За более чем год с начала кризиса в отношениях с Западом из России ушли лишь 7–9% компаний из «недружественных стран». Об этом в середине апреля написала The Washington Post. Новость широко разошлась как в России, так и в остальном мире, спровоцировав новую волну дискуссий об эффективности и ограничениях санкционной политики. Существенный аспект этой проблемы в том, что число «беглецов» увеличивается очень медленно. Впрочем, это, конечно, зависит от того, как считать.
Трудности арифметики
Цифра в чуть менее 9% появилась в исследовании экономистов из Университета Санкт-Галлена в Швейцарии. Они опирались на базу данных, в которой были учтены 1400 компаний из стран G7 и Евросоюза, работавших в России через 2400 дочерних предприятий на февраль 2022 года. К ноябрю лишь 8,5% из них полностью ушли с российского рынка. «Уровень отказа едва ли изменится в ближайшие месяцы», — добавили ученые.
Похожие данные приводят и эксперты из других исследовательских организаций, причем по обе стороны фронта. Например, Киевская школа экономики отслеживает работу 3 тыс. иностранных компаний. Только 211 (около 7%) из них захлопнули за собой дверь. Точно такие же оценки приводил по данным на начало сентября 2022-го российский Центр стратегических разработок.
— Сама цифра в 9% ушедших компаний говорит скорее о том, как считали, — комментирует статистический оптимизм экономист, приглашенный исследователь Университета Беркли в США Илья Матвеев. — Есть и иные данные. Например, в Йельском университете собрали другую базу данных по иностранному бизнесу в России. И в их списке только 232 западные компании продолжают в России бизнес как ни в чем бывало. Еще несколько сотен тоже остались, но свернули часть операций. Но при этом 500 компаний приостановили свою работу, а еще 500 ушли полностью, списав убытки или распродав активы. Совсем другая пропорция, верно?
Признанное иноагентом и заблокированное на территории России издание «Важные истории» подсчитало, что по состоянию на конец апреля 2023-го в российском реестре юридических лиц число компаний, имевших собственников из «недружественных стран», уменьшилось на более чем 2600 штук, или 20%. А если пересчитывать по объему выручки, то страна потеряла 15% западного капитала.
— На самом деле ушли довольно многие, — признает директор Института социально-экономических исследований Финансового университета при Правительстве России Алексей Зубец. — Тут вопрос, кого учитывать. Можно только тех, кто закрыл офисы и продал свое имущество — это одно. Если считать тех, кто громко дверью не хлопал, получится совсем другая цифра. Так ушел малый и средний бизнес. И в нескольких отраслях это нанесло сильный удар. Например, в машиностроении, особенно транспортном. А в других сферах, скажем, в ритейле, ущерб в первую очередь имиджевый. Reebok и Puma ушли, ну и что? Их продукцию найти можно, а в торговле их заменить нетрудно.
Очередь на выход
Российское правительство вовсе не остается пассивным наблюдателем за действиями западных компаний. Оно быстро осознало негативные последствия, к которым может привести массовый исход фирм, и предприняло решительные шаги, чтобы его не допустить. Для желающих уйти с отечественного рынка компаний с чистой доналоговой прибылью в 1 млрд рублей и выше был установлен разовый сбор «со сверхприбыли» в 10%. Кроме того, правительство требует, чтобы активы «беглецов» продавались с 50-процентной скидкой либо с большой рассрочкой платежа для покупателя. Наконец, сам выход с российского рынка должен получить разрешение специальной комиссии Минфина.
