Сейчас, когда заканчивается самый обсуждаемый сериал, можно смело говорить о том, что российское кино взорвало бомбу. «Слово пацана» смотрит и ждет все постсоветское пространство — Литва, Беларусь, Украина (через VPN?), Грузия, Армения и Казахстан. Азербайджан и Киргизия вроде пока держатся, но явно тоже скоро падут. Во все языки и наречия тихой сапой прокрался арго русско-татарской улицы прошлого века со всеми его «пришиваниями», «старшаками» и «чушпанами».

Поиск в соцсетях по слову «чушпан» выдает:

— школа бровистов Brow Art Barnaul публикует фотографию ученицы со свежеполученным сертификатом, а под нею текст: «А можно их теперь называть: “скорлупой”? Точно не чушпан, т.к. проходила обучение у меня»;

— московский ню-фотограф Анна Баженовская вывешивает «рельсу» с призывом: «Кто до сих пор не записался ко мне на фотосессию, тот чушпан!»;

— некий бренд ABC выпустил черную и белую футболки с надписями «Чушпан» и «Девушка чушпана»;

— другой бренд нижнего белья выложил «рельсу» с моделью, одетой в синий комплект повышенной сексуальности, за кадром женский голос вещает: «Теперь запомни! Ты теперь женат. У тебя есть жена, а кругом одни шлюхи!», после чего врубается уже навязшая у всех на зубах «Пыяла».

Разумеется, активизировались и многочисленные желающие все популярное гневно осудить и немедленно запретить. Впрочем, они говорили то же самое и когда все смотрели «Игру в кальмара», и в эпоху рэп-батлов. Пока что все вредное «влияние на молодежь» состоит в изготовлении шуточных тиктоков под ту же «Пыялу», в снятой на видео ролевой игре в драчку между «группировками», где участники закидывали друг друга снежками, ну и в убийстве на остановке в Иркутске. Про последний случай местный СК, правда, заявил, что сериал к этой истории отношения не имеет, а якобы сказанная фраза «Ты с какого района, чушпан?» была выдумкой местных журналистов. Но кого интересуют такие мелочи, когда любое упоминание «Слова пацана» генерирует кликбейт?

Кстати, вся пресловутая «романтизация», а точнее вся репрезентация позднесоветских гопнических субкультур, была создана как раз теми, на кого они охотились — чушпанами и неформалами. Ни казанские группировщики, ни родные подмосковные любера не оставили после себя ничего — ни специфического дресс-кода, которому другие стремились бы подражать, ни фольклора, ни даже запоминающихся татуировок или логотипов. Все это есть и было у итальянских «семей» в США, у латиноамериканских «наркос», у японской якудзы, да даже у наших блатных, а вот нашумевшее в 1980-х сырье для будущей «братвы» так и растворилось бы без следа, когда бы память о них не сохранил целый пласт культуры — от фильма «Меня зовут Арлекино» до песни ДДТ «Мама, я любера люблю». От самих люберов остался только стишок-кричалка «Мы родились и выросли в Люберцах — центре грубой физической силы!», а от их казанских коллег — песня «В Татарстане город есть Казань», причем явно более позднего времени, чем события сериала, да и полный текст ее вы не найдете даже с гуглом. Вот и все. Нечего там романтизировать.

А ведь подобный момент духовного единения молодежи с криминальным миром случается в истории нашей страны уже не в первый раз. Самой мощной была волна конца 1940-х — начала 1950-х, ставшая результатом всех послевоенных и послесталинских амнистий, когда чуть ли не в каждом дворе объявлялся «бывалый» товарищ в наколках, немедленно становившийся учителем жизни для подрастающих поколений безотцовщины. Именно из тех времен растут корни блатной лирики раннего Высоцкого, как и у сотен явившихся по его стопам подражателей с радио «Шансон». Сам главный бард всея Руси с присущей ему порой изумительной социологической точностью отрефлексировал это в своей знаменитой «Балладе о детстве»:

Все — от нас до почти годовалых —
Толковища вели до кровянки,
А в подвалах и полуподвалах
Ребятишкам хотелось под танки…

Сперва играли в «фантики»,
В «пристенок» с крохоборами,
И вот ушли романтики
Из подворотен ворами.

Эти две строфы (и все, что между ними) исчерпывающе описывают как природу самого «казанского феномена», так и нашу современную реакцию на «Слово пацана». Причиной тяги молодых к маргинальной социализации что тогда, что в 1980-х становились крутые исторические повороты, вызывавшие слом и переоценку всей ранее внедрявшейся взрослым миром системы ценностей. После страшной войны пришло некоторое отрезвление на контрасте между тем, что неслось из всех рупоров до нее, и тем, что стало говориться после. Но даже робкие сомнения были запрещены, и сломать человеку жизнь могло даже неосторожное высказывание в дружеской компании, а потому уход в альтернативную систему ценностей, в мир блатных и «лагерной романтики» становился своего рода формой эскапизма.

Похожая ситуация была и у казанских группировщиков: их поколение окончательно уперлось лбами в закрытые двери социальных лифтов, из Афгана вывели войска, и почти десятилетняя война вдруг оказалась ненужной, а учителя уже не знали, что говорить детям на уроках. Зато улица предоставляла твердую и, как тогда казалось, не подверженную инфляции систему ценностей: будь с группировкой — или ты чушпан и тебя будут бить, пацан за пацана в ответе, ну и так далее. Крайне неслучаен тот факт, что звезда одного из главных идеологических фильмов для молодежи эпохи застоя Сергей Шевкуненко, сыгравший образцового пионера Мишу, начал вести себя как типичный группировщик, а кончил жизнь свою лидером небольшой ОПГ и был убит прямо у себя в квартире. Такая же судьба ожидает и большинство персонажей «Слова пацана».

Режиссер Жора Крыжовников смог сформулировать главную мысль: группировки и «пацанство» были колоссальной растратой человеческого капитала. Ярче всего это показано в тот момент, когда Андрей Пальто приходит пробоваться клавишником в рок-группу, чтобы впечатлить свою красивую и утонченную милицейскую подругу. Быть может, в этот момент жизнь и могла бы повернуться по-другому, но костяшки сбиты в многочисленных драках, а пальцы уже не гнутся.

Все это сказано без экивоков, и в «Слове пацана» за исключением пары сцен нет ни каких-то сложных метафор, ни эзопова языка. Но зритель почему-то смотрит и не видит, зато западает на «пацанский кодекс» и эстетику поздних 1980-х с ее облупившимися панельками, «Ласковым маем» и ржавеющими на углу старенькими «Жигулями». Ну и на собственное безопасное переживание отчужденного от него экраном насилия из прошлого: «Посмотрите, в каком аду выживали наши родители». Самого режиссерского высказывания он, видимо, в упор предпочитает не замечать, то ли потому что визуал, как всегда, победил текст, то ли потому что нас вечно тянет на ретро. Хотя даже проассоциировать себя с персонажами сериала у сегодняшних зумеров не получится — совершенно другие люди, да и условия, знаете ли, уже не те.

«Казанский феномен», о котором писал автор положенной в основу сериала книги Роберт Гараев, как раз был интересен и уникален тем, что в нем как в капле воды отразилась вся будущая история страны на десятилетие вперед. Многие, кстати, упрекают «Слово пацана» именно в отсутствии этой динамики, хотя на самом деле работа Крыжовникова просто требует подготовленного зрителя, который знает, что будет потом, а для совсем «не врубающихся», скорее всего, будет второй сезон. Но фауна соцсетей вместо того, чтобы смотреть сериал как своего рода мокьюментари, предпочитает снимать «рельсы» про «отшивы» и «чушпанов». Что ж, не нам их судить, видимо, у поколения тиктока историческая рефлексия выглядит именно так.

Фото: кадр из фильма «Слово пацана»