Я родился в Москве в 1961 году. Жил на Профсоюзной. Там же ходил в школу, там же и начались мои занятия музыкой.

Тогда в моей жизни было два города: Иваново и Москва, потому что в Иваново жила моя родня, и мне приходилось часто там бывать. Позже я уехал из Москвы. Это был долгий процесс, да, можно сказать, и сейчас еще уезжаю. Настроился на жизнь в провинции и решение это принял в 2006 году.

Учить музыке меня начала моя одноклассница Марианка, которая была внучкой основателя бразильской компартии. Мы с ней до сих пор переписываемся. Сейчас она в другой стране. А тогда жила прямо напротив, и наши мамы были подругами, обе хохотушки, обе без мужей.

Пианино дома у нас не было, и я ходил заниматься к Марианке. Она первая показала мне, как отличать ноту «ля». Многое мне показала, я все схватывал на лету. Конечно, учила меня и собачьему вальсу. Как же без него? Сейчас она основала русскую школу в Сан-Диего.

Учились мы с ней в довольно известной московской школе с французским уклоном. Дьякон Андрей Кураев, актер Сергей Бодров тоже ее окончили.

С детства у меня была невероятная любовь к музыке, и моя мама — преподаватель русского языка и литературы — увидела этот интерес. Она была очень внимательна ко мне, думала, что я буду изучать языки. Тогда это было модно. Когда я поступил во французскую школу, я был первым в классе. Язык у меня пошел. При этом мама заметила и то, что я увлекаюсь музыкой, и с удовольствием поспособствовала тому, чтобы сначала я стал брать частные уроки. Два года дома не было инструмента: пианино тогда было большой ценностью, а потом мама купила мне старинное — марки «Циммерман». И первый, кто пришел его настраивать, был мой будущий учитель по настройке Александр Яковлевич Ложкин. Совершенно удивительного характера и душевных свойств человек.

К этому времени стало понятно, что музыкой мне необходимо заниматься более углубленно. Для этого надо было переходить к более систематическому обучению в музыкальной школе. Заниматься в школе по классу фортепьяно было уже поздновато, и мне предложили учиться на виолончели или на флейте. Я выбрал флейту. После школы поступил в музучилище при Московской консерватории — знаменитую Мерзляковку. В училище был великолепный бесплатный кружок занятий по настройке инструментов. Благодаря этому раз в несколько лет выходил профессиональный настройщик, который мог работать в училище и не только. Потом я пошел в армию, служил в музыкальных войсках, а после поступил в институт Гнесиных. Но уже в это время работал настройщиком. Началась практическая работа. Я стал много зарабатывать. Сегодня думаю о том, чтобы начать преподавать мастерство настройки, и, наверное, поеду в Ярославль. Обучать профессии.

Первый опыт настройки музыкальных инструментов у меня был в Иваново, в таком довольно горестном поселке для ссыльных. Моя семья там очутилась после войны, там жила моя тетушка. Я ходил по домам, где были музыкальные инструменты, и пытался их настраивать. Делал это по пять-шесть часов. Интуитивно. Толком ничего не зная. Но, видимо, у меня получалось, потому что все были довольны. Но я был недоволен собой. Мне тогда было лет пятнадцать-шестнадцать. Потом, уже в Мерзляковке, нащупал верный метод. И у меня хватило таланта, чтобы создать такую систему, по которой, как я позже понял, многие так настраивают.

Регулярная работа настройщиком началась по сути дела в армии. Была такая история: я служил в Москве, на Филях. Чтобы выйти на гражданку готовым настройщиком, каждый день вставал задолго до побудки. Бежал вдоль забора, отделявшего воинскую часть от остального мира, перелезал через забор, чтобы попасть на станцию метро. С Филей добирался до центра и шел в общагу Мерзляковки. Настраивал там один или два пианино, а потом бежал обратно в часть. Прибегал как раз к моменту побудки, возвращался всегда вовремя.

Настраивать фортепиано и рояли — мое призвание. После сам устроился в Гнесинское музыкальное училище. Меня взяли. Это было, пожалуй, независимым признанием моих талантов. В какой-то момент у меня были большие достижения, я был одним из самых быстрых настройщиков Москвы. И качество было приличное. За 16 минут я настраивал пианино целиком. Для современных юношей с горящими глазами — это чудо.

В 1990 году организовал собственную мастерскую. В своей жизни мне удалось сделать, наверное, два больших проекта. Второй — Музей фортепьяно. Музей логично вышел из мастерской. Если бы не было мастерской, музея бы тоже не было.

В 1990-е годы приходилось много работать грузчиком. Это было логично, так как зачастую инструменты требовалось самим привозить в мастерскую. Умение перевозить фортепьяно, умение быстро приводить в чувство инструмент очень пригодились — без этого невозможно было сделать частный музей фортепьяно. Еще так получилось, что в те годы пианино стали многим не нужны и часто их просто предлагали забрать или просто вывезти.

В моей мастерской хранились и первые музейные фортепьяно. Одно из них, американское мини-пьяно, и сейчас находится в музее и выставляется. Сегодня только на складах музея стоит порядка 140 инструментов. Правда, там не только мои, там же хранится коллекция известного музыканта Петра Айду.

История Музея фортепьяно такая: первой большой попыткой на пути к его созданию была выставка инструментов в большом пространстве на Яузской набережной. Ее мы провели вместе с Петром Айду. Потом нам дали довольно большое помещение в другом месте. Это был зал примерно на 1600 мест. В начале это был проект именно Айду. Потом через какое-то время я к нему присоединился. За шесть лет совместной работы мы собрали порядка 110 инструментов. Такой коллекции в нашей стране не было, коллекции, открытой для посетителей. Мы устраивали концерты.

Тогда после знакомства с нашей коллекцией самый знаменитый эксперт в Европе Крис Ман сказал, что российское фортепьянное строение, которое имеет свое лицо и отдельную линию, достойно того, что его можно обозначить совершенно самостоятельным разделом в истории мирового фортепьянного строения.

Позже интуитивно я начал понимать, что музей надо переносить в провинцию. В огромной Москве он мог затеряться, а в регионах стал бы местом паломничества туристов, что сейчас и происходит в Рыбинске. Фортепьянных музеев у нас вообще не было. Я понял, что пора ехать и искать город, который бы заинтересовался нашей коллекцией.

Два с половиной года 17 тонн роялей и пианино стояло у меня в Твери. Мы пытались там организовать музей. Я встречался с музыкантами, разными влиятельными людьми города, которые могли бы стать сподвижниками. Это была долгая работа. Но в Твери не сложилось. А градоначальник Рыбинска Денис Валерьевич Добряков взял и просто решил вопрос, моментально. Он мне поверил, стал сподвижником моего дела, ведь Рыбинск борется за гипотетического туриста, а такого музея, как наш, нет нигде. Сейчас в Рыбинске поток туристов — около 200 тыс. человек в год. И сегодняшний мэр Рыбинска Дмитрий Станиславович Рудаков во многом помогает. Да и сами рыбинцы активно поддерживают нас.

В основе моей работы, в организации музея лежит моя любовь к этому делу, упрямство и настойчивость. Как у настоящего музея, у нас есть выставочный зал и склады. Как все музеи, мы выставляем лишь часть имеющихся экспонатов. Это принципиально для музеев. Сама структура сохранения культурно-исторического наследия такова — мы можем сохранить что-то вычлененное. Самое интересное. В отличие от картин, архитектуры сохранением фортепьяно не занимался почти никто. Большие государственные музеи брали выборочно и немного экспонатов по этой теме.

Сейчас в Рыбинске мы выдвинулись на одну из ведущих позиций по значимости в культурной жизни города. У нас проходят концерты, мы позиционируем себя как играющий музей. В залах выставлено примерно 35 инструментов. Мы стараемся, конечно, выставлять самые интересные с точки зрения оригинальности конструкции фортепиано. У нас собраны самые разнообразные инструменты, все работают на максимально профессиональном уровне. Часто гость хочет попробовать инструмент «на вкус», сыграть, услышать звучание, пообщаться с фортепьяно.

Есть у нас и экспонаты, которых нет ни в одном музее России. Например, прямоугольное фортепьяно 1803 года «Бродвуд», которое мы восстановили. Есть рояли, которым по 200, по 150 лет, и на них можно играть.

Наш музей — крупнейший представитель академической музыки в Рыбинске. Здесь регулярно проходят концерты. А я стал жить на два города и часто провожу время в дороге. Моя мечта — открыть еще музей фортепиано в одном из городов России. Развиваться. И помогать музыкантам.

Фото: Дима Жаров