Маленьких редко спрашивают о чем бы то ни было. С 10 лет я занимался альпинизмом и ненавидел это дело.
Мне никто не задавал вопроса, хочу ли я этого: раз вся семья занимается, значит, и ты тоже должен. Я был самым младшим в семье до 18 лет, когда родилась моя сестра. И, наверное, это повлияло на мой характер. Но зато я был на вершине горы Рейнир, это один из самых сложных подъемов в Америке, если не считать гор в Аляске. И это тоже повлияло на характер, конечно. Я будто постоянно нахожусь в ситуациях, в которых я понимаю, что пора еще немного подкачать силу воли.
Нет, я вру. Детям, конечно, задают вопрос, кем ты хочешь стать. А дети, наверное, и думают, что они вообще хотят кем-то стать, только потому что их об этом спрашивают. Я хотел стать и ковбоем, и военным, но я не хотел никого убивать. Когда я узнал, что есть такая профессия актера, в которой ты можешь быть и военным, и пожарным, и вообще кем угодно и при этом никого не надо убивать, выбор стал очевидным.
Как раз в это время я пел в церкви, в роли Жирафа в истории про Ноя, а потом сыграл Иону, которого съел Кит. И после первой в своей жизни главной роли я заболел театром. Мама отдала меня в консерваторию Колорадо-Спрингс, где я изучал музыку, театр, танец и готовился к поступлению в университет. Я подрабатывал в разных театрах на тех работах, куда меня соглашались взять: вешал свет, строил декорации, убирал мусор, продавал билеты, ставил спектакли, пел в мюзиклах и собирал музыкальные группы. Я сразу же стал таким блаженным от театра.
Поступив в университет в Оклахоме, я понял, что меня больше всего интересует то, что в Америке называют straight theatre, простой театр без фейерверков и пируэтов. Мы занимались психологическим реалистическим театром, несколько видоизмененным театром Станиславского. Я никак не мог понять, как наша страна может найти опору в системе, которую никто толком и не знает. Я все время задавал неудобные вопросы своим педагогам. Скажем, нам рассказывали про актерские команды в России, которые могут общаться только глазами, без слов, и отлично друг друга понимать. Но это был всего лишь рассказ, а я действительно хотел общаться без слов, одними только глазами! И спрашивал: «Ну как все-таки эти русские так делают?» И в итоге я поехал в Россию, чтобы найти кого-то, кто в театре занимается поиском так же, как это делал когда-то Станиславский.
Моим любимым актером был Михаил Чехов. Благодаря биографии, написанной Чарльзом Моровицем, я узнал о возможности слияния жизни и театра, а именно этого мне очень не хватало в Америке, где профессия оторвана от жизни: тут место для работы, там место для отдыха, тут семья, здесь футбол. Жизнь в коробках. В «Караване», международном фонде, частью которого является Безопасный театр, самый амбициозный план заключается в том, чтобы делать сезонное место, где вся жизнь превращается в творчество. Мы планируем построить арт-деревню в пустыне, и смысл строительства в том, чтобы все делать руками и ко всему относиться как к творчеству. Творчество в приготовлении пищи, в общении с людьми, в добывании воды и ответственном отношении к ее потреблению; чтобы видеть смысл во всяком деле, от театра до выбрасывания мусора.
Идея Безопасного театра родилась в ресторане «Москва—Дели», где многие годы уже существовала потребность делать что-то по понедельникам, когда кухня ресторана отдыхает. Там время от времени случались разовые события, и постепенно сложился образ театра. Там просто место такое… Оно как будто просит, чтобы люди занимались там творчеством. На мой взгляд, там оно и так каждый день происходит, только во все дни, кроме понедельника, это перформанс кухни, творчество непальских поваров, которые готовят пищу вокруг дровяной печи, творчество гостей, которые приходят, едят и общаются.
Так вот, в начале пандемии я подумал: если все театры закрываются, мы, наоборот, театр откроем. Я мечтал о том, как здорово было бы сделать неофициальный театр, куда будет приходить несколько бесстрашных зрителей, а большая их часть будет смотреть спектакли в трансляции онлайн. В итоге ресторан «Москва—Дели» закрылся-таки на карантин, а безопасность из пространства перекочевала в содержание, в истории, которые мы рассказываем. Любой человек может рассказать историю в Безопасном театре, если он рассказчик, только не всякую историю.
Люди и без того постоянно рассказывают друг другу истории. Чаще всего теперь это истории про наши собственные успехи или неудачи. То есть сплетни. Но есть и другая форма общения — общение посредством обращения к архетипам. Это древнее искусство, которое нам не просто интересно, а, как мне кажется, необходимо возродить, чтобы жить сильнее, устойчивее, мудрее и аккуратнее по отношению к природе, к другим и к самим себе. Мы живем в крайне неоднозначные времена. Поэтому мы ищем такие истории, которые делают сильнее и рассказчика, и слушателя.
Самым сложным для Безопасного театра остается самоопределение, четкость идеи. Но это счастье, потому что есть повод искать дальше. Каждый раз, даже на дневных прогонах, появляется ощущение, что происходит что-то полезное. И, наверное, поэтому слушатели и рассказчики делятся этим опытом с друзьями, а потом уже их друзья приходят и тоже находят что-то нужное для себя.
Безопасный театр начался в Москве, но мы планируем открыть несколько подобных площадок и в других странах, также мы предлагаем людям самим снимать свои истории и присылать нам для того, чтобы мы могли выложить их онлайн на нашем сайте. Таким образом, мы планируем объединить рассказчиков из Ботсваны с древним миром уральских сказов. Кстати, как раз в пещерах Ботсваны ученые недавно обнаружили культурные артефакты, возраст которых оказался более 70 тыс. лет. Получается, что уже тогда люди занимались чем-то подобным тому, чем пытаемся заниматься мы. Ученые сходятся на том, что раньше существовала некая сеть архетипов, какие-то координаты, заложенные в мифологии по всему миру, от Северной Америки до Ближнего Востока. Сейчас же мы имеем информационную сеть, в которой люди путаются настолько, что порой лишь находят повод ненавидеть друг друга.
Сегодня мегаполис — это своего рода мир в миниатюре, еще можно сравнить его с большим садом, который содержит в себе огромное разнообразие культур из самых разных мест. И мы хотим обратить внимание именно на это разнообразие, поддерживать его в меру имеющихся у нас возможностей, чтобы оно в свою очередь давало силу тем, кто к нам приходит. В нашем репертуаре на разных языках истории дают повод для межкультурных и межрелигиозных диалогов. Это наша маленькая лаборатория. Мы избегаем творчества, которое тянется к нигилизму. Если нам повезет, то Safe Theatre станет тем местом, где человек сможет столкнуться с самим собой так же, как ребенок, который смотрит в зеркало и думает: «Боже мой! Я существую. Меня сделал Бог, и я вот прямо сейчас, вот так существую. Это чудо!»
Фото: Сергей Кольцов