Новая ответственность семьи за поступок «оступившегося» — опасный откат в прошлое
«По обоюдному согласию меня и моего руководства мы пришли к решению, что я больше не могу занимать свою должность и исполнять свои обязанности в связи с тем, что член моей семьи позволил себе чудовищные, несовместимые с человечностью высказывания», — заявила на прошлой неделе бывшая генеральный директор петербургского проекта «Новая Голландия» Роксана Шатуновская.
Ее муж написал (а потом удалил) два спорных поста в запрещенной сети Facebook, которые патриотические каналы в «Телеграме» сочли «кощунством», а СК увидел в них признаки «оправдания терроризма». Уйдя с должности, которую она занимала 13 лет, Шатуновская заявила, что «останется со своей семьей», удалила все социальные сети и отказалась отвечать на вопросы журналистов.
В древнегерманском обычном праве этот принцип назывался Sippenhaft. Он предполагал, что семья несет ответственность за поступки своих членов. Сына или жену оступившегося можно — и даже нужно — бросить в подвал, лишить имущества или изгнать. Что считать преступлением, а что нет, зависит от обстоятельств: помимо стандартных 10 составов из Нагорной проповеди в число общественно опасных деяний попадало то колдовство, то инакомыслие, то сексуальные предпочтения. Важнее другое: кто обязан искупать совершенное — сам субъект или его родственники и соседи?
Германцы, конечно, не одиноки в Темных веках истории. Нечто похожее на Sippenhaft существовало во всех клановых обществах: у кельтов, славян или арабов. На этом принципе была основана практика кровной мести, которой занимались обладатели любого генофонда и культурных кодов. Помимо предрассудков неграмотных варваров в коллективной ответственности была социальная прагматика: в отсутствии государства и его институтов структурной единицей общества были кланы и родовые общины, которые не могли регулировать свое существование другим путем. У варваров все было коллективным: собственность, судьба и совесть.
С древности был известен принцип давать заложников в обеспечение договора. Дети вождей подчиненных племен жили на правах почетных пленников при дворе государя. Если их родители или сородичи изменяли государству, принцев ждала мучительная смерть. На Руси такие заложники назывались аманатами. Их содержали на казенный счет в особых аманатских избах. Практика существовала до очень позднего времени: на Кавказе ее применяли еще во времена войны с Шамилем в XIX веке. Впрочем, постепенно прагматика этого обычая менялась. Заложники все чаще должны были не погибать в порядке мести за очередное восстание, а становиться носителями культуры метрополии, чтобы потом отправиться на малую родину в качестве проводников мягкой силы. Выяснилось, что привилегии куда более надежный механизм контроля, чем угроза расправы.
В ХХ веке древний принцип коллективной ответственности внезапно вновь расцвел пышным цветом. Накануне поражения в нацистской Германии принцип Sippenhaft достали из архивов и официально узаконили. С 1943 года родственников солдат, обвиненных в дезертирстве, отправляли в лагеря смерти. Это касалось даже высшей номенклатуры. В апреле 1945 года семью генерала Отто Лаша, который сдал Кенигсберг войскам 3-го Белорусского фронта, арестовали и отправили в Заксенхаузен. Жизнь им спасли победители, через месяц водрузившие Знамя Победы над Рейхстагом.
К сожалению, нацистский эксцесс не был единственным рецидивом варварства. Родственники несли ответственность за мнимые и реальные преступления своих близких против государства в Японии, Китае, Южной и Северной Кореях и США. В СССР эта практика приобрела колоссальные масштабы. В 1937 году Политбюро официально регламентировало заключение в лагеря на 5–8 лет жен изменников Родины, участвовавших в «правотроцкистской шпионско-диверсионной организации». В 1940-м статус членов семей изменников Родины был распространен на родственников людей, совершивших побег за границу. Во время войны наказанию за чужие преступления подвергали отцов, матерей, мужей, жен, сыновей, дочерей, братьев и сестер коллаборационистов.
У тоталитарных (и не только) режимов была своя прагматика, не сводимая к кровожадной мести инакомыслящим. Высылка в «труднодоступные районы Крайнего Севера» тысяч родственников крестьян, бежавших из областей, «добровольно вошедших» в состав СССР, была призвана проредить потенциально нелояльное население и снизить вероятность восстаний. Восстаний не произошло, но более миллиона советских граждан служили во вспомогательных войсках вермахта и СС, когда дело дошло до мировой войны. Баланс выгод и издержек остался неподсчитанным в отличие от морального вердикта истории.
Угроза семье позволила гитлеровскому командованию избежать массового дезертирства солдат даже тогда, когда поражение стало очевидным. Но психологический шок от бесчеловечной рациональности этих практик заставлял несколько поколений интеллектуалов видеть в действиях их авторов только садизм или оккультное, мистическое зло.
Вопрос о прагматике коллективной ответственности вновь возник, когда белорусские правоохранительные органы стали преследовать родственников оппозиционеров и участников массовых акций протеста 2020 года. В отличие от сталинских репрессий против «членов семьи изменников Родины» они слишком незначительны по своему объему, чтобы выкорчевать недовольство. Скорее, наоборот, такие эпизоды вызывают моральное неприятие у всех, кроме небольшого ядра радикальных сторонников Александра Лукашенко. Вместо лояльности такие точечные (но несправедливые) репрессии вызывают озлобление у недовольных и деморализуют лоялистов. Однажды это обязательно даст о себе знать — и это произойдет в самый неподходящий для сторонников существующей системы момент.
Однако самая опасная прагматика наказания невиновных совпадает с логикой награждения непричастных. Ее заведомо невозможно контролировать, поэтому все ее последствия неизбежно будут побочными. Она сводится к идеологическому карьеризму. Коллективная ответственность раскрепощает хватательный рефлекс. Ее применяют, чтобы получить комнату «членов семьи изменника Родины» в коммунальной квартире или теплое место, которое занимает жена инакомыслящего блогера. Рациональность здесь несомненна: ведь речь про бюджеты, карьеры, места и статусы. Но это рациональность частная, а не политическая. Для власти она чревата одними провалами. Германия не получила атомной бомбы в том числе потому, что борьба с «еврейскими теориями в физике» стала инструментом служебной конкуренции в среде ученых и инженеров. Маккартистские гонения на коммунистов лишили Голливуд статуса интеллектуального think tank, отдав лидерство в области высокого искусства европейцам (словно в насмешку, почти поголовно левым по убеждениям). Решение Роксаны Шатуновской «остаться со своей семьей» наверняка пропорционально чьему-то карьерному успеху. Но обратно пропорционально способности властей эффективно контролировать пространство культуры.
Фото: кадр из сериала «А. Л. Ж. И. Р.», кинокомпания «Киноград»