Повернувшись задом и лихо задрав кофту, Юрий Михайлович Рост со сцены показывает залу бирку на джинсах.

«Видите — Levis Strauss 517-32-32. Мои джинсы отмечают сегодня юбилей. Кто-то, как Марина Мстиславовна, вышел из “Шинели” Николая Васильевича, а я — из “лейваса”», — задорно подмигивает он сидящей на директорском ряду Нееловой. Около — упоительно хохочущий Костолевский, уставший Познер, восторженный Рыжаков и привычный Куснирович.

За неделю до отцовского праздника сын Роста Андрей опубликовал в фейсбуке приглашение на эту встречу. Но плюнул в сторону театра: мол, мы бы с удовольствием бесплатно все провели, но не дают, поэтому покупайте билеты подешевле да пересаживайтесь поближе. На вечере он стал заверением историй — периодически Рост прямо со сцены требовал подтвердить достоверность рассказываемого: «Скажи, Андрюш».

В «Современник» набились, кажется, все. Нэш Тавхелидзе элегантно улыбался посреди фотобиеннале мэтра, организованного в фойе. Хоть это и друг сына, но всем известно, как очарован Рост грузинами — фото из своих горных экспедиций к сванам он позже покажет со сцены. Макаревич и отец Уминский, академик Коновалов и Светлана Сорокина — все друзья в сборе. Вдовы и вдовцы тоже не позабыты: Ольга Арцимович из-за вируса прийти не смогла, но Галина Юркова неприветливо явилась, заглянул и Мессерер. Рост уверял, что старался позвать всех.

Твердо и уверенно, как когда-то на бортике бассейна, он стоит на сцене в узких джинсах, толстовке с кожаными вставками, красном шарфе, в одном носке в цвет ему, а в другом — в диссонанс, чем необычайно гордится и всячески демонстрирует экстравагантное решение гостям. В конце вечера по-щегольски снимает туфли 30-летней выдержки — жмут, но красивы. На ремне — нет, не чехол, настоящая кобура для мобильного телефона, который все звонит и звонит, а Рост тому и рад — не разрываясь между гостями и поздравляющими, посвящает одних в других. Другим, кстати, в антракте наливают крепкое. Как за именинника не выпить? Заодно и за Муратова, которому либеральный мэтр исполняет реверанс.

«Мы празднуем нашу встречу и ничего более» — это не похоже на бенефис, Рост готов вспоминать о других, а не хвалить себя — говорить о продавщице из киевской булочной, периодически появлявшейся в полуобморочном образе в кино, об одноклассниках, «жопастой» разведчице-слухачке — она была гуманным учителем физики, о Данелии, который, выйдя от Картье-Брессона, просил подсадить его на памятник Жанны д’Арк, чтобы посидеть с ней на коне, о Гранине, о бабе Даре из поселка на Пинеге, об Анне Гороховой, пекшей хлеб в блокадном Ленинграде. Все в его воспоминаниях равны — все интересны.

Рост чудесный конферансье. Зал хохочет и плачет, но уже не от смеха. Это настоящий рэгтайм: «У них всегда кто-то умирает, поэтому они постоянно в черном… », «Старуха, она мне в дочери годится… », «Тогда министрами культуры выбирали приличных людей… », «Раньше я заливал — сейчас не заливаю… » — не подумайте ничего дурного о журналистской компетенции Юрия Михайловича, это о водке и грибах.

«Это была Москва, которая пришла прощаться со своим прошлым, больше такого не было», — вспоминает он о похоронах Булата Окуджавы. А в этот вечер Москва пришла поздравить свое настоящее.

Каждый год Рост с сыном Андреем ставит елку на балконе своей квартиры на Чистопрудном. В один же — пропустил. Общественность возмутилась. Делегация из нескольких ребят пошла требовать праздничное настроение, но ошиблась этажом — попала к Данелии: «Дядя, елка где?» Режиссер журналисту претензии передал: «Теперь послушай сценарий: прошли годы. Эти бывшие твои пацаны превратились во взрослых мужиков. Один стал бизнесменом. Второй срок отмотал. Третий с войны вернулся, на работу никак не устроится. Идут по Чистым прудам с детьми и женами, у кого есть, и, увидев на балконе твою светящуюся елку, говорят: “А этот *удило все еще жив!”»

Фото: Даниил Примак/пресс-служба театра «Современник»