Родом я из Братска, Иркутская область. И моя йога родом именно оттуда.

Первый раз с йогой я пересекся по публикациям в журнале «Наука и жизнь» 1984 года. Занимался где-то полгода — на столько меня хватило. А второй основной раз был в ноябре 1990-го. Около 7 ноября, когда были выходные, появилось свободное время: хоть город Братск и не очень большой, но на другой конец добираться было долго, а именно там был ДК, где проводил занятие йог из Индии. Он, наверное, рассказывал, но я не помню, какими судьбами его занесло в Иркутскую область, наверное, он был с какой-то индийской делегацией у нас на алюминиевом заводе. Это я так додумываю. Человек очень возрастной, ему было 70 с лишним. Народ, в основном спортсмены, собрался на его показательное выступление. Ребята сказали, что его можно оценить как мастера спорта по гимнастике, с учетом возраста — поразительно. Поскольку я уже когда-то до этого пробовал, то и меня как эксперта, который знал йогу по журналу, пригласили посмотреть. Впечатлило. Потом хоть и не очень регулярно, но он вел там занятия в течение полугода. Я каждый раз к нему ездил: популярность была относительная — на первое его занятие пришли больше сотни человек, а на заключительном, когда он прощался, нас было одиннадцать. Мне было интересно от начала до конца.

Какое-то время я занимался йогой сам, году в 1994 даже вел с приятелями занятия. С точки зрения современного преподавания у нас все было очень удачно: много народу, в зал периодически набивалось человек до ста, пятьдесят — стабильно. Это была хатха-йога. Хотя мы тогда не делили. Может, в 1994-м я уже и слышал имена Айенгар и Шивананда, но категорий еще не было: йога и йога. Потом бросили: никого преподавательская деятельность в коммерческом плане не интересовала — расценки были копеечными, а мы — материально незаинтересованными, и так относительно успешными. А еще не было перспектив развития. Когда сам занимался, это еще как-то устраивало — хватало базы, которую за полгода заложил первый учитель, но чтобы давать людям — этого мало. Я тогда озаботился поиском учителей: ездил по всей территории СНГ — был во всех краях, от Владивостока до Винницы. И ни один учитель моих запросов не удовлетворил: было трудно искать информацию — интернета не было, где чего услышишь и узнаешь. Процесс получился долгим: несколько лет — десяток поездок.

После этого я подался в Индию в поисках учителя. Похоже ли было то, что давал залетный индийский учитель, на настоящую йогу? Да, 100%. Приехав в Индию, не с первого человека, преподававшего йогу (он, по-моему, имел отношение к йоге меньше, чем я — откровенный жуликоватый тип, от всей йоги у него была только футболка с надписью Yoga), но со второго-третьего я убедился, что практика, построенная по рекомендациям моего первого учителя, близка тому, что дают и как объясняют в Индии.

Тогда, в 2000-м, я легко решился на поездку. Знал, что есть Индия, а там — йога, к тому времени уже крепко знал про Айенгара, про Майсур с аштанга-виньясой, про Бихар и город Ришикеш — это все, что я знал. И совсем не знал английского. В принципе. Вообще. Приехав туда, даже поздороваться не мог: никто не понимал меня, и я — никого. Вот это осознание, что я в полном непонимании стою на вокзале в Дели и не знаю, куда мне дальше ехать — один из самых сильных жизненных моментов. Все сложилось хорошо: нашел учителей, и очень достойных. В самых первых поездках я столкнулся с интересной ситуацией: подходишь к учителю и спрашиваешь, какую он йогу преподает. Говорит: «Йогу». Отвечаешь: «Я понимаю, что йогу, но какую?» Я ж человек с Запада, я знаю, что йога есть айенгар, бихарская, виньяса. Он глазами хлопает: «Йога!» Но ничего, мы их уже научили: они теперь все знают, какую они йогу преподают. Назубок. В начале 2000-х не знали, просто йогу преподавали.