Один из участников такой сделки рассказал Financial Times, что очередь в эту комиссию по контролю за иностранными инвестициями составляет около 2 тыс. компаний. При этом сама комиссия заседает всего три раза в месяц, принимая по семь решений (не всегда положительных) за раз. Сейчас в этой очереди стоят многие крупные бренды. Новости о том, что очередная известная компания согласовала с правительством свое право уйти из России на тех или иных условиях, приходят почти каждую неделю. Так, 20 апреля стало известно, что одобрена сделка по продаже российского бизнеса Henkel. Компания на своих 11 заводах производила чистящие и моющие средства под брендами «Ласка», Persil, Losk, «Пемос», «Пемолюкс», Vernel и др., а также клеи «Момент» и «Метилан». Теперь ее активы за 54 млрд рублей перейдет консорциуму инвесторов, в который входят Kismet Capital Ивана Таврина, «Эльбрус Капитал» Дмитрия Крюкова и Augment Investments Виктора Харитонина. Через неделю ТАСС опубликовал сообщение, что к аналогичной сделке близок автоконцерн Hyundai Motor. Завод компании в Санкт-Петербурге, где собирали Hyundai Solaris, Hyundai Creta и Kia Rio, возможно, достанется неназванной компании из Казахстана.
— Интерес государства в том, чтобы максимально затруднить процедуру выхода и дать дополнительный стимул бизнесу остаться, передумать, — говорит Илья Матвеев. — Но все более очевидно, что никто не передумает, а общий тренд на то, чтобы сворачиваться, переломить не удастся. Многие компании еще стоят в очереди, ищут компромиссы, минимизируют потери, но их бизнес не функционирует, а сотрудники отправлены в простой. Если бы им позволили уйти быстрее, то сами предприятия с новыми собственниками могли бы быстрее перезапуститься. Так что цифра в 7% или 9% не только искусственная и вводящая в заблуждение. Она еще и указывает на неблагополучие, о котором редко говорят: заложниками ситуации часто становятся не только владельцы бизнеса, но и их наемные работники.
Помимо барьеров, которые создает правительство, компании из «недружественных стран» сдерживает и нежелание терять прибыли и наработанные за долгие годы позиции на российском рынке.
— Всегда нужно помнить про «капиталистическую жадность», — напоминает Матвеев. — Но в нашем случае она все же играет второстепенную роль. Российский рынок для большинства западных компаний не был ключевым. Он вообще сравнительно узкий. Вот если бы речь шла про Китай, это был бы главный мотив: потеря такого громадного рынка могла бы заставить очень многих дважды подумать и, возможно, остаться. Но российский рынок для большинства транснациональных компаний занимает до 10% продаж. У тех компаний, для кого он играл определяющую роль, как, например, для Райффайзенбанка, проблемы совсем другого уровня. Они до сих пор и не могут никуда уйти.
Общие потери уже ушедших из России брендов могут составлять около 2 млрд долларов, выяснил «Коммерсантъ». Эксперты Центра стратегических разработок проанализировали, как распределялись уходящие в 2022 году компании по разным странам. Выяснилось, что хотя по абсолютному числу лидировали США, в относительном исчислении с большим отрывом вперед вырвались компании из Северной Европы. И для них удар можно считать более чем ощутимым. Например, финский бизнес уже к сентябрю 2022-го потерпел убытков на 2% национального ВВП, шведский — на 1,5%, а британский — на 1,3%.
Пауза на раздумья
— Я не верю, что крупный бизнес уходит из России самостоятельно, — оценивает ситуацию Алексей Зубец. — Я уверен, что на них оказывали давление их правительства. Особенно на крупные и известные бренды, которые формируют потребительское мировоззрение населения. Это стратегия давления на потребителя. Уход с рынка того же McDonald’s для экономики вещь неприятная, но в общем итоге совсем не смертельная. А вот на моральное состояние потребителя это влияет очень сильно: «Мир, к которому мы привыкли, рушится у нас на глазах». Задача была в том, чтобы спровоцировать растерянность и деморализовать население.
При этом масштабы исхода оказались недостаточными ни для крупномасштабной паники, ни тем более для паралича экономики. Наиболее активно заявляют об уходе с российского рынка компании из Финляндии (страну решили покинуть 80% финских компаний, работавших в России), Дании (73%) и Великобритании (35%). Помимо давления правительств в этих государствах бизнес испытывал давление со стороны общественного мнения.
— В Скандинавии, особенно в Швеции, преобладает атмосфера нетерпимости по отношению к России, — говорит Зубец. — Именно поэтому та же самая Ikea ушла, несмотря ни на какие убытки. А вот французы и итальянцы более морально подвижны. Жестких моральных ограничений на работу с Россией у них меньше, и фирмы из этих стран остаются на нашем рынке гораздо чаще.
The Washington Post признает, что многие западные компании «сознательно тянут время», откладывая уход из России. «Но для тех, кто медлил, уход стал только более дорогим и сложным», — констатирует издание. Пауза не может быть вечной. Рано или поздно колеблющимся нужно будет принимать решение, несмотря на рост его цены.
— Я считаю, что рубеж, после которого они будут думать, возвращаться им или нет, это история с украинским контрнаступлением, о котором сейчас так много говорят, — делает прогноз Алексей Зубец. — Если выяснится, что Украина не сможет добиться военной победы, то шансы на возвращение западного бизнеса резко увеличатся. Потому что выяснится, что поражение России невозможно.
Приоткрытая дверь
Многие компании, еще стоя в очереди на выход, уже продумывают пути к возвращению. Самый простой способ обеспечить себе такую возможность — опцион на обратный выкуп активов, который прописывается в договоре о продаже бизнеса. Например, автоконцерн Renault продал свои активы Москве за 2 рубля: по рублю за АвтоВАЗ и московский завод (бывший АЗЛК). Символическая цена смягчается правом получить свои предприятия обратно в течение шести лет по формуле «2 рубля + все инвестиции, сделанные за время отсутствия французского концерна».
Таким же образом поступили McDonald’s, Ford, L’Occitane и Danone. Французский производитель молочных продуктов вообще не хотел уходить. Менеджмент компании считал, что это приведет лишь к тому, что ее собственность «будет захвачена и перейдет под контроль российских властей, а все выгоды достанутся новым собственникам из России». Но осенью 2022-го все же согласился продать активы с правом обратного выкупа.
Новыми владельцами чаще всего становятся партнеры или топ-менеджеры, которые хорошо знают рынок и могут эффективно управлять активами. Другая популярная схема — продажа российским конкурентам (но это чаще всего сопряжено с большими финансовыми потерями) или компаниям из «дружественных» России стран. Только за последнее время 14 компаний из ОАЭ купили 21 российское предприятие. Являются ли эти сделки реальными или фиктивными и кто стоит за новыми собственниками, не известно.
— Передача бизнеса собственным филиалам из «дружественных стран» встречается довольно часто, — поясняет Алексей Зубец. — Когда сама компания в России закрывается, но ее бизнес передается азербайджанскому или казахстанскому филиалу. Это попытка остаться на рынке, изобразив уход. То же самое может происходить и по менее очевидным схемам. Например, я не уверен, что продажа Росбанка Societe Generale структурам Потанина означает уход французов из бизнеса. Может оказаться, что «Интеррос» всего лишь держатель активов. Не исключено, что это тот самый вариант ухода с последующим возвращением.
Пока многие компании стоят в «очереди на выход» из России, некоторые уже ушедшие пытаются в нее вернуться. Самым скандальным стал эпизод с производителем шведской водки Absolut, который принадлежит французскому концерну Pernod Ricard. Новость о возобновлении поставок водки в апреле вызвала в Швеции настоящую бурю возмущения. Политики и журналисты устроили обструкцию французской компании, купившей один из самых узнаваемых национальных брендов. В результате французы решили не злить скандинавов и заявили, что не готовы «подвергать сотрудников и партнеров массированной критике во всех формах». Однако ждать, что Absolut совсем исчезнет из магазинов, все же не приходится: параллельный импорт компания проконтролировать не может.
— Никто не возмещает бизнесу потери от ухода с российского рынка, поэтому желание потихоньку вернуться понятно, — комментирует Зубец. — Многие оставляют незакрытой заднюю дверь, рассчитывая вернуться в более подходящий момент. И такая ситуация может продлиться до пяти-семи лет.
Цена вопроса
— Нельзя вывести никакого интегрального показателя, который выражал бы общие потери для экономики, — рассуждает Илья Матвеев. — В краткосрочной перспективе уход западных компаний катастрофой не стал. Во многом потому, что начиная с 1990-х проникновение западного капитала в страну было ограниченным. Власть всегда защищала отечественный капитал, своих олигархов. Западные компании часто выступали лишь партнерами россиян. Теперь, когда они уходят, физические и денежные потери можно пережить. Но урон будет только расти со временем: западный бизнес был источником технологий и передовых управленческих практик. А потерять их — значит, потерять перспективу роста, который основан на росте производительности труда.
Утрата доступа к технологиям и постепенное упрощение экономики может стать одним из самых важных и тяжелых рисков для страны, если исход западных компаний продолжится. «Есть несколько отраслей типа микроэлектроники, где найти альтернативу иностранцам невозможно. В машиностроении и транспорте тоже ощутимая зависимость от западных технологий, но это локальные и временные проблемы», — смягчает оценку Алексей Зубец. В любом случае этот риск не единственный. Другая проблема — это снижение конкуренции и рост монополизации. «Мы видим, что связанные с Кремлем олигархи любят использовать возможность купить самые интересные активы по дешевой цене», — говорит один из опрошенных The Washington Post экспертов.
Журнал Forbes даже составил рейтинг собственников российских активов, ранее принадлежавших иностранцам. Возглавил его Владимир Потанин, купивший у французской Societe Generale Росбанк и аффилированные с ним страховые компании. Но и другие инвесторы, «купившие активы у буквально убегавших иностранных владельцев, сорвали огромный куш». Например, застройщик Etalon Group, связанный с АФК «Система», основанной Владимиром Евтушенковым, выкупил российские активы финской YIT за 1,9 млрд рублей, хотя их чистая стоимость оценивалась в 14,2 млрд рублей.
— Пока данных о резкой концентрации активов у нас нет, — признается Илья Матвеев. — Но тенденция к сокращению конкуренции, конечно, налицо. Фирм становится меньше, конкуренция снижается. А если она снижается — легче поднимать цены. Может быть, это еще не тотальная монополизация, но монополистичность российского рынка очевидно повышается.
Если крупному бизнесу происходящее может приносить как проблемы, так и выгоды (привлекательные активы достаются по бросовым ценам), то на долю простых потребителей остаются сплошные издержки. «В итоге заплатят обычные люди, у которых будет меньше выбор, выше цены и которым гарантировано плавное падение качества жизни», — грустно констатирует Матвеев.
В качестве утешения можно рассматривать то, что фундаментальных причин для резкого ухудшения ситуации пока нет.
— Будут даже некоторые плюсы, — продолжает Матвеев. — Например, безработицы не будет. Производительность труда будет снижаться, труд будет вытеснять технологии. Поэтому сохранится дефицит кадров. Правда, кадров с низкой зарплатой. Ведь, чтобы ее повышать, нужен рост производительности, а взять его неоткуда. И так по кругу. Пока мировой капитализм существует, выйти из него нельзя. Можно играть по его правилам и выигрывать. Но это не наш случай.
Алексей Зубец тоже считает, что оснований для алармистских ожиданий пока нет:
— Даже если на Западе решат запретить весь импорт в Россию — это будет запоздавшая история. В марте 2022-го был бы фурор, а сейчас уже нет. Россия адаптировалась. И выяснилось, что Запад больше не мировая фабрика. Главный промышленный производитель в мире — Китай. И пока с ним у нас все в порядке, никакой исход брендов к катастрофе не приведет. Вот если бы Китай присоединился к этому давлению, а санкции стали бы по-настоящему глобальными, вот это была бы катастрофа. Мы быстро превратились бы в Северную Корею.