андрей Малахов, поэтому Максим был таким же наемным рабочим, как и я сейчас. Меня выбрала съемочная группа: они составили несколько списков, и совпала только одна фамилия — моя. Сначала утвердили у Константина Львовича Эрнста, а после этого сделали предложение.

Не надо меня рассматривать как простого ведущего. Я очень уважаю и Андрея Малахова, и Максима Галкина, но их слово не будет обсуждаться в The New York Times, Financial Times или Le Figaro. А любой мой комментарий будет опубликован в этих газетах — я не только в России, я вообще в мире занимаю другое положение. Я не какой-то шоумен — я человек, заработавший международное признание на совсем другой орбите. Потому, когда со мной вели уже конкретный разговор, чтобы я стал ведущим этой программы, я уже понимал, что мне каждый раз придется следить за тем, что я говорю, зная, как это потом будет прокомментировано в главных мировых газетах, в которых вы никогда не найдете ни одной статьи о Максиме Галкине.

То есть нынешнее время не накладывает на ваше появление дополнительного смысла?

А что оно должно накладывать, если я не веду политические обозрения? Разве на Первом канале говорят только о политике?

И возвращаясь к теме Нового года, расскажите о «Щелкунчике», которого вы вместе с учениками Вагановской академии впервые привозите в Москву.

Я родился 31 декабря, Новый год — это мой день, все всегда было вокруг меня. В Большом театре 18 сезонов я был главным Щелкунчиком страны. Наш спектакль не новый, а идет на сцене Мариинского театра с 1934 года — он был поставлен Вайноненом для моего педагога Галины Улановой. И с тех пор идет во многих театрах мира. Мы ежегодно показываем этот спектакль на сцене Мариинского театра, но впервые привезем его целиком на сцену Государственного Кремлевского дворца в рамках программы «Приоритет 2030».

Фото: предоставлено пресс-службой АСТ

_________________________

* внесен Минюстом в список иноагентов