Индия — восторг! Первое пребывание в Дели было очень спокойным, коротким. В дальнейшем я прожил там порядка двух лет — очень полюбил этот город. Потом я достаточно быстро попал в Ришикеш. Первый раз я приехал в Индию с 500 долларами, определенными жизненными сложностями и билетом обратно через три месяца. И второе сильное ощущение после моего топтания на вокзале было, когда вечером под дождем, боднутый коровой, я перешел через мост в Ришикеше и понял, что приехал домой. Будто за угол зайду, и родная улица — ощущение необыкновенное. С тех пор в Индию и влюбился.

Хоть в Индию я ездил исключительно ради йоги, при этом немного, но выделял время для путешествий по стране. Самое удивительное, что я там видел — Ладакх. Там нет йоги, но это невообразимо необычное место. Конечно, в Индии и есть место чудесам. Я абсолютно аполитичный человек, но принимал участие в шествиях индийских коммунистов. Первый раз случайно. Но потом, когда мне было скучно, ходил на демонстрации покричать. Переходя как-то улицу, попал в толпу демонстрантов — народ оживился, стал руку жать, мол, присоединяйся. Люди мне рады, я с ними и пошел, тем более двигались они примерно в том направлении, что мне надо было. Я тоже что-то кричал, журналист потом присоединился — пытался брать у меня интервью на английском: я и сейчас не очень хорошо говорю, а в тот момент совсем плохо. Он меня спрашивал по-английски, я ему пытался ответить, все это было медленно. Потом он решил не морочиться и стал спрашивать на родном, на каннада, а я стал отвечать по-русски. Минут десять так поговорили, остались довольны друг другом. Потом я вышел вперед толпы — как представитель международной общественности непонятной мне демонстрации. За что шел, так и не знаю, но потом тоже несколько раз заглядывал на разные демонстрации, те же или другие — не разберешь. Но всегда была возможность потолпиться, покричать что-то свое.

Антисанитария?..  Мойте руки и не ешьте что попало. Все страшные истории про отравления в большинстве случаев связаны с невнимательностью и безмозглостью. У меня не было сложностей, ни разу не травился, может, благодаря йоге. Хотя в общей сложности я прожил в Индии больше семи лет.

Я не самый большой путешественник: в основном ездил по тем местам, где йога, поэтому очень хорошо знаю Ришикеш, Майсур, Бихар, в Дели достаточно прожил. В ковидной Индии не был. Успел съездить до начала пандемии. Сейчас хотел бы съездить, но ничего не планирую: того, что надо переварить, еще слишком много. Если в ближайшее время не состоится поездка, то в моем понимании йогического развития никаких сбоев не состоится. У меня еще есть над чем работать. Лишний толчок пока не нужен. Хотя присмотр учителя просто необходимость.

В Московскую федерацию йоги я пришел году в 2006. Никогда не хотел быть инструктором. Только сейчас начал чувствовать себя абсолютно комфортно, раньше меня всегда смущала эта деятельность — хотелось уйти обратно в массажисты. И в федерацию я пошел только с одной целью: преподавать йогу, чтобы расширить клиентскую базу на массаж, хотя и тогда недостатка в клиентах не было.

Мне трудно судить, почему ко мне ходит народ. Когда я пришел на Полянку, у меня было ощущение, что там в любое время к любому инструктору ходит достаточно людей. А потом ситуация стала немножко меняться: ко мне как ходило много, так и ходит. Меня и коллеги-инструкторы спрашивали, и занимающиеся в других группах, но я никогда не озадачивался, как людей привлечь. Будут — и хорошо, не будут ходить — вернусь на массажный съезд.

Никакого феномена в методике нет: я веду так, как учили меня. В йоге я огромный консерватор: от учителя — к ученику. Почти никаких новаций в моем варианте нет: мои учителя так же правили, так же разговаривали на занятиях. Хотя любой человек вносит в преподавание что-то свое. У меня по аштанга-виньясе, традиции динамичной и силовой, два преподавателя: Читананда и Шешадри — они оба из параллельной линии практики Джойса (основатель школы аштанга-виньяса-йоги. — «Москвич Mag»), оба учились у Айенгара и оба невероятно разные. Шешадри — бесконечный живчик-моторчик, который бегает, правит, кричит на плохом английском: постоянно какая-то движуха, вопросы, шутки, насколько это получается. А Читананда — хороший английский, говорит едва слышно, правит кончиками пальцев. Шешадри — тот и на тебе стоит, и за ноги тебя поднимает. У каждого учителя, конечно, есть что-то свое в преподавании, но каноническая канва одна.

Как ведут другие московские йоги, я не знаю. Ни у кого из западных инструкторов никогда не был на занятиях. Про коммерциализацию: йога в Индии всегда была за деньги. Меня как-то спросили, правда ли, что учителя в Индии берут оплату. Берут. И есть им хочется, и западный мир привлекает всякими развлечениями. Но это не коммерциализация: учитель не духовный пастырь, это работа. И я примерно так же к этому отношусь.

Что происходит с йогой сегодня? Я могу сказать очень печальную вещь (уже однажды такое обнародовал и подвергся резкому порицанию): на мой взгляд, йога в классическом виде умирает. Хорошо: может, не умирает, а подстраивается и трансформируется. Но происходят глобальные изменения даже за мои 20 лет. В первую очередь даже с индийскими учителями: мы их изменили больше, чем они нас — в йоге сейчас больше западного, чем индийского. И это видно именно на индийских учителях. Я к западным людям отношу и себя и не могу сказать, что я не привношу лепту в изменения. Боюсь, что, к сожалению, и я на это влияю не самым лучшим образом. Мне от этого печально, я сожалею, но, наверное, это неизбежно.

Конечно, хатха-йога ориентирована на тело, но в исконных традициях тело только средство для достижения йогического состояния, если говорить просто. А на Западе, как теперь и у части индийских учителей — тело для тела: мы не пытаемся работать с состоянием сознания. Это мы подменили красивыми рассказами о духовности, но в то же время практику непосредственно, которая должна перестраивать наше мировоззрение, душу, понимание всего на свете, подменили простой гимнастикой и красивыми словами. А взаимосвязи почти и не осталось. Есть разговоры и есть гимнастика — связующее начинает пропадать.

Что такое йогическое состояние, очень сложно объяснить. Могу только на примерах — не всегда даже в книжках понятно. Вот я не всегда отличался примерным поведением, не был идеальным сыном, и в свое время моя матушка, человек верующий, говорила, что надо сходить в церковь поставить свечку за йогу. В ее глазах я за 10–12 лет изменился кардинально: стал спокойнее, миролюбивее — тогда еще было трудно ссылаться на возраст. Что меняется в мировосприятии? Если говорить совсем просто, практика — возможность смотреть на мир отстраненно, более объективно, это формирование умения не поддаваться каким-то сиюминутным раздражителям и раздражениям. Попробую обрисовать примерное состояние одного из своих учителей.

Свами Край, именно так он представился при знакомстве, добавив, что имя — груз и его иногда надо менять. При нашей встрече ему было 102 года. Первоначально он из очень высоких слоев индийского общества, хотя к дню нашей встречи был садху (аскет). При этом у него была очень хорошая физическая форма для 102-летнего, а потом я его видел в 104. Еще и формировалось необъяснимое состояние, которое переживаешь рядом с ним: ты вдруг понимаешь, что мир при всех недостатках и сложностях прекрасен, просто общаясь с человеком, у которого ничего нет и он ни к чему не стремится, но в то же время уверен, что у него все есть. Все, что нужно…  Очень сложная грань между духовным состоянием и бомжом, который ничего не ищет, а просто прифигел от этой жизни. В одном случае отталкивает, в другом — максимально притягивает. Наверное, очень непонятно?..  В 104 года, когда я с ним встречался крайний раз на юге Индии в небольшой деревушке на отшибе, он сказал, что два года будет идти до Варанаси, в 106 лет туда придет и умрет — приглашал меня на свою кончину. Я не дал ни согласия, ни отказа. Но спросил, как я его найду: Варанаси-то большой. Он сказал, если приеду, найду точно. Но, к сожалению, не сложилось приехать, о чем я очень жалею. Думаю, он тогда и умер, когда ему стало 106. Ведь шел с конкретней целью: дойти и умереть. На вопрос, а почему в этот возраст, а не позже или раньше, он говорил, что все, что мог, он в этом теле и в этой жизни получил. Если будет возможность — перевоплощений больше не произойдет. А если они все же будут, то очень удачные. Поэтому, считая, что носить тело для него лишняя обуза, принял такое решение